Политическая биография Сталина. В 3-х томах. Том 3
Шрифт:
Сталин. Но в предложении так и сказано: „такие, как… и др.“. Это не ограничивает количество, но создает ясность.
Бирнс. Это дает преимущество тем, кого вы называете. (Смех.)
Эттли. Я не думаю, что перечисление имен усилит наш документ. Например, я считаю, что Гитлер жив, а его нет в нашем списке.
Сталин. Но его нет в наших руках.
Эттли. Но вы даете фамилии главных преступников в качестве примера.
Сталин. Я согласен добавить Гитлера (общий смех), хотя он и не находится в наших руках. Я иду на эту уступку. (Общий смех.)» [741]
Но
«Сталин. Имена, по-моему, нужны. Это нужно сделать для общественного мнения. Надо, чтобы люди это знали. Будем ли мы привлекать к суду каких-либо немецких промышленников? Я думаю, что будем. Мы называем Круппа. Если Крупп не годится, давайте назовем других.
741
Берлинская (Потсдамская) конференция… С. 264 – 265.
Трумэн. Все они мне не нравятся. (Смех.) Я думаю, что если мы упомянем некоторые имена и оставим в стороне других, то будут думать, что этих других мы не собираемся привлекать.
Сталин. Но здесь эти имена приводятся как пример. Например, поражает, почему Гесс до сих пор сидит в Англии на всем готовом и не привлекается к ответственности? Надо эти имена назвать, это будет важно для общественного мнения, для народов.
Бевин (Министр иностранных дел, сменивший на этом посту Идена – Н.К.). О Гессе вам не следует беспокоиться.
Сталин. Дело не в моем мнении, а в общественном мнении, во мнении народов всех стран, которые были оккупированы немцами.
Бевин. Если у вас имеются какие-либо сомнения относительно Гесса, то я могу дать обязательство, что он будет предан суду.
Сталин. Никаких обязательств я от г-на Бевина не прошу, достаточно одного его заявления, чтобы я не сомневался, что это будет сделано. Но дело не во мне, а дело в народах, в общественном мнении» [742] .
742
Берлинская (Потсдамская) конференция… С. 280 – 281.
Указанными выше проблемами не исчерпывались проблемы, рассматривавшиеся в Потсдаме. Сталин пытался добиться возвращения утраченных в итоге первой мировой войны территорий Армении и Грузии, которые отошли к Турции, а также пересмотра конвенции о Черноморских проливах, заключенной в середине 30-х годов в г. Монтре. Выступая на пленарном заседании, Молотов по поручению Сталина заявил:
«…В некоторых частях мы считаем границу между СССР и Турцией несправедливой. Действительно, в 1921 году от Советской Армении и Советской Грузии Турцией была отторгнута территория – это известная территория областей Карса, Артвина и Ардагана. Вот карта отторгнутой турками территории. (Передает карту.) Поэтому мною было заявлено, что для того, чтобы заключить союзный договор, следует урегулировать вопрос об отторгнутой от Грузии и Армении территории, вернуть им эту территорию обратно.
Второй важный вопрос, который мы должны урегулировать, – это вопрос о Черноморских проливах. Мы неоднократно заявляли нашим союзникам, что мы не можем считать правильной Конвенцию, заключенную в Монтре. По этой конвенции права Советского Союза в Черноморских проливах такие же, как права японского императора. Нам кажется, что это не соответствует существующему положению. Мы знаем, что наши союзники, президент США и премьер-министр Великобритании, также считают нужным исправить это положение» [743] .
743
Берлинская (Потсдамская) конференция… С. 145.
Однако, несмотря на видимость согласия с этими предложениями союзников, поставленные проблемы не нашли своего решения и были отложены, как говорится, до греческих календ, т.е. успешно похоронены.
Во время конференции американцы произвели успешное испытание атомной бомбы, и естественно встал вопрос о том, как сообщить об этом эпохальном событии, в корне менявшем ситуацию не только в Европе, но и в мире в целом. Не информировать об этом Сталина союзники не могли, поскольку они собирались использовать это новое оружие не только в войне против Японии, но и в качестве мощного средства давления на Советскую Россию. Черчилль в своих мемуарах так описывает обстоятельства, при которых совершился факт оповещения главы советского правительства о появлении в распоряжении США нового мощного оружия.
