Политическая культура древней Японии

Коллектив авторов

Как это ни странно, но, согласно официальным источникам, функция прямой речи у царя выявлена слабо. Царь часто отдает различные распоряжения, но обычно они принимают в летописи форму косвенной речи, поскольку имеют сугубо ситуативный и ограниченный во времени характер (например, такому-то явиться туда-то, сделать то-то).

Царские указы фиксировались в указных книгах, которые составлялись в центральных и местных учреждениях. В связи с ситуативностью указов многие из них были обращены к совершенно конкретным адресатам и не имели общегосударственного значения, были предназначены в качестве справочного материала, в основном, применительно к деятельности конкретного лица или учреждения. В связи с этим они отсутствуют и в текстах летописей ^[798] . Передача распоряжений царя по преимуществу в форме косвенной речи свидетельствует, что для имиджа царя явно не слишком важна форма (стиль) его обращенной к подданным речи (летописца волнует по преимуществу только сам факт приказания), что еще раз подтверждает его ограниченные потенции культурного героя. Вместе с тем летописи охотно приводят переписку царя с высшими церковными иерархами и записи его молитв, что выдает идеального (в пределе — единственно возможного) контрагента царя по диалогу. Это мог быть или сам Бог, или же те профессионалы («богомольцы»), которые были ответственны за осуществление коммуникации с Ним. Остальные исторические агенты, за исключением, может быть, монархов других стран, считались мало достойными для вступления в диалог с царем ^[799] .

798

¹⁸² Редчайшими исключениями приводимых летописью приказаний царя в области гражданского управления, которые имеют системный характер, являются «приговоры государевы» (имеется в виду Иван IV) относительно ограничения местничества и коррекции института кормлений. Показательно, что в «программной» части второго указа с наибольшей ясностью зафиксировано царское представление о себе как о ревностном христианине и военном лидере: «…услаждение и потехи никоторые в ум его царьской не внидут, токмо об избаве Христианом, просто реши, толко закон Христов и ратные дела» (выделено нами. — А. М.). См. ПСРЛ, т. XIII, сс. 267–268.

799

¹⁸³ Дипломатический протокол включал в себя строгие правила обмена письменными сообщениями, адресовавшихся от правителя к правителю. Что до устного диалога с послами, то результирующая его часть бывала явлена царем через посредника: «И государь [Иван IV] их [казанских послов] челобитиа выслушав да велел им ответ учинити боярину своему Ивану Василиевичю Шереметеву да Олексею Адашеву да диаку Ивану Михайлову, что государю Горние стороны х Казани ни одной денги не отдавывати; «а о правде говорили государю, ино дали казанцы правду, что весь полон христианской освободити и до единого человека, и ныне еще многой полон у собя дръжат; и как свободят царь и казанцы весь полон Руской, и государь им тогды правду учинит, а вы в то время зде побудте» (ПСРЛ, т. XIII, с. 172, 1552 г.).

Способы и методы сакрализации правителя. Вряд ли нужно еще раз повторять, что верховный правитель — фигура по определению сакральная. Японская и русская традиции не являются в этом смысле исключением (если таковые вообще возможны). Однако формы и методы сакрализации в разных культурах весьма отличаются друг от друга, что обусловлено реальным соотношением политических сил, которые используют в своих целях имеющиеся в культуре дефиниции (культурную «предрасположенность» к тем или иным дефинициям).

Самое непосредственное влияние на процесс сакрализации монарха оказывают господствующие в данной культуре представления о божестве (божествах) и божественном, поскольку в любой культуре сакрализация правителя идет в значительной степени по пути уподобления его божеству («тленный бог», «живой бог», «явленный бог», «земной бог»).

