Политическая наука №1 / 2018
Шрифт:
Интересно, например, каким образом они продвигают свои идеи, готовят их заранее. Это вопрос о соотношении научного процесса и принятия политического решения. Мне кажется, методика, которую используют наши китайские коллеги, должна заставить нас задуматься над этим вопросом.
Они сформулировали политическую концепцию, «Великий шёлковый путь». Она постоянно насыщается определенными решениями. Все новые идеи сначала отправляют на общественную оценку и многие из них проводят через научные дискуссии. В этот процесс дают возможность включаться более широкому кругу участников, для того чтобы понять, какое из этих решений в данный момент наиболее эффективно,
Однако специфика китайского подхода в том, что они постоянно проверяют, в какой именно элемент принятия окончательного политического решения позволяет встроить все это в обратную связь. И это, с моей точки зрения, является одним из наиболее важных преимуществ. Мы видим, что каждый раз они адаптируют свою систему к конкретным требованиям.
Очень важно, с моей точки зрения, найти какие-то механизмы и методики взаимодействия нашей российской практической науки с китайским взглядом на политические процессы в современном мире. Потому что сегодня не англосаксонская политическая наука, которая по своей логике нам более-менее понятна, а именно китайский подход к политическим процессам будет полезен для того, чтобы понять: живем мы в условиях кризиса или просто в условиях паузы, которая даст совершенно новое измерение в современном мире.
Слизовский Дмитрий Егорович, доктор исторических наук, профессор, профессор Российского университета дружбы народов. В выступлении Михаила Васильевича (Ильина) мне понравилась идея обращения к нашему мыслительному аппарату. Именно мысль на сегодняшний день, как мне думается, является и должна стать объектом внимания политической науки. Традиционно политическая наука занимается государством, обществом в разных вариантах, политическими партиями, лидерством.
Я думаю, если мы поставим вопрос и склонимся к тому, что мысль является инструментом, с помощью которого у политической науки есть возможность соединиться с другими дисциплинами, повлиять на мысль и сформировать ее.
Мне кажется, что язык, которым пользуется сегодня политическая наука, не способствует взаимопониманию. Мы говорим все на русском языке, – посмотрите, какие внутренние конфликты существуют между нами, носителями языка. Однако, разговаривая, допустим, на русском и английском языках, можно, при определенных условиях, найти консенсус и согласие. И основанием для такого консенсуса и согласия может быть тип культуры, мировоззренческая парадигма.
Передовые страны сконцентрировали свое внимание на образовании, молодежь является сферой приложения внимания со стороны политиков, и политология подталкивает их к тому, чтобы был набор неких программ, влияющих на формирование сознания и мыслей молодежи.
Для того чтобы сделать прорыв в политической науке, нам стоит подумать, найдем ли мы свое место в инструментарии формирования видения сегодняшней жизни. И здесь образовательные программы могли бы нам помочь. В этом направлении можно было бы сформировать целый пул научно-исследовательских работ, которые могли бы продуцироваться либо индуцироваться, либо администрироваться со стороны политологического сообщества.
Шабров О.Ф. Есть вопросы, которые я бы хотел обозначить в связи с темой представленного Михаилом Васильевичем доклада.
Прежде всего, является ли развитие противоположностью кризису? Михаил Васильевич где-то даже обращается к понятию катастрофы,
Так вот, в порядке иллюстрации приведу пример из медицины. Наступает кризис у пациента. Есть два возможных исхода: либо он умрет, либо он выживет. Вот что есть кризис. На самом деле не только в медицине, когда мы говорим о кризисе, возможны какие-то третьи, четвертые состояния, в которые перейдет система после бифуркации. В этом смысле кризис я бы не стал противопоставлять развитию. На мой взгляд, дихотомия здесь – либо развитие, либо деградация.
Это короткое вступление понадобилось для того, чтобы обозначить, на мой взгляд, все-таки определенные признаки деградации. Нас, политологов, давно упрекают: «У вас нет собственных методов. У вас просто есть объект, вы его изучаете». Проблема в том, что предметное поле политической науки не просто размывается, оно меняется. Сложно в настоящее время обозначить предмет и объект политологии. Сложно и с определением собственных методов политологии.
Любая наука проверяется на свою объективность и значимость достоверностью прогнозирования. В политической науке также существуют проблемы с прогнозированием. Кто, например, ожидал, прогнозировал, что на выборах президента США победит Трамп?
Кроме того, есть некоторые ловушки, в которые попадается политическая наука. Это связано с влиянием ценностей на процесс политологического познания. Ценности могут быть разные.
Можно выделить два критерия, которые отличают науку от других форм отражения, их уже давно сформулировал академик Вернадский. Это единство и неопровержимость. С точки зрения первого критерия: у меня одни ценности, у вас другие. У нас одни понятия, но есть и другие. Научным фактом в истории является не только событие, но и его интерпретация.
Интерпретация – значимый фактор. Сколько этих интерпретаций? Как судить, какая истинна, какая нет? Как быть с научным установлением факта? Возникает вопрос: наука ли, например, история? Такой же вопрос возникает в отношении политологии, если мы оцениваем достоверность и истинность фактора не на основании национально-государственных интересов, а в соответствии с научными ценностями. Вернадский разделял на этом основании идеологию и науку. У науки цель – добытая истина, новые знания, а у идеологии это проект, который надо реализовать. Там, где начинается идеология, кончается наука.
Здесь возникает ловушка для нашей науки. Если научная работа выдержана в духе соответствия «государственным интересам», то естественно, что государство ее поощряет, необязательно в финансовом плане – здесь и экран, и публикации, гранты. А если она не отвечает установленной идеологии, значит, такая точка зрения не получает аудиторию. Мы уже имели подобный опыт. В 30-е годы XX века в Советском Союзе появилась научная идеология, как только соединили науку и идеологию. В связи с этим возникает вопрос, не уходим ли мы сегодня в сторону политической лженауки в том смысле, что продолжаем называть политическую науку наукой, а на самом деле она таковой не является, а является скорее идеологией.