Политическая биография Сталина. В 3-х томах. Том 2
Шрифт:
Я думаю, что этот западный автор гораздо более объективен в свей оценке, чем многочисленные современные российские авторы различных книг о Сталине. Тем более, что речь идет в данном случае о такой деликатной материи, как внешняя политика Сталина, которую на Западе стараются изобразить чуть ли не как сплошную цепь коварных замыслов, хитроумных обманов и экспансионистских устремлений, якобы помешавших предотвратить роковое развитие мировых событий.
Для понимания сталинской внешнеполитической концепции большое значение имеет его статья, написанная в 1934 году и опубликованная лишь в 1941 году. В ней Сталин подверг основательной и убедительной критике оценки Ф. Энгельсом внешней политики русского царизма. Сталин отмечал, что Энгельс неправомерно обвиняет только царскую Россию в проведении завоевательной политики, в частности в вопросах черноморских проливов. Сталин подчеркивал, что «завоевательная политика со всеми её мерзостями и грязью вовсе не составляла монополию русских царей. Всякому известно, что завоевательная политика была также присуща — не в меньшей, если не в большей степени — королям и дипломатам всех стран Европы, в том числе такому
277
И.В. Сталин. Соч. Т. 14. (Электронная версия).
Попутно Сталин развенчивает заблуждение Ф. Энгельса о роли иностранцев в определении главных направлений русской внешней политики. При этом он, на мой взгляд, допускает слишком упрощенную, далекую от подлинной исторической правды, оценку деятельности такого крупнейшего российского дипломата, каким был князь Горчаков. «Можно подумать, — писал он, — что в истории России, в ее внешней истории, дипломатия составляла все, а цари, феодалы, купцы и другие социальные группы — ничего, или почти ничего. Можно подумать, что если бы во главе внешней политики России стояли не иностранные авантюристы, вроде Нессельроде или Гирса, а русские авантюристы, вроде Горчакова и других, то внешняя политика России пошла бы другим путем» [278] . Здесь генсек находится явно в плену узко понятых классовых интересов, упуская из виду то, что внешняя политика, вне зависимости от ее классового содержания, выражала и не могла не выражать прежде всего общенациональных интересов страны. В противном случае она бы даже не имела права именоваться внешней политикой суверенного государства. Вообще говоря, примат классового подхода уводил Сталина в сторону от адекватной действительности оценки некоторых международных и внешнеполитических событий крупного масштаба. И в этом, на мой взгляд, одна из слабых сторон внешнеполитической концепции Сталина. По крайней мере в том виде, как она реализовывалась примерно до середины 30-х годов.
278
И.В. Сталин. Соч. Т. 14. (Электронная версия).
Сталин подвергает анализу и некоторые другие основополагающие моменты в статье Энгельса, который фактически всю ответственность за нарастание военной угрозы в последней четверти XIX века возлагает на Россию, как бы снимая или принижая ответственность за это Англии и других западных держав. Он пишет: «В самом деле: если империалистическая борьба за колонии и сферы влияния упускается из виду, как фактор надвигающейся мировой войны, если империалистические противоречия между Англией и Германией также упускаются из виду, если аннексия Эльзаса-Лотарингии Германией, как фактор войны отодвигается на задний план перед стремлением русского царизма к Константинополю, как более важным и определяющим фактором войны, если, наконец, русский царизм представляет оплот общеевропейской реакции, — то не ясно ли, что война, скажем, буржуазной Германии с царской Россией является не империалистической, не грабительской, не антинародной войной, а войной освободительной, или почти что освободительной?» [279] .
279
Там же.
Весьма симптоматичным является следующий пассаж. Сталин замечает: «Характерно, что в своих письмах на имя Бебеля, написанных в 1891 году (через год после опубликования статьи Энгельса), где трактуется о перспективах надвигающейся войны, Энгельс прямо говорит, что «победа Германии есть, стало быть, победа революции», что «если Россия начнёт войну, — вперед на русских и их союзников, кто бы они ни были» [280] .
В критике Сталина статьи Ф. Энгельса обращают на себя внимание несколько моментов. Во-первых, он не поостерегся «поднять руку» на самого Энгельса — одного из основоположников марксизма, что говорит о той значимости, которую он придавал правильному с исторической точки зрения истолкованию внешней политики царской России. Во-вторых, Сталин отнюдь не берет под безоговорочную защиту внешнюю политику царской России. Но вместе с тем вскрывает гораздо более зловещую роль Англии, Германии и других колониальных держав в подготовке приближения мировой войны. Приводя слова Ф. Энгельса, что «вся эта опасность мировой войны исчезнет в тот день, когда дела в России примут такой оборот, что русский народ сможет поставить крест над традиционной завоевательной политикой своих царей». Сталин лаконично, но более чем справедливо замечает: «Это, конечно — преувеличение». В третьих, позиция Сталина, изложенная в его критике статьи Энгельса, в каком-то смысле может рассматриваться как заявка на то, чтобы обосновать и взять под защиту те направления российской внешней политики при царизме, которые в своей основе отвечали российским национально-государственным интересам. Ведь только на том основании, что в России существовал царский режим, было неправомерно всю ее внешнюю политику представлять как непрерывную череду агрессивных актов и экспансионистских устремлений. При этом все другие виновники подготовки мировой войны, прежде всего колониальные державы, оставались как бы вне зоны критики, будто они ко всему происходившему не имели прямого отношения. И надо прямо сказать, что эта позиция Сталина была позицией государственника и патриота, для которого интересы своей страны — не пустой звук
280
Там же.