В процессе сакрализации монарха японская культура практически отвергает буддийские представления о всемогущих (или по крайней мере очень много могущих) буддах и бодхисаттвах. Максимально возможная степень близости к ним была выражена Сёму, который объявил себя «рабом Будды». Сёму, по всей вероятности, мнил себя чакравартином — добродетельным правителем, который в своем управлении максимально опирается на учение Будды и поощряет его ^[800] . Однако деятельность Сёму и его дочери Кокэн (Сётоку) оказалась в этом отношении не больше, чем эпизодом, и достижение «божественного» статуса японского правителя было обеспечено все-таки в большей степени с помощью даосско-конфуцианского и синтоистского инструментариев. При этом первоначальная легитимность обосновывается с помощью мифа синто (тэнно является прямым потомком богини Аматэрасу, основатель правящей династии Дзимму получает поручение небесных божеств основать на архипелаге страну), а технология поддержания легитимности обеспечивается прежде всего даосско-конфуцианским и синтоистским комплексами (при этом следует помнить, что в силу ориентации синто на кровно-родственные связи, его потенции по управлению территориальными единицами являются ограниченными).

800

¹⁸⁴ Энергия Сёму в этом отношении поражает: он инициировал проект по возведению храма Тодайдзи — самого крупного деревянного сооружения в мире; в этом храме была установлена самая крупная в мире бронзовая статуя Вайрочана (космический будда Махавайрочана); в каждой из более чем шестидесяти провинций построили мужской и женский монастыри, которые представляли собой магическую инфраструктуру государства.

Уместно заметить, что божество (ками) синто — это существо, которое по своим сверхъестественным потенциям отнюдь не равняется всемогущему богу монотеистического (христианского) типа. Это божество является локальным (т. е. его власть распространяется на строго ограниченную территорию); его почитают только члены кровнородственной (или псевдородственной) общины, которая имеет потенциальную возможность расшириться только до размеров населения страны (в связи с этим в деятельности тэнно ослаблен такой присущий всем мировым религиям мотив, как императивное приобщение «неверных» к «истинной» религии ^[801] ). Кроме того, божество-ками не является всеблагим.

801

¹⁸⁵ Безусловным исключением является экспансионистская деятельность японской политической элиты в конце XIX — первой половине XX вв., сопровождавшаяся, в частности, строительством синтоистских святилищ на завоеванных территориях. Такой способ поведения был прямой рецепцией европейской модели экспансии. Традиционный же способ культурного воздействия может быть назван «методом абсорбции», когда приветствуется переселение иноземцев в Японию (корейцы и китайцы, переселившиеся в силу разных обстоятельств в Японию в VII–VIII вв., назывались кикадзин, что может быть истолковано, как «люди, обратившиеся к культурности, которой обладает тэнно»), но никаких целенаправленных силовых усилий, продиктованных религиозными мотивами, в этом отношении не предпринималось.

Сакрализация тэнно происходила в значительной степени за счет минимизации его публичных и физиологических функций (соответствовало концепции недеяния), что выводило его за пределы «зрения» подданных, за пределы шкалы этических оценок. Это была своего рода неподсудность, но она достигалась не столько за счет того, что никакое действие тэнно не подлежит суду, а за счет того, что он (в пределе) не производил никаких произвольных действий, которые могли бы быть оценены. Одной из основных характеристик тэнно было пребывание в сакральном центре (столице, дворце), т. е. его пространственный статус оставался неизменным. В этом центре он осуществлял по преимуществу речевую функцию. Тэнно участвовал в ритуалах, в некоторых из них он был основным исполнителем, но число соучастников ритуала в лучшем случае ограничивалось высшим чиновничеством.

Процесс выведения тэнно за пределы возможной критики хорошо виден на примере такой важнейшей категории, как «добродетельность» (яп. току, кит. дэ). Если в указах VIII в. (особенно первой его половины) сетования на недостаток добродетельности являются общим местом (т. е. сам тэнно ставит себя в поле возможных критических оценок), то с течением времени количество сообщений, в которых обсуждается току правителя, сокращается. Это связано с тем, что тэнно стал выводиться из того этического поля, где была возможна его критика, поскольку стало ясно, что вся китайская политическо-историософская система «мандата Неба», основным содержанием которой является объяснение причин смены неправедной (утерявшей току) династии, в корне противоречит местной установке на преемственность, провоцирует социальное напряжение.

