Политика (сборник)
Шрифт:
13. Итак, державшиеся этого образа мыслей полагали началом всего сущего одновременно и причину благоустройства мира, и причину, откуда во всем существующем происходит движение.
IV
1. Можно подозревать, что Гезиод первый выразил подобное [мнение], даже если бы кто другой положил в основу всего сущего любовь или страсть, как это сделал и Парменид. Ибо последний, изображая происхождение вселенной, говорит:
Раньше всех богов он насадил любовь,а Гезиод [говорит]:Всего раньше Хаос родился,А потом земля широкогрудаяИ любовь, которая над всеми бессмертными выдается, –значит, во всем существующем должна быть налицо какая-нибудь причина, которая приводила бы вещи в движение и соединяла бы их. А в какое отношение их следует поставить, то есть кто первый это сказал, это мы разберем после.
2. А так как и противоположное доброму оказывалось лежащим в природе, то есть не только порядок и прекрасное, но также и беспорядок и безобразное, и даже злого более в ней, чем доброго, и дурного более, чем прекрасного, то поэтому пришлось внести взаимное влечение и раздор [51]
51
Мы уклонились от перевода «любовь и раздор», как это принято обыкновенно и в переводах, и в изложениях древней философии. Стремясь найти причину движения, греческие философы, очевидно, этими словами хотели выразить лишь то, что в природе некоторые тела сближаются, влекутся друг к другу, а другие не только остаются безразличными, но и стремятся удалиться одно от другого. Чтобы выразить это новое понятие о соотношении между телами природы, они естественно употребили слова, которые уже были в их языке для обозначения подобного же явления в сфере человеческой жизни, вовсе не перенося на природу тех особенностей чувства любви, которые в нем существуют помимо того, что оно сближает, влечет.
3. Ибо если искать решения вопроса, следуя здравому размышлению, а не останавливаться на том, о чем заикается [52] Эмпедокл, то всякий найдет, что взаимное влечение есть причина доброго, а раздор – злого; так что если бы кто утверждал, что Эмпедокл, и притом первый, говорил каким бы то ни было образом о зле и добре как об основных началах, то он, может быть, был бы прав – конечно, если только причинною основою всего благого служит самое благо, а злого – самое зло.
52
Всюду, где Аристотель говорит об Эмпедокле, у него проглядывает некоторая неприязнь к этому философу. Быть может, это следует объяснять слишком различным складом ума того и другого. Эмпедокл в очень сильной степени был натурою созерцательною. Он высказывал свои мнения, часто вовсе не заботясь их доказывать, просто как взгляд на природу, нередко более поэтический, нежели основанный на доводах разума. Платон в «Софисте» называет мышление Эмпедокла «мягким и изнеженным». В своих сочинениях, употребив какое-нибудь удачное выражение, он любит повторять его еще несколько раз, прибавляя сам: «Что хорошо, то можно сказать и дважды, и трижды». По словам Диогена Лаэртийского, Аристотель считал Эмпедокла родоначальником риторического искусства. Все это слишком противоречило строгому складу мышления Аристотеля. Сюда присоединяется, быть может, и коренная разница во взглядах, например, на происхождение организмов (целесообразное – по Аристотелю, случайное – по Эмпедоклу).
4. Итак, указанные нами философы коснулись доселе двух причинных основ из тех, которые мы разграничили в книге «О природе»: материи и того, откуда движение, конечно, глухо и вовсе не ясно, подобно тому как поступают в сражении необученные бойцы: ведь и они, поворачиваясь кругом, наносят часто хорошие удары, но как эти действуют не по правилам своего искусства, так и те, по-видимому, неясно понимают то, о чем говорят. Ибо они, оказывается, почти нисколько не пользуются своими выводами, разве только самую малость.
5. Так Анаксагор пользуется Разумом как deo ex machina для мироздания, и когда он недоумевает, по какой причине что-либо необходимо существует, то тащит его на сцену, а в других случаях все [что угодно] выставляет причиною совершающегося, только не разум [53] . И Эмпедокл, хотя несколько более, нежели он, пользуется своими причинными основами, но все-таки недостаточно, и находит в них не то, что следует. По крайней мере, во многих местах у него взаимное влечение разделяет и раздор соединяет. Именно всякий раз, когда вселенная [54] разъединена раздором на стихии, огонь соединяется в одно, и также каждая из прочих стихий; а когда опять все стихии, вследствие взаимного влечения, сходятся в одно, частицы каждой стихии по необходимости опять разделяются.
53
В этом же самом упрекал Анаксагора раньше еще Платон в Федоне.
54
По представлению Эмпедокла, вначале все стихии покоились неподвижно, соединенные в один «круглобокий Сферос». Но раздор разрывает это первоначальное единство, и тогда «все в разнообразных видах стремится врозь». Но в то же время взаимное влечение соединяет отдельные частицы в тела. В этих телах, соединенных взаимным влечением, однако, присутствует и раздор, и именно в неорганических телах в большей степени, в органических телах в меньшей. Неодобрительное замечание Аристотеля, быть может, вызвано именно этою совместимостью и влечения, и раздора в одном и том же.
6. Итак, Эмпедокл первый в ряду прежних философов внес эту причину, разделив ее, потому что принял не одно начало движения, но два различные и притом противоположные. Кроме того, хотя он первый принял четыре стихии, рассматриваемые им в виде материи, [на деле] же он пользуется не четырьмя, а как бы только двумя: огнем самим по себе и противоположными, именно землею, воздухом и водою, как одною природой [55] . Все это можно извлечь из его поэмы [56] .
