Политическая наука. 2016. Спецвыпуск
Шрифт:
Еще один поворот в исследованиях, связанных с осмыслением взаимоотношений религии и политики, связан с симультанностью традиции и современности, глобального и локального. С одной стороны, это познавательное продолжение переосмысления традиционных модернистских концепций, с другой – напряженный поиск объяснения качественно новых реалий: совмещения архаизации политики и современных черт, проявления религиозных интенций на различных уровнях свершения политического процесса – локальном, национальном, глобальном. Примечательно, что первые теоретические контуры в осмыслении глобализации были сделаны именно в исследованиях, связанных с религиозной проблематикой. Р. Робертсон и Дж. Чирико были, возможно, первыми, кто в 1985 г. включил понятие глобализации в академический оборот, и это произошло в статье о религии [Robertson, Chirico, 1985]. Можно согласиться с их мнением, что религии принадлежала сама идея глобального и поэтому именно внутри религий проблематика соотношения универсализма и партикуляризма отражается наиболее ярко: в некотором смысле само понятие глобализации имеет некоторый религиозный или, точнее, – квазирелигиозный подтекст, затем были другие работы, ставшие заметными
15
См., например: [Robertson, Garrett, 1991; Beyer, 1994]. Из более поздних работ следует обратить внимание на французский сборник [La globalisation… 2001]. Cм. также: [Кальвез 2008; Элбакян, 2013].
Новым полем исследовательского пространства, модифицирующим теоретические подходы, стало понимание религии как цивилизационной характеристики и основания культурной самобытности, что по-новому проблематизирует политические коллизии современности – конфессиональная идентичность может выступать необходимым условием и гармонизации социальной системы, и фактором ее дестабилизации 16 : «религия включается в “глобальный порядок” не столько как некий институт, анклав, община, сколько как некий “жанр коллективной или индивидуальной идентичности”» [Robertson, Chirico, 1985]. Новое прочтение религиозного фактора как идентификационного параметра, его новые смыслы фиксируются в российской науке прежде всего социологическими исследованиями 17 , отражающими политические контексты и формирующими предметное поле для политических исследований и, шире, для концептуального осмысления новых референциальных значений религиозного фактора. В данном русле находятся и многие отечественные современные страноведческие исследования взаимоотношения религии и политики.
16
Зачастую конфликт между конфессиональными идентичностями в рамках одного религиозного течения становится основным маркером политических конфликтов. Ярким примером служит деятельность ИГ на Ближнем Востоке.
17
Социологические опросы неизменно фиксируют заметно меньшее число верующих в Бога по сравнению с общим числом приверженцев тех или иных конфессий, а также повышение уровня доверия к Церкви как институту. Политические акценты религиозной идентичности, данная проблематика в российском интеллектуальном пространстве освещена, например: [Российское общество… 2015 и др.]. См. также: [Россия в Европе… 2009].
Ключевым в данном аспекте для отечественной научной традиции представляется вопрос о политических стратегиях и технологиях, основанных на религиозных ценностях. Эти сюжеты все чаще становятся предметом не только идеологических баталий в публичном пространстве, но и теоретического осмысления и инструментальной политики. Религиозный экстремизм [Авдеев, 2013; Дмитриев, Залысин, 2008; Журавский, 2008; Кудрявцев, 2005] представляется трендом современности, возникшим на стыке видоизмененных политических параметров современности и цивилизационных оснований, и представляет собой крайнюю форму политических стратегий, привлекающих в свой арсенал религиозные основания. Среди значимых моментов отечественных теоретических исследований в политологической проекции стоит отметить два: религиозный экстремизм в межконфессиональных отношениях и как стратегия субъектов политического целеполагания. Особое место занимают исследования, связанные с исламской проблематикой и миграционными трендами.
Содержательная эволюция понятия «толерантность» и принципа толерантности, приведшая к «смысловой многослойности», предполагает четкий вектор развития: от религиозной проекции веротерпимости до выдвижения на первый план ценности культурного многообразия, уважения к людям иной веры или иного образа мыслей и отношения к ним как к равноправным согражданам [Хабермас, 2006, c. 47]. Религиозное измерение толерантности обусловливается необходимостью использования политического механизма сопряжения различных религиозных традиций, сосуществования светского и религиозного в современном мире [Толерантность… 2004; Толерантность как фактор… 2011]. Следует подчеркнуть, что данный теоретический подход в последнее время подвергается справедливой критике в зарубежном и отечественном дискурсах, поскольку обнаруживает все больше теоретических и практических издержек 18 .
18
Это процессы, получившие реальное выражение в трагических событиях в Париже 7 января 2015 г. и массовых выступлениях после них, свидетельствуют как о пересмотре политического метанарратива Модерна, так и об актуализировавшемся противоречии между правом, свободой, справедливостью и моралью как основном онтологическом противоречии современности.