Усекновение публичных функций тэнно было настолько радикальным, что мы не имеем практически никаких данных для реконструкции народных представлений о тэнно (в суждениях узкого слоя аристократов такие возможности, хотя и весьма ограниченные, обнаруживаются). «Нежелание» и невозможность культуры обсуждать личности тэнно и давать им оценки чувствуется и в настоящее время. «Дзинбуцу сосё» («Собрание рассказов о выдающихся людях») — аналог отечественной серии «Жизнь замечательных людей» — насчитывает в настоящее время более двухсот томов. И только два из них посвящены тэнно. Причем оба они повествуют о правителях глубокой древности — Дзито (690–697) и Камму (781–806). В таком подходе, безусловно, сказывается и редукция функций тэнно, делающего их принципиально малоподходящим объектом для жизнеописаний.

Что касается русского царя, то в его деятельности и ее осмыслении на первое место выступает активная, мироустроительная энергия всемогущего христианского единого Бога, который истолковывается властью как объект безоглядного повиновения, как полновластный верховный управитель всех земных дел ^[802] , как сущность, неподотчетная своей пастве и подданным (при этом, несмотря на все ухищрения идеологов, царь не предстает в качестве чудотворца, поскольку он был изначально лишен жреческого начала; церковная канонизация князя или царя также не свойственна русской традиции). На такое понимание накладываются римско-византийские представления об абсолютной власти императора (цезаря, василевса), а также ранние русские представления о военном лидере — князе, который лишен сколько-нибудь упорядоченного аппарата, в связи с чем он вынужден заниматься всеми делами сам. При этом главной функцией царя остается военная. Он — глава армии, завоеватель (собиратель) и защитник (земли русской, православной церкви и православной веры). Недостаточная дееспособность правителя (будь это «настоящий», «природный» монарх или же квазимонарх советского типа вождества) в военной области приводила к серьезнейшим политическим кризисам, служила предвестником внутренних реформ (польская интервенция начала XVI века, Крымская война, русско-японская война, первая мировая война, война в Афганистане), а победа откладывала реформы на срок, который разделяет победу от поражения.

802

¹⁸⁶ См. высказывание Иосифа Волоцкого: царь лишь «естеством подобен есть всем человекам, а властию ж подобен есть вышнему Богу». Эта точка зрения, восходящая к Агапиту, сделалась чрезвычайно популярной в публицистике XVI в. (Р. Г. Скрынников, цит. соч., сс. 281–282).

Русский царь на страницах летописи выступает гораздо более деятельным, чем тэнно, что находит свое отражение в том списке действий, которые он сам выполняет. Мы уже говорили о функции движения. Кроме того, можно указать также на раздачу милостыни собственными руками ^[803] , собственноручное водружение креста на месте будущей церкви ^[804] , пожалование подарков ^[805] , допускание «к руке», припадание к образам, скрепление документов печатью, угощение из собственных рук, прием пищи, «вседание на конь» и т. д.

803

¹⁸⁷ «И оттоле приидоша государи [Иван IV и его братья] к живоначальной Троицы на память чюдотворца Сергиа и праздноваше тут, якоже обьяше его царской обычай, с великим благочестием и подвигом и братию учредив доволно и милостынею своих рук царьскых всю братию; также царь сам царь и в болницах и в богаделнях даваше милостыню своими руками доволно». (ПСРЛ, т. XIII, с. 274).

804

¹⁸⁸ «Того же лета [1553], Октября 4, город Казаньской вычистили от множества трупиа мертвых, и государь поехал в град и изобрал место среди града и въдрузил на нем крест своима рукама царьскыма и обложил на том месте храм во имя пречистыя Владычицы нашиа Богородицы честнаго Ея Благовещениа» (ПСРЛ, т. XIII, с. 221).

