Полис подонков
Шрифт:
Подходило начало заседаний суда, где должны были провести разбирательство и полицейскому должны были озвучить приговор, вынесенный в связи с причинением телесных повреждений злодею-любовнику. Накануне проведения слушаний его вызвал к себе Погосов – который, кстати, испытывал к участковому некоторую симпатию – и участливо так спросил:
– Ты, Паша, как, в тюрьму-то хочешь?
– Да, в принципе, не хотелось бы, хотя, если честно, мне сейчас все равно да и Вам, думаю, тоже: работник из меня теперь, скорее всего, станется «некудышный», а тащить на себе ставшую ненужной обузу, предположу, будет Вам ни к чему, тем более что и до этого-то со мной были одни только проблемы, а сейчас еще и это уголовное дело…
– Все, что ты сейчас сказал, это, конечно, правильно, – продолжал не быть безучастным полковник, дружелюбно поглядывая на хотя и, действительно, «проблемного», но очень преданного и грамотного в профессиональном плане сотрудника, – но не стоит всех считать бессердечными. Я, поверь, не такой уж скотина и отлично помню, сколько всего нам пришлось пережить, плечом к плечу продвигаясь к достижению цели, направленной на борьбу с преступностью. Сейчас же, в столь критической ситуации, я тоже не хочу оставаться в стороне и должен в твоей судьбе принять хоть какое-то действенное участие, но для этого ты должен меня выслушать и прямо сейчас дать ответ на одно мое предложение.
Здесь офицер замолчал, дожидаясь, что же скажет ему подчиненный. Тот не заставил себя долго ждать и тут же спросил:
– Что от меня требуется?
– Ты можешь мне не поверить, – начал руководитель голосом в основном твердым, но тем не менее сохраняющим волнительные оттенки, – но мне стоило большого труда убедить этого «бравого» военного офицера, чтобы он отозвал свое обвинение и чтобы у тебя появилась возможность рассчитывать на условный срок заключения. Однако, как, надеюсь, ты понимаешь, он требует кое-что и взамен.
Опять полковник прервался, проверяя, не потерял ли его сотрудник способность к логическим размышлениям. И на этот раз его ожидания не остались обмануты, и Павел, приподняв левый уголок верхней губы, задался вопросом:
– Чтобы я добровольно выписался с нашей, общей с женой, квартиры и куда-нибудь съехал?
– Не просто куда-нибудь, – нахмурился Геннадий Петрович, выражением лица показывая, что ему также неприятно то, что он сейчас говорит, – а уволился из органов и покинул пределы Москвы: только в таком «ключе» они согласны пойти тебе на уступки. По большому счету я и сам не вижу другого выхода, ведь если тебя осудят, то все равно автоматически произойдет увольнение, но там еще последует и «посадка», грозящая насильственным «переездом», да, думаю, ты и сам прекрасно все понимаешь.
– Хм, – ухмыльнулся Аронов, прекрасно понимая, что полностью проиграл эту, изначально бывшей неравной, предательски проведенную схватку, – и куда же я должен уехать?.. Хотя, если быть до конца честным, мне уже теперь все без разницы и я готов принять их условия, тем более что, как я понимаю, мне просто не оставили выбора. Однако у меня есть один вопрос: до пенсии мне осталось чуть более месяца, как они прикажут быть с этим, немаловажным скажу, обстоятельством, тоже хотят добить до-последнего?
– Нет, это обстоятельство им хорошо известно, – не смог сдержать облегченного выдоха, руководитель подразделения, предполагавший несколько более жесткий характер протекания этой беседы, – и их интересует только жилплощадь, поэтому они – прости меня Господи! – разрешают тебе выйти на пенсию, но рапорт на увольнение при этом пишешь немедленно, «добивая» необходимый остаток отпуском и больничными. Вот такая у нас получается расстановка… ты как, с ней согласен?
– Разумеется, – не стал Аронов подводить в том числе и поручившегося за него начальника, которому в случае его осуждения также пришлось бы очень и очень несладко, – разве мне оставили какой-нибудь выбор? Жить же я поеду к себе, в родную деревню, где сейчас, говорят, расцвел большой и красивый, а главное, что очень богатый город: его, кажется, именно так и называют теперь – просто Рос-Дилер.
***
На том и порешили. Еще пару месяцев после этого разговора Павел улаживал все свои, оставшиеся в столице, дела, после чего получив пенсионное удостоверение и два года условного срока тюремного заключения отправился к себе на родину, где теперь красовался начинающий еще только расти мегаполис, предназначенный в основном для людей, желающих проводить свое существование в азартных играх, радости и утехах. Но не только эта сторона жизни сопутствовала этому строящемуся игорному центру, здесь также царили разочарование, горечь утрат и потеря всех устоявшихся ценностей, и именно с такими проявлениями теневой составляющей и пришлось столкнуться бывшему уже полицейскому, возвратившемуся в родные пенаты.
