Политическая биография Сталина. В 3-х томах. Том 2
Шрифт:
Европа явным образом не вступила в полосу нового революционного подъема. Больше того, она не вступила в такую полосу и позднее, когда разразился мировой экономический кризис (1929 г.) Напротив, наметились тенденции к росту правых сил в лице фашизма. Таким образом, факты однозначно свидетельствуют о том, что Сталин как прогнозист среднесрочных событий часто бывал не на высоте. Это, конечно, не может служить веским основанием для вывода о том, что вообще он не обладал способностью мыслить широко и угадывать вероятное развитие главных тенденций международного развития. К тому следует добавить, что политика — одна из тех областей деятельности, где ошибки и просчеты столь же закономерны и объяснимы, как и в других сферах человеческой деятельности.
Среди ряда принципиально важных вопросов, имеющих непосредственное отношение как к стратегии, так и тактике политических битв того времени, следует выделить два вопроса. По этим вопросам партия большевиков и Коминтерн в целом заняли позицию, оказавшуюся в корне неправильной и нанесшей
Во-первых, Сталин, хорошо знакомый с меньшевизмом как российской разновидностью социал-демократии, всегда был ярым противником социал-демократии как таковой. Он рассматривал ее в основном через призму противоборства между большевиками и меньшевиками. Надо сказать, что это была отнюдь не идеальная призма. Более того, она искажала самым существенным образом историческое видение и понимание роли социал-демократии на различных разломах исторических событий. Но в политической философии Сталина место социал-демократии было определено раз и навсегда, и это место было в лагере если не главных врагов рабочего класса, то активных пособников капиталистов. Нечего говорить, что такая, по существу, вневременная, антиисторическая оценка не могла не повлечь за собой самых серьезных политических последствий. Она была закреплена в программе Коминтерна и возведена в ранг непогрешимого постулата, которому обязаны были следовать коммунисты всех стран.
Вот квинтэссенция этой позиции, закрепленная в документах Коминтерна: «Обслуживая интересы буржуазии среди рабочего класса и стоя целиком на почве классового сотрудничества и коалиции с буржуазией, социал-демократия бывает в известные периоды вынуждена переходить на положение оппозиционной партии и даже симулировать защиту классовых интересов пролетариата в его экономической борьбе только для того, чтобы, завоевывая на этом доверие части рабочего класса, тем постыднее предавать его длительные интересы, в особенности во время решающих классовых битв.
Основная роль социал-демократии заключается теперь в подрыве необходимого боевого единства пролетариата в его борьбе с империализмом. Раскалывая и разлагая единый фронт пролетарской борьбы с капиталом, социал-демократия является главной опорой империализма в рабочем классе. Международная социал-демократия всех оттенков… стала таким образом резервом буржуазного общества, его наиболее верным оплотом» [292] .
Хотя Сталин и не являлся автором данной формулировки, вне всякого сомнения, он разделяет полную ответственность за то, что она превратилась в исторический бумеранг, нанесший колоссальный ущерб всему международному развитию в межвоенный период. Говоря о личной ответственности Сталина за то, что такое отношение к социал-демократии стало господствующим в мировом коммунистическом движении того времени, можно сослаться на его выступление в июле 1928 года на пленуме ЦК партии, где обсуждался проект программы Коминтерна. Вот что он говорил (дается по первоначальной записи стенограммы): «Чем вы объясняете некоторые неудачи, частичные неудачи в новой фазе мировой революции в ряде стран? Без социал-демократии здесь не обойтись. Поэтому здесь поставлен вопрос не структурный, а политический. Вы, очевидно, недооцениваете роли и значения социал-демократии, до чего она стала контрреволюционной, до чего она стала аитипролетарской, причем без обозначения ее роли обойтись в главе о контрреволюции и о ходе развития капитализма нельзя. Здесь я вижу недооценку роли и значения социал-демократии со стороны тов. Лозовского. В программе этот пункт тем и хорош, что он делает упор на социал-демократию внутри рабочего движения как на главного врага, в этом его сила, именно потому, что социал-демократия является врагом рабочего движения, врагом коммунизма, главным врагом пролетарской революции, основной социальной опорой, классовой опорой буржуазии. Мы поэтому и называем ее буржуазной рабочей партией» [293] .
292
Коммунистический Интернационал. В документах. 1919–1932. М. 1933. С. 11.
293
Как ломали НЭП. Стенограммы пленумов ЦК ВКП(б). Т. 2. М. 2000. С. 614.
Именно на основе формулы о социал-демократии как главном враге рабочего класса, начиная с ранних 20-х годов, все многократно прокламируемые призывы коммунистов к созданию единого фронта борьбы против империализма и войны, а затем и против фашизма, оказались всего лишь лозунгами и призывами. На их базе, при сохранении такого отношения к социал-демократии, наивно было вообще рассчитывать на создание подлинного единого фронта в борьбе против военной опасности. И именно в этом состоит один из крупнейших политических просчетов Сталина.
