Политическая культура древней Японии

Коллектив авторов

Однако в такой ситуации, когда царь именуется богом («земной бог», «тленный бог»), а бог— царем («нетленный царь»), было заключено органическое противоречие. Поскольку царь производит определенные действия, мыслится как единственный источник порядка, поскольку он отдает бесчисленные распоряжения, они могут подвергаться критике, т. е. царь не воспринимается безгрешным ^[809]

и выступает как объект этических оценок несмотря на все старания официальной идеологии ^[810] , что говорит об ограниченных потенциях института царской власти ^[811] . В России оппозиционные движения, имеющие своей целью поставление «правильного» царя (т. е. свержение царя «неправильного») — в порядке исторических вещей, в Японии же таких движений (как реальных, так и мыслительных) практически не наблюдается (даже в середине XX в. поражение в войне, начатой от имени императора Сева, не вызвало общественно значимого движения по признанию его военным преступником или же по ликвидации института тэнно). То есть получается, что хотя царь обладал распорядительными полномочиями намного более обширными, чем тэнно, авторитетность последнего была, несомненно, выше ^[812] .

809

¹⁹³ Стандартный эпитет — «святый», бывший в употреблении в Византии, в России применялся окказионально и не вошел окончательно в царско-церковный обиход. См. В. Савва, цит. соч., сс. 153–154.

810

¹⁹⁴ О приемах сакрализации в поле христианской семантики см. в особенности В. М. Живов, Б. А. Успенский. Царь и бог. Семиотические аспекты сакрализации монарха в России. — «Языки культуры и проблемы переводимости». М.: «Наука», 1987, сс. 47-153.

811

¹⁹⁵ Привычность этических оценок царской власти подтверждается многочисленными делами о «непригожих речах» (как имеющими под собой основаниями, так и наветными), заводимыми в связи с высказываниями самых простых людей относительно конкретного царя. См., в частности: П. В. Лукин, указ. соч. Несмотря на подчеркиваемое автором данной монографии отсутствие падения авторитета царской власти как института, нам все же представляется, что сама психологическая возможность критики вела к расшатыванию и самого института, о чем и свидетельствует вся последующая история России.

812

¹⁹⁶ Поношение тэнно со стороны его подданных никогда не имело сколько-нибудь широкого распространения в Японии — за исключением того времени, когда (после обновления Мэйдзи и до окончания второй мировой войны) он стал играть активную роль в политике (именно такую критическую позицию занимали «левые» партии, не добившиеся, правда, особых успехов).

Царско-императорский режим, несмотря на его огромные властные полномочия и кажущаяся незыблемость, все-таки рухнул — система без обратной связи либо существует, либо погибает, ибо обладает крайне малыми возможностями для самоподстройки. Рушились и наследственные режимы сегунов (Минамото, Асикага, Токугава), активная военная и управленческая деятельность которых (при отсутствии религиозных, «жреческих» оснований) намного больше напоминает русского царя, чем японского тэнно. И, несмотря на кардинальные изменения, произошедшие в политическом устройстве Японии после «обновления Мэйдзи» и поражения во второй мировой войне, династия тэнно не прервалась, сам институт упразднен не был, а само положение тэнно фактически не претерпело принципиальных изменений по сравнению с древностью и средневековьем — он по-прежнему остается фигурой глубоко семиотически значимой, и нынешняя конституция страны определяет его в качестве символа страны и народа, сохраняя и реализуя «склеивающие» социальные потенции тэнно.