Родительский дом, где давно уже никого не было, так как отца и мать немолодому мужчине пришлось схоронить еще несколько лет назад, а других родных, за исключением предавших его супруги и сына, у отставного офицера попросту не было, располагался несколько в стороне от города, находясь за его чертой, на расстоянии примерно двадцати, если быть точным, восемнадцати километров. Еще в лихие «девяностые», когда городская жизнь перестала быть привлекательной, а главное, безопасной, его покойный отец решил обосноваться в этом глухом захолустье, чтобы развести тут небольшое фермерское хозяйство. Так он и сделал и, оформив в собственность небольшой участок земли, а остальное используя арендуя, возвел в центре своих владений двухэтажный бревенчатый дом, по периметру окруженный высоким дощатым забором, который, стоит заметить, от времени покосился и выглядел теперь очень и очень плачевно, практически полностью оголяя «придворовый» участок. Само же строение, возведенное по строительным меркам совсем даже недавно, – хотя и прошло уже добрых двадцать пять лет – выглядело довольно сносно, только, не имея постоянных хозяев, как-то посерело, заросло ползущим плющом и лианами, вследствие чего представлялось мрачным, пугающим и каким-то опустошенным. Раньше, когда здесь кипела жизнь и на полную мощность было развито животноводство с сельским хозяйством, он выглядел очень эффектно, а именно: с фасадной части огромному холлу предшествовало парадное крыльцо с резными колоннами, оставшимися и сейчас, но выглядевшими невероятно поблеклыми, подпиравшими балкон на втором этаже, где раньше родитель предпочитал отдыхать вечерами; на первом этаже, кроме всего прочего, – кладовок, хозяйственных комнат, входа в подвал – располагалось помещение кухни и отопительная пристройка, топившаяся сначала углем, а позднее переделанная на электричество, но с сохранением возможности использовать твердое топливо; второй этаж был полностью отведен под спальни, места отдыха, с бильярдом и комнатой, оборудованной под курение кальяна и употребление алкоголя, а также огромный, к удивлению, современный, санузел, содержащий в себе даже маленькое джакузи. Сейчас же все это предавалось полному запустению и какому-то, если говорить языком поэтов, унынию.
Павел не был здесь со смерти родителей, не меньше пятнадцати лет, и мысленно ужаснулся от представшего ему вида, ведь становилось очевидно, что не только природа и время приложили к его опустошению руки, но и человек не оставил это строение без своего пристального внимания. Об этом сразу же можно было судить по разбитым стеклам, а местами и выставленным рамам, отсутствующим дверям и разбросанным по территории носимым вещам. «Вот, варвары, хорошо поглумились! – вырвалось у бывшего участкового, всю свою жизнь занимавшегося с проявлением именно такого характера человеческой жадности и безнравственности, сочетающейся с наглостью, беспринципностью, а главное, нежеланием работать, но быстро поживиться за чей-нибудь другой счет. – Даже здесь меня ждет полный крах и падение».
Однако и это были еще не все неприятности, что ожидали наследника, когда он пересек порог отчего дома: прямо в холе, на установленном там диване, расположились два грязных, невероятно вонючих бомжа, чей омерзительный запах стал бить в нос новоявленному хозяину, еще когда он был на удалении десяти метров от дома, которые, напившись вдосталь спиртных напитков, сейчас предавались спокойному, в меру счастливому и безмятежному сну. Выглядели они отталкивающе – люди без возраста – один страшнее другого и были даже чем-то внешне похожи: у обоих были грязные, оборванные одежды, явно полюбившиеся хозяевам, ведь они могли спокойно их поменять на многочисленные, более новые, шмотки разбросанные здесь по округе, а также сохранившиеся и во внутренних помещениях дома; оба были заросшие давно немытыми волосами, отличавшимися только цветом, у одного были черные с проседью, второго рыжие, тоже начинающие обильно седеть, и курчавыми бородами, обляпанными грязью и остатками пищи (очевидно, у тех был сегодня праздник и они смогли где-то очень выгодно поживиться); и тот и другой были обуты в изрядно потрепанные ботинки военного образца с отсутствующими шнурками, что свидетельствовали о неоднократных посещениях полицейских участков, причем никак не в качестве потерпевших. Если касаться различий, то рыжий был несколько выше черного и немного худее, а еще у него «красовался» огромный «фингал» под правым глазом, у второго же расплылась гематома под левым.