Сейчас, конечно, можно строить различные гипотезы относительно корней происхождения этой ошибочной позиции Сталина. В какой-то мере можно согласиться с итальянским историком и публицистом Д. Боффа, который следующим образом охарактеризовал губительные последствия данной позиции: «Боязнь критики слева, которая могла раздаться со стороны Троцкого или его зарубежных сторонников, содействовала сползанию на экстремистские позиции. Еще более тяжким было другое последствие: отныне все правые или левые течения в других партиях стали расцениваться уже не по объективному содержанию их позиций, но главным образом в зависимости от того, чью сторону они могут поддержать в борьбе большевистских вождей» [294] .
294
Джузеппе Боффа. История Советского Союза. Т. 1. М. 1994. С. 288.
Еще более резкую, на мой взгляд, в данном случае в целом отвечающую историческим реальностям оценку отношения Сталина к социал-демократии, дает американский советолог С. Коен. В своем исследовании жизни и деятельности Бухарина он, в частности, пишет: «Химерическое представление о социал-демократии как о «социал-фашизме», выдвинутое в начале 20-х гг. Зиновьевым и превращенное Сталиным в политическую концепцию, приведет к особенно трагическим последствиям. В 1928 г фашизм был для коммунистов всего-навсего расплывчатым и малоизученным реакционным явлением, отождествлявшимся, главным образом, с Италией Муссолини. Опасность гитлеризма была еще очень далеко. В отличие от большинства коминтерновских новшеств идея о том, что социалисты состоят в некотором родстве с фашистами и представляют еще большее зло, по всей видимости, пришлась Сталину по душе задолго до этого. В 1924 г. он произнес фразу, которой было суждено сделаться ритуальным лозунгом коминтерновских провалов 1929–1933 гг.: «Социал-демократия есть объективно-умеренное крыло фашизма… Это не антиподы, а близнецы» [295] .
295
Стивен Коэн. Бухарин. Политическая биография. 1888 — 1938. С. 355.
Признавая справедливость критического запала С. Коена, необходимо вместе с тем внести и некоторые коррективы в его оценку. Не вполне отвечает истине, что для коммунистов, и Сталина в их числе, фашизм представлялся неким расплывчатым явлением, связанным прежде всего с именем Муссолини. Ведь еще в программе Коминтерна, принятой не без активного участия генсека, относительно фашизма говорилось следующее: «Главной задачей фашизма является разгром революционного рабочего авангарда, т. е. коммунистических слоев пролетариата и их кадрового состава. Комбинация социальной демагогии, коррупции и активного белого террора, наряду с крайней империалистской агрессивностью в сфере внешней политики, являются характерными чертами фашизма. Используя в особо критические для буржуазии периоды антикапиталистическую фразеологию, фашизм, упрочившись у руля государственной власти, все более обнаруживает себя как террористическая диктатура крупного капитала, теряя по дороге свои антикапиталистические побрякушки.
Приспособляясь к изменению политической конъюнктуры, буржуазия использует и методы фашизма и методы коалиции с социал-демократией, причем сама социал-демократия в моменты наиболее для капитализма критические нередко играет фашистскую роль. В ходе развития она обнаруживает фашистские тенденции, что не мешает ей при другой политической конъюнктуре фрондировать против буржуазного правительства в качестве оппозиционной партии» [296] .
Как явствует из приведенной выше характеристики фашизма, коммунисты, и Сталин в том числе, отнюдь не рассматривали фашизм как какое-то маргинальное движение, неминуемо обреченное только лишь на историческое прозябание. Нет, и еще раз нет! Сталин даже в то время видел в фашизме серьезную угрозу, хотя, разумеется, не мог в полной мере оценить колоссальный масштаб этой угрозы. Для него фашизм представлял одну из опасностей, но не смертельную опасность, каковой тот оказался в действительности. Корень ошибочной позиции Сталина заключался в неадекватной реальности оценки связи между фашизмом и социал-демократией. Он оказался не в состоянии распознать того, что фашизм не только коммунистов, но и социал-демократов рассматривал в качестве своих непримиримых противников. И этот просчет имел не только и не столько тактический, сколько стратегический характер. Подчеркивая роковой характер исторического просчета Сталина в данном вопросе, я тем самым не хочу создать впечатление, что вообще вся политическая философия Сталина зиждилась на зыбком фундаменте. Речь идет о другом: даже политики крупного формата не могут быть застрахованы от ошибок, в том числе и исторического масштаба.
296
Коммунистический Интернационал. В документах. С. 12.