Политика и рынки. Политико-экономические системы мира

Линдблом Чарльз

Эксперименты по рабочему контролю, затеваемые как в либерально-демократическом, так и в коммунистическом мире, предполагают, что частная собственность и частное предприятие не являются, как считали раньше социалисты, основными мишенями процесса демократизации на рабочем месте. Такой мишенью в действительности является иерархическая и авторитарная структура власти на предприятии, независимо от того, опирается она на частную собственность или нет.

Демократия участия

В некоторых странах движение за установление рабочего контроля является частью более широкого движения к демократии участия во всех аспектах групповой деятельности. Будучи движением за демократические реформы, оно уходит корнями в такую веру, которую питал Милль в отношении демократии для «развития разума, совершенствования добродетелей, практической деятельности и улучшения эффективности»^*

гражданина, и в сомнения по поводу того, достаточно ли представительного правительства. Руссо считал демократию невозможной в нации-государстве, потому что такая большая система не может образовывать участвующего сообщества. Милль опасался «низменных интересов королей и аристократии»⁶ и размышлял над целым рядом форм участия, ограничивающего эти интересы. Старые отношения дополнились теперь новым антагонизмом по отношению к бюрократии. Сегодня повсюду множество ученых, бизнесменов, управляющих, студентов и работников или подвергают ее сомнению, или протестуют против нее. В частности, некоторые считают, что личность задыхается в обезличенных организациях, в которых работа назначается руководством авторитарно и подразделяется на множество разрозненных заданий. Работу можно назначать себе самому, считают они, в соответствии с коллективным решением, посредством которого рабочие задания можно разнообразить и сводить в единое целое.

Ряд критиков утверждают: участие является видом деятельности, которая имеет ценность уже просто потому, что существует⁷. Участие также иногда предназначено для того, чтобы ослабить договорные отношения и укрепить отношения родства, добрососедства, привязанности, преданности или общности целей. В 1887 году Фердинанд Теннис отметил контраст между формальной организацией и более «естественными» формами в заголовке своей книги «Общность и общество». Этот контраст имеет долгую историю в политической философии. Некоторые его аспекты изучали Эмиль Дюркгейм, лорд Актон, Леон Дюги и другие. Защитники демократии участия на самом деле предлагают восстановить старые общественные ценности⁸. Утверждается даже, что неудовлетворенное стремление к общественному единению в своей крайности привело многие народы к той отвратительной карикатуре на общество, которая называется тоталитаризм⁹.

Сомнения

Нет недостатка в поводах для скептицизма по поводу демократии участия среди тех, кто боится, что это участие будет чересчур неистовым и безумным, или что контроль над руководством будет слишком жестким, или что озабоченность публики вопросами политики будет слишком большой. В древних Афинах «чем более совершенной становилась демократия, тем более бедными становились граждане»¹⁰. Кроме того, у сторонников демократии участия есть союзники, которые в один прекрасный день могут их предать — антибюрократически настроенные творческие работники и технические специалисты, которые предлагают знание вместо традиционной власти, коллегиальность вместо иерархии, децентрализованные инициативы вместо навязанного координирования и планирование вместо управления «по необходимости»¹¹. На первый взгляд, у них вполне доброкачественный набор предложений. Но нельзя считать ошибочной и такую интерпретацию: в действительности их предложения приведут к замене одной элиты на другую. Они дадут больше свободы (и власти) высокообразованной и профессионально состоятельной элите как наследнице старой «мирской», непрофессиональной бюрократии.

Мы не обязаны сейчас сравнивать, что перевесит на чашах весов — надежды или сомнения. На данный момент достаточно того, что мы видим в демократии участия новое движение потенциально большой, но не однозначно революционной важности. Упадок городского собрания дает основания предполагать, что демократия участия — дело безнадежное в современном обществе. Но тот новый импульс к развитию, который, как мы видим, она получает в израильском кибуце^*, а также в новых общественных группах совместного действия, обучения и развития, появившихся в США в соответствии с Законом о развитии экономики («Economic Opportunity Act») 1964 года, позволяет сделать другой вывод. В Танзании возможность демократии участия реализуется через организацию того, что должно стать новой формой политико-экономического сообщества: сельского кооперативного движения уджамаа. Некоторые его элементы пробиваются и в китайской коммуне.