805

¹⁸⁹ Ноября [1553], на Михайлов день, был стол у царя и великого князя всея Русии в болшей полате в Грановитой, что от Пречистой с площади; а ел у него митрополит Макарей с арихиепископы и епископы, архимариты и игумены, да ел у государя брат его князь Юрьи Василиевичь да князь Владимир Андреевичь и многие бояре и воеводы, которые с ним мужествовали в бранехх. И дарил царь и государь Макариа митрополита и владых всех, в то время прилучьшихся, что их святыми молитвами и всенародною молитвою даровал Бог неизреченную свою милость. И брата своего князя Владимира Андреевича жаловал государь шубами и великыми фрязьскыми кубкы и ковшы златыми; такоже жаловал государь бояр своих и воевод и дворян и всех детей боярскых и всех воинов по достоянию, шубами многоценными своих плечь, бархаты з золотом, на соболях, и купкы, иным же шубы и ковши, иным шубы, иным кони и доспехы, иным же казны денги и платие. Сие же торжество у государя бысть по три дни в той полате, и в те три дни роздал государь казны своей, по смете казначеев за все денгами, платья и судов, доспеху и коней и денег, опричь вотчин и поместей и кормленей, 48.000 рублев. А кормлении государь пожаловал всю землю». (ПСРЛ, т. XIII, сс. 228–229).

Что касается тэнно, то нам неизвестны действия, которые он осуществляет собственными руками. И потому в Японии немыслим верховный правитель, подобный Петру I, который гордится своим умением работать руками и может быть рассматриваем как «мастер-золотые руки» ^[806] .

Приобретение царем особой харизмы в результате интронизации ^[807] может истолковываться (тем же самым Иваном Грозным) как полная неподотчетность и произвол ^[808] . При таком типе управления «народ», его реальное положение становится предметом объективации для верховной власти лишь в минимальной степени, поскольку самодержавная форма правления почти лишена обратной связи — внутренние, не сопровождаемые внешними, потрясения остаются, как правило, без особого внимания. Официальные летописи отражают это положение в полной мере — не существует (по крайней мере в тенденции) таких сюжетов, где бы ни фигурировал царь (в основном — в качестве главного действующего лица). То есть ни одному событию невозможно произойти (быть зафиксировану), если оно не имеет никакого непосредственного отношения к царю. Несмотря на то, что японские летописи также в значительной степени фокусируются на тэнно, все-таки имеется и достаточное количество сообщений, где тэнно не фигурирует. В этом смысле русская летопись изоморфна биографии царя, японская же — более отвечает требованию об истории страны.

806

¹⁹⁰ Живучесть таких представлений о необходимости для правителя задействовать в процессе управления не только интеллект, но и руки, может быть проиллюстрирована апокрифами, связанными с В. И. Лениным — в том числе и его широко известными изображениями с бревном. Памятны также упражнения Б. Ельцина с деревянными ложками, на которых он играл в довольно неподходящий момент.

807

¹⁹¹ О ритуальном проявлении этого процесса (миропомазание, при котором в его российской интерпретации царь уподоблялся не царям Израиля, как это было в Византии и на Западе, а Христу) см. Б. А. Успенский. Царь и патриарх. Харизма власти в России (Византийская модель и ее русское переосмысление). М.: «Языки русской культуры», 1998,сс. 13-109.

808

¹⁹² «А жаловати есмя своих холопей вольны, а и казните вольны». При этом под «холопами» понимались все подданные. В связи с таким истолкованием природы верховной власти становится понятным то презрение, которое испытывал Иван IV к монархам, чья власть была ограничена. В 1570 г. он с обидой писал английской королеве Елизавете: «И мы чаяли того что ты на своем государстве государыня и сама владеешь и своей государьской чести смотришь и своему государству прибытка. И мы потому такие дела и хотели с тобою делати. Ажио у тебя мимо тебя люди владеют и не токмо люди, но мужики торговые и о наших о государевых головах и о чести и о землях прибытка не смотрят, а ищут своих торговых прибытков». Таких монархов с ограниченными полномочиями снисходительно называли на Руси «урядниками».