«Сложнее был вопрос о том, что сказать Сталину. Президент и я больше не считали, что нам нужна его помощь для победы над Японией. В Тегеране и Ялте он дал слово, что Советская Россия атакует Японию, как только германская армия будет побеждена, и для выполнения этого обещания уже с начала мая началась непрерывная переброска русских войск на Дальний Восток по Транссибирской железной дороге. Мы считали, что эти войска едва ли понадобятся и поэтому теперь у Сталина нет того козыря против американцев, которым он так успешно пользовался на переговорах в Ялте. Но все же он был замечательным союзником в войне против Гитлера, и мы оба считали, что его нужно информировать о новом великом факте, который сейчас определял положение, не излагая ему подробностей. Как сообщить ему эту весть? Сделать ли это письменно или устно? Сделать ли это на официальном или специальном заседании, или в ходе наших повседневных совещаний, или же после одного из таких совещаний? Президент решил выбрать последнюю возможность. „Я думаю, – сказал он, – что мне следует просто сказать ему после одного из наших заседаний, что у нас есть совершенно новый тип бомбы, нечто совсем из ряда вон выходящее, способное, по нашему мнению, оказать решающее воздействие на волю японцев продолжать войну“. Я согласился с этим планом» [744] .
744
Уинстон Черчилль. Вторая мировая война. Книга третья. Тома 5 – 6. С. 665.
Далее Черчилль следующим образом излагает ход событий.
«На следующий день, 24 июля, после окончания пленарного заседания, когда мы все поднялись со своих мест и стояли вокруг стола по два и по три человека, я увидел, как президент подошел к Сталину и они начали разговаривать одни при участии только своих переводчиков. Я стоял ярдах в пяти от них и внимательно наблюдал эту важнейшую беседу. Я знал, что собирается сказать президент. Важно было, какое впечатление это произведет на Сталина. Я сейчас представляю себе всю эту сцену настолько отчетливо, как будто это было только вчера. Казалось, что он был в восторге. Новая бомба! Исключительной силы! И может быть, будет иметь решающее значение для всей войны с Японией! Какая удача! Такое впечатление создалось у меня в тот момент, и я был уверен, что он не представляет всего значения того, о чем ему рассказывали. Совершенно очевидно, что в его тяжелых трудах и заботах атомной бомбе не было места. Если бы он имел хоть малейшее представление о той революции в международных делах, которая совершалась, то это сразу было бы заметно. Ничто не помешало бы ему сказать: „Благодарю вас за то, что вы сообщили мне о своей новой бомбе Я, конечно, не обладаю специальными техническими знаниями. Могу ли я направить своего эксперта в области этой ядерной науки для встречи с вашим экспертом завтра утром?“ Но на его лице сохранилось веселое и благодушное выражение, и беседа между двумя могущественными деятелями скоро закончилась. Когда мы ожидали свои машины, я подошел к Трумэну. „Ну, как сошло?“ – спросил я. „Он не задал мне ни одного вопроса“, – ответил президент. Таким образом, я убедился, что в тот момент Сталин не был особо осведомлен о том огромном процессе научных исследований, которым в течение столь длительного времени были заняты США и Англия и на который Соединенные Штаты, идя на героический риск, израсходовали более 400 миллионов фунтов стерлингов.
Таков был конец этой истории, насколько это касалось Потсдамской конференции. Советской делегации больше ничего не сообщали об этом событии, и она сама о нем не упоминала» [745] .
Сталин не был столь наивным, как полагал английский премьер. Напротив, именно Черчилль оказался, как говорится, в дураках. Да и глупо было полагать, что в Советском Союзе не знали об американских и английских работах по созданию атомного оружия. Как советские ученые, так и советская разведка по указанию Сталина проводили напряженнейшую работу по созданию атомного оружия. В частности, в этом состояла одна из заслуг Сталина в деле упрочения обороноспособности Советской России не только во время войны, но и после ее окончания. Ибо он смотрел далеко вперед и понимал, что партнеры по коалиции попытаются использовать появление нового оружия для оказания давления и даже прямого шантажа Советского Союза.
745
Уинстон Черчилль. Вторая мировая война. Книга третья. Тома 5 – 6. С. 683.