Самой благоприятной почвой для развития и расширения демократии участия оказалась промышленность — возможно, потому, что потенциал развития демократии особенно велик в области, где

авторитарное руководство осуществлялось в течение столь долгого периода времени практически без всяких серьезных возражений. Движение за индустриальную демократию и демократию участия дает новый толчок развитию рабочего контроля в руководстве предприятием.

Рабочий контроль

То, что демократизация промышленности произошла совсем недавно, может служить подтверждением марксистской гипотезы, согласно которой те, в чьих руках находится собственность, считают менее опасным развитие демократии в государственном управлении, чем проявление демократии в сфере промышленности. Они соглашаются на одну из этих форм демократии, только когда не могут согласиться на другую. Это неудивительно. При конституционном строе, обеспечивающем защиту частной собственности, политическая демократия представляет собой лишь несущественную угрозу преимущественному праву частной собственности. В противоположность этому демократизация в промышленности бьет по этой прерогативе непосредственно, прямо и категорично. Хотя рабочий контроль предлагается как метод демократизации в промышленности (и правительстве), наилучшие возможности для развития он до сих пор получает в авторитарных неполиархических государствах, в которых частная собственность в промышленности уже отменена^*.

В югославской системе самоуправления существует следующее правило: все несельскохозяйственные предприятия со штатом более пяти наемных работников считаются общественной, а не частной собственностью. Такие предприятия находятся на попечении у своих работников, включая в равной степени и офисных служащих, и производственных рабочих. В мелких фирмах все работники являются членами совета работников. На предприятиях с численностью персонала более 30 человек работники избирают свой совет представителей. На многих крупных предприятиях каждое отдельно взятое производственное подразделение избирает свой совет. Формально по своим полномочиям советы обладают большей властью, чем руководство предприятием. Хотя советы ставят непосредственные задачи по руководству предприятием управленческому комитету и директору, сами управленческие комитеты обычно состоят из членов советов. С 1968 года советы имеют право и полномочия осуществлять набор, отбор и увольнение директоров. С 1968 года органы государственной власти не могут осуществлять непосредственное всестороннее — в духе советской организации — руководство предприятиями «сверху». Партия и правительство в значительной степени регулируют деятельность предприятий, но скорее в духе американской, французской или британской моделей корпоративного управления.

Все это сформировано в авторитарной системе под опекой коммунистической партии, коммунистического союза и правительства, часто проводящего политику репрессий. Но пресса здесь имеет относительно большую свободу, чем в какой-либо другой коммунистической стране, перемещения граждан как внутри страны, так и за рубеж могут осуществляться практически свободно, законодательные органы во многом обладают реальной властью, граждане участвуют в разнообразных выборах, которые гораздо больше похожи на настоящие выборы, чем в других коммунистических странах, а партия не является монолитной и не используется как контролер над целым обществом. Югославское общество теоретически обогатило модель-1 двумя заслуживающими внимания принципами, до сих пор чуждыми этой модели: правом на существование особых интересов и некоторой организационной автономией (для коммун, законодательных органов, предприятий, союзов, советов рабочих и других организаций)¹². Выборы рабочих советов, таким образом, являются не просто притворством или симуляцией, несмотря на то, что партия и профсоюзы осуществляют над ними контроль и существует ряд других недостатков, представляющих серьезную угрозу для демократического выбора¹³.

Югославский опыт дает основания предположить, что авторитарный режим, ослабленный по ряду позиций и не желающий по определенным причинам претендовать на обычное для элиты модели-1 «всеведение», может получить определенные преимущества от того, что позволит рабочему контролю развиваться достаточно активно. Исторические, этнические и культурные различия в югославском обществе настолько велики, а чувство государственности настолько слабо, что руководство не в состоянии обеспечить сильную центральную власть. Рабочий контроль является методом признания сильных центробежных сил в югославском обществе и одновременно методом передачи власти множеству малых предприятий и производственных субъектов вместо передачи ее крупным географическим субъектам — шести югославским «республикам». Есть опасения, что передача широких полномочий власти этим «республикам» может спровоцировать переворот с целью свержения центральной власти в стране. Децентрализация власти на огромное множество «фрагментов» безопаснее, чем лишь на несколько таких «кусков»¹⁴.