Межрелигиозный диалог как проекция межцивилизационного диалога и как политическая технология взаимодействия приверженцев различных религий и конфессий, а также политико-институциональный ракурс общения религиозных организаций и институций [Диалог в полицентричном мире… 2010; Россия в современном диалоге цивилизаций… 2008; Шмидт, Мельник, 2014] все чаще становятся призмой исследования взаимоотношений религии и политики именно в российском политическом знании. В многоконфессиональных государствах, каковым является и Россия, политическая проблема равенства возможностей, равноправного диалога между конфессиями стоит наиболее остро. Из зарубежных работ особого внимания заслуживает издание Совета Европы «Боги в городе» [Des dieux dans… 2008], посвященное инструментальным политическим стратегиям и принципам реализации межкультурного и межрелигиозного диалога на локальном уровне. В данных координатах следует отметить масштабность исследовательского проекта REDCo 19 , изучающего влияние религиозного фактора на социальные трансформации и направленного на решение вопроса о том, как религии и ценности могут содействовать диалогу или создавать напряженность в Европе. Усилия ученых направлены на решение практической проблемы сосуществования и вступления в диалог европейских граждан разных религиозных, культурных и политических взглядов. К сожалению, в отечественной науке пока такие работы и такие исследовательские организации не представлены.
19
REDCo – «Религия в образовании: вклад в диалог или фактор конфликта в трансформирующихся сообществах европейских стран», координатор – пофессор Вольфрам Вайсе, Университет Гамбурга, Германия.
Особо следует остановиться на специфике отечественных исследований воздействия религиозного фактора на политические процессы и институты в России, имеющих определенную окрашенность, опосредованную конвергентным эффектом общемировых тенденций и российских особенностей. Нельзя также забывать об эмоциональном, идеологическом и мировоззренческом резонансах событий, связанных с рассматриваемой областью. В теоретическом пространстве также не наблюдается единства интерпретаций, что связано с отмеченными магистральными проблемами изучения религии и политики. Ключевой особенностью отечественных исследований является междисциплинарный характер, что связано с отсутствием институционализации данной области политического знания и, как следствие, распыленностью исследователей. Накладывает отпечаток и многообразие проникновения религиозных референтов в политику, несводимое к единой схеме. Среди основной специфически российской концептуальной проблематики следует вычленить следующие направления исследования: государственно-церковные отношения, проблема светскости и свободы совести, религиозность и политические предпочтения, религия в качестве критерия социокультурной идентичности и возможности политической мобилизации и политического участия, основанных на религиозных ценностях; статус и деятельность религиозных организаций, прежде всего РПЦ, как социально-политических институтов и субъектов политического целеполагания [например: РПЦ… 2012], технологии и формы межрелигиозного взаимодействия. Политико-институциональная сторона религиозного возрождения в России рассматривается сквозь призму деятельности религиозных институтов в поле публичной политики как использование религиозной идеологии и риторики в качестве легитимации деятельности различных политических субъектов, как соотношение светских и религиозных институтов, как расширение ресурсной, в том числе ценностно-идеологической, базы Церкви и иных религиозных организаций в качестве политических институтов.
Необходимо отметить познавательные акценты, имеющие вариативную шкалу интерпретаций: на роли религии в обеспечении единства российской нации и межнационального согласия 20 , особой политической и духовной роли РПЦ в становлении государственности и культуры России [Васильева, 2004; Русская православная церковь… 2008; Васильева, 2014и др.], российской многоконфессиональности, исламском векторе российской политики и православно-мусульманском диалоге в поле российской цивилизации [Логинов, 2013; Российская цивилизация… 2001; Гаврилов, Шевченко, 2010; Игнатенко, 2004; Малашенко, 2007].
20
Подробно об этом см. проект Журнал «Вестник российской нации», а также исследования ИЭ РАН, ИС РАН, ИВ РАН, РАНХиГС и многочисленные конференции и обсуждения.
Проблема исследования религиозных факторов в современном политическом знании отражает многомерность их присутствия в политической реальности. Несмотря на болезненность и актуальность проблематики, концептуальный интерес и познавательные потребности, исследование религии и политики пока не выделилось в отдельную дисциплину, крайне мало институционализированных исследовательских центров и скорее приходится говорить об экспертном знании. Налицо необходимость новых эпистемологических подходов к интерпретации политических изменений с учетом конфессиональной составляющей, что во многом обусловлено повышением значимости религиозного фактора в современной политике.
Авдеев Ю.И. Религиозный экстремизм: Сущность, типология, характерные черты // Вестник Московского государственного областного гуманитарного института. Серия: История, философия, политология, право. – М., 2013. – № 2. – С. 78–85.
Агаджанян А. «Множественные современности», российские «проклятые вопросы» и незыблемость секулярного Модерна // Государство, религия и церковь в России и за рубежом. – М., 2012. – № 1. – С. 83–110.
Белькова А. Отношения государства и церкви в теории религиозной экономики // Государство. Религия. Церковь. – М., 2013 – № 3 (31). – Режим доступа:(Дата посещения: 12.02.2015.)
Бергер П. Фальсифицированная секуляризация // Государство, религия, церковь. – М., 2012. – № 2. – C. 8–20.
Васильева О.Ю. Внешнеполитическая деятельность Русской православной церкви в первые послевоенные годы // Историко-религиоведческие исследования: научный журнал. – Воронеж, 2014. – № 1. – C. 124-146.