Либеральные обличители Сталина в связи с критикой статьи Ф. Энгельса пытались и пытаются навесить на него ярлык защитника имперской политики царской России. Но для Сталина вопрос о содержании политики царизма в отношении национальных окраин не сводился только и исключительно к угнетению и подавлению. Хотя истины ради надо признать, что и в работах, и в его выступлениях содержалось немало преувеличений и суперлативов на этот счет. В первом томе я уже касался несостоятельности формулы о России — «тюрьме народов» как крайне однобокой и по существу тенденциозной, игнорировавшей колоссальное позитивное воздействие на национальные окраины со стороны русского народа. В каком-то смысле в этом вопросе Сталин стал заложником точки зрения, которую отстаивал Ленин. Но все-таки у него достало здравого смысла и чувства исторической ответственности, чтобы если не на словах, то на деле отказаться от этой пресловутой формулы.
Так что внешнеполитическая концепция Сталина складывалась не только из того, что он вносил нового в постановку коренных международных проблем, но и в пересмотре или корректировке ошибочных или явно односторонних положений и оценок, унаследованных от ортодоксального большевизма. Думается, что эту сторону проблемы нельзя недооценивать. Тем более если учесть реальную обстановку того времени, когда торжественные клятвы в верности традициям и постулатам большевизма были едва ли не самыми характерными атрибутами верности идеям социализма.
Одним из ключевых компонентов сталинской внешнеполитической концепции была вера в русский народ, в то, что он способен (и его история, в том числе и в период царизма, это убедительно доказывает) на созидательное творчество невиданного в истории масштаба. Ему претила расхожая мысль о мнимом превосходстве Запада над Россией и ее народом. Вполне определенно он выразил ее в беседе с немецким писателем Э. Людвигом, — «В Европе, — заметил Сталин, — существует много людей, чьи идеи о народе СССР являются старомодными: они полагают, что граждане СССР, во-первых, покорные, а во-вторых, ленивые. Это устарелая и совершенно неправильная идея. Она зародилась в Европе в те дни, когда русские помещики массами устремились в Париж, где они проматывали нажитые состояния и проводили время в безделье. Это были бесхребетные и никчемные люди… Это привело к выводам о «русской лени». Но это не может ни в коей мере быть применено к русским рабочим и крестьянам, которые зарабатывали и продолжают зарабатывать себе на жизнь своим собственным трудом» [281] .
281
И.В. Сталин. Соч. Т. 13. С. 110–111.
Основы сталинской внешнеполитической концепции, разумеется, включали в себя как важную составляющую и такой фактор, как выбор союзников в тех или иных международных ситуациях. Однако главный упор делался отнюдь не на какие-либо дипломатические комбинации и союзы, а на собственную силу. Об этом он говорил без всяких околичностей еще в 1925 году на одном из пленумов ЦК партии. Вот его слова: «… Война может стать, конечно, не завтра и не послезавтра, а через несколько лет неизбежностью… А новая война не может не задеть нашу страну Вопрос о нашей армии, о ее мощи, о ее готовности обязательно встанет перед нами при осложнениях в окружающих нас странах, как вопрос животрепещущий…
Это не значит, что мы должны обязательно идти при такой обстановке на активное выступление против кого-нибудь. Это неверно. Если у кого-нибудь такая нотка проскальзывает — то это неправильно. Наше знамя остаётся по-старому знаменем мира. Но если война начнётся, то нам не придётся сидеть сложа руки, — нам придётся выступить, но выступить последними. И мы выступим для того, чтобы бросить решающую гирю на чашку весов, гирю, которая могла бы перевесить.
Отсюда вывод: быть готовыми ко всему, готовить свою армию, обуть и одеть её, обучить, улучшить технику, улучшить химию, авиацию, и вообще поднять нашу Красную Армию на должную высоту. Этого требует от нас международная обстановка» [282] .
282
И.В. Сталин. Соч. Т. 7. С. 13–14.
В приведенном выше высказывании заложена мысль, которую Сталин впоследствии неукоснительно стремился реализовать на практике — мысль о том, что Советская Россия не будет служить инструментом в политических комбинациях ведущих западных держав. Более того, проводя полностью самостоятельную политику, продиктованную ее национально-государственными интересами, она в решающий момент сама будет определять, кого избрать своим союзником. Причем Сталин ведет речь не только о проблеме выбора союзников. Квинтэссенция его идеи состоит в том, чтобы Россия имела возможность сыграть решающую роль в войне, чтобы в конечном счете не ее союзники, а она сама могла сказать решающее слово при заключении мира и послевоенного урегулирования. Хочется особо оттенить одно существенное обстоятельство: такой стратегический подход Сталин сформулировал задолго до того, как он стал практически реализуем. Иными словами, отправные фундаментальные идеи, заложенные в сталинской внешнеполитической концепции, берут свое начало еще с середины 20-х годов, когда Советский Союз отнюдь не являлся великой державой в подлинном смысле этого понятия.