Политика (сборник)
Шрифт:
– Э, малые, что это такое? – заорал нам один. – Что за внешний вид? Ну-ка идите сюда.
Он схватил меня за воротник и хотел куда-то тащить.
– Ну-ка отъебись от него, – сказала ему Ленка. – А то получите счас пизды.
– От кого это, бля?
– От брата и от его друзей. Они в политехе учатся, вон их колонна стоит. Может, подойдем, а?
– А кого он там знает?
– Зверобоя знает и Рыжего. И еще много кого.
Бык отпустил меня.
– Ладно, можешь идти, но одного встретим – готовься. Лучше постригись нормально и не ходи в этом говне. Я тебе по-хорошему говорю.
Мы вернулись к школьной колонне. Снова подбежал директор.
– Ребята, вы лучше бы погуляли. Не надо с нами идти.
– А почему это нет? – спросил его я.
Директор запсиховал.
– Как тебе не стыдно позорить школу! А был ведь на хорошем счету. Это все Колпакова, это она на тебя так влияет. Да от тебя вином пахнет… Вон из колонны! Чтоб я тебя больше не видел, и с матерью будет серьезнейший разговор.
Мы повернулись и пошли прочь.
* * *
Все праздники я тусовался с Ленкой у нее дома. Ее родители уехали на дачу, и нам никто не мешал. Мы выпили пиво, которое ее папа заначил, и выкурили все его сигареты.
– Все равно, они знают, что я пью и курю, – сказала мне Ленка. – И ничего в этом нет плохого, если девушка пьет и курит. Это не значит, что она блядь, ты понял? А целоваться с тобой я не буду. Ты мне не нравишься как мужчина. Ну, в общем, нравишься, но не очень.
* * *
В первый день после праздников Ленка в школе не появилась. Я не знал, в чем тут дело, и решил зайти к ней после уроков. На геометрии меня вызвали к директору. В кабинете сидела моя мама. Она плакала. Как только я подошел, она выдала мне оплеуху, потом еще и еще. Я закрылся руками, а директор зачем-то оттащил маму: ему, наверно, должно было быть приятно, что меня бьют.
Мама села на стул и снова заплакала, а директор посылает секретаршу за водой в туалет.
– Твоя подружка уже доигралась, – сказал он мне. – Психические отклонения. Утром сегодня забрали в больницу.
Я не поверил в психические отклонения. Родители Ленки давно угрожали сдать ее в дурку, и вот теперь сдали. Я выбежал из кабинета, на улицу и дальше – на остановку.
* * *
На остановке, где мне нужно было пересаживаться на автобус, чтобы ехать в дурдом, я увидел тех самых быков, которые доколупались к нам на демонстрации. Они меня сразу узнали, и я не успел спрятаться.
– Какая встреча, – сказал тот, который хватал меня на демонстрации.
Я побежал, и сразу понял, что зря: на остановке было много людей, и при них меня бы не тронули, а сейчас…
Они догнали меня во дворе, возле мусорных баков и начали бить. Я упал в грязь, закрыл руками голову и лицо. Они били меня, а я кричал:
– Все равно вы – суки, гондоны, пидарасы! Мне насрать на вас, я не боюсь.
Они еще попинали меня, выгребли все копейки и ушли.
Во дворе было пусто, от мусорки воняло каким-то гнильем. Я вдруг заметил, что на деревьях появились свежие листья, и подумал, что учебы осталось совсем немного, а потом начнутся каникулы, а сейчас я приду к Ленке в больницу и скажу ей «привет».
Продавщица[7]
Без десяти двенадцать ночи. Я покупаю в гастрономе возле памятника неизвестному дядьке бутылку пива и сажусь на свободную скамейку. Дед-бутылочник подбегает с открывалкой. Другой дед злобно смотрит на него: не успел.
Рядом на скамейках сидят компании тинейджеров, громко орут и хохочут. Я не спеша пью пиво. Домой идти неохота.
Подходит мужик – здоровый, толстый и пьяный.
– Э, пацан, послушай. Я это, приезжий, в командировке короче. Где тут можно бабу снять у вас?
– Если проститутку, то лучше на «стометровке» или на Машерова, но это – тридцать баксов минимум. Если хочешь, бери мотор, и поедем.
– Тридцать баксов? Да за тридцать баксов я ее сам убью на хуй.
– Ну, тогда ничем не могу помочь.
Мужик идет к ближайшей тинейджерской компании, хлопает кого-то из пацанов по плечу, начинает втирать. Я наблюдаю и жду, что он их достанет, и они насуют ему пиздюлей, но они неадекватно спокойно реагируют на его базар, что-то даже отвечают, потом мужик сам откалывается и идет в сторону проспекта.
Пива еще полбутылки. Смотрю по сторонам. Соседняя скамейка со стороны проспекта пустует: сидевшая на ней компания только что отвалила. Из темноты выходит и садится на нее баба в «левой» джинсовой куртке, надетой поверх платья. Колхозница, само собой. Ну и что?
Она вытаскивает сигареты, закуривает. Я встаю, подхожу.
– Здравствуйте. А можно здесь с вами сесть?
– Да.
Сажусь, делаю глоток пива.
– А что это вы так поздно – и одна?
– С работы шла – я в магазине работаю продавцом, – зашла к девчонке одной, выпили по пятьдесят капель. Теперь вот домой пешком идти надо: к нам автобус уже не ходит.
– А пива не хотите?
– Ну вообще-то можно. – Она тянет руку к бутылке.
– Нет, зачем так? Я лучше еще по бутылке куплю. Только ты никуда не уходи, хорошо?
– Ладно.
Поднимаюсь и иду к магазину, на ходу допивая оставшееся пиво. Когда мне было лет шестнадцать, у нас на районе работала продавщицей кваса молодая девка – лет девятнадцать-двадцать, ничего такая. Мне она нравилась, и я пару раз дрочил на нее. Но подъябываться не подъябывался: малый еще был, а она ходила с Гнидой – с этим лучше было не связываться. Я, правда, ее только издалека видел, квас не покупал, потому что раз ночью пацаны такую бочку с квасом открыли и мыли в ней ноги и сцали в нее, так что я такой квас больше не пью.
В магазине очередь: все отделы закрыты, работает только «ночник», и в нем толпится народ – за пивом и водкой.
Я беру две пива. Если она не дождется – херня, выпью все один.
Но она ждет, снова с сигаретой во рту. Дед-бутылочник тут как тут с открывалкой. Вспоминаю, что не отдал ему первую бутылку – поставил на асфальт у дверей магазина. Но он вряд ли про это помнит, у него уже мозги не работают.
Откупориваю бутылки, возвращаю открывалку деду.
– Ты продавцом в каком отделе работаешь?