55
В трактате De generatione et corruptione, lib. Аристотель повторяет это: «Некоторые прямо принимают четыре элемента, как Эмпедокл. Но и этот сводит их на два, именно огню он противополагает все прочее». На этих двух местах Аристотеля утверждается повторяемое всеми историками мнение, что Эмпедокл пользовался четырьмя стихиями как двумя.
56
Этого места в его поэме не сохранилось.
7. Так вот в каком смысле и сколько начал признавал он. Левкипп [57] же и его друг Демокрит [58] стихиями признают «полное» и «пустое», как бы говоря, что одно есть сущее, а другое не сущее. Именно полное и плотное они считают сущим, а пустое и неплотное не сущим (поэтому-то они и утверждают, что сущее нисколько не более существует, чем не сущее, так как и пустота [не менее действительна], чем тело) [59] . Эти стихии они признавали причинами всего существующего в смысле материи.
57
О Левкиппе известно то только, что он был современником Анаксагора, учеником Парменида и учителем Демокрита. Родиной его одни считают Милет, другие Элею, третьи Абдеру. Невозможность приписать ему что-либо в отдельности от Демокрита служит причиною того, что Аристотель, приступая к изложению атомистического учения, как и другие, называет его рядом с Демокритом.
58
Демокрит
59
Представление о полном и пустом и особенно приравнивание их к сущему и к несущему историки философии ставят в историческую связь с элейским учением, из которого развился атомизм. Именно они говорят, что Левкипп был согласен со своим учителем Парменидом в невозможности происхождения и исчезновения (в абсолютном смысле) вещей. Но с тем вместе он и не хотел признавать лишь кажущимся наблюдаемого движения и разнообразия природы. Но Парменид основывался в своих мыслях о неподвижности и неизменности сущего на логической невозможности признать реальным небытие. Поэтому, чтоб объяснить возможность движения множественности и перемен, Левкипп и Демокрит признали небытие столь же действительным, как и бытие. Но существующее, по Пармениду, есть наполняющее пространство, несуществующее – пустое. Отсюда учение атомистов о существовании пустоты. В их представлении пустота проникает и смешивается с бытием, так что ни сама не является соединенною в одно, ни бытию не позволяет оставаться в виде сомкнутой массы, но разбивает его на множество частиц, являясь среди них в виде промежутков. Однако, принимая во внимание то, что говорится далее, ст. 8: «полагая начала плотного и редкого началами изменений», можно связывать происхождение атомизма и более общим образом со всем предыдущим развитием греческой философии. И в самом деле, предание выводит Левкиппа не только из Элей, но и из Милета, и его учение может быть выведено из ионийского не менее основательно, нежели из элейского. Дело в том, что уже ионийская школа философии, разыскивая, что можно было бы с наибольшею вероятностью признать за субстрат всего, принимала единичные тела за продукты или сжатия, или разрежения этого субстрата. Так, если вода – субстрат, то земля есть известная степень сгущения его, а воздух – разрежения. Поэтому и Аристотель думал, что с ионийской точки зрения всего правильнее было бы принять за субстрат или огонь, и тогда все считать за его сгущение, или землю, и тогда все считать за степени ее разрежения (см. далее текст, гл. VIII, ст.).
8. И подобно тому как принимающие лежащую в основе вещей сущность за единое, все прочее производят из ее способности к видоизменениям, точно таким же образом и эти, полагая понятия плотного и редкого началами изменений, утверждают, что известного рода различия в них суть причины всего прочего. А этих различий они считают три вида: форма, порядок и положение. Именно, они говорят, что сущее различается только очертанием, соприкосновением [60] и поворотом; причем очертание – это форма, соприкосновение – это порядок и поворот – это положение [61] . Так, А отличается от N формою, AN от NA порядком, а Z от N положением. Вопрос же о движении, откуда или как оно происходит во всем существующем, и эти философы, подобно прочим, по небрежности упустили из виду.
60
В Физике, кн. I, гл. V, ст. I, Аристотель лучше поясняет два из этих различий: «Демокрит принимает твердое и пустое, из которых первое считает как существующее, а второе как несуществующее. Кроме того, он различает их по положению, по форме и порядку, а это различные роды противоположного: к положению относится понятие вверху и внизу, впереди и сзади, к форме – угол, прямая окружность».
61
Аристотель никогда не говорит о самом Пифагоре, без сомнения, вследствие трудности отличить то, что принадлежит ему собственно, от того, что было развито впоследствии многочисленными последователями его учения. Раздельность его выражения: «В это же время и еще раньше названных философов» указывает, без сомнения, на то, что он имеет в виду и самого Пифагора, и позднейших пифагорейцев.
9. Итак, относительно двух причин, как мы говорим, вот насколько подвинуто дело вперед прежними философами.
V
1. В это же [время] и [еще] раньше названных философов так называемые пифагорейцы [62] , предавшись математическим занятиям, первые выдвинули их вперед и, пропитанные ими, математические начала стали считать за начало всего существующего.
2. А так как числа по [своей] природе суть первичные [элементы] их, в числах же они, по-видимому, усматривали многие сходства с существующим и с происходящим, гораздо более, чем в огне, в земле и в воде (потому что такое-то проявление чисел [они считали] справедливостью, такое-то – душою и разумом, такое-то – благоприятным временем [для действия], словом сказать, и в остальном подобно этому, – и в числах, кроме того, видели проявления и соотношения музыкальных гармоний; далее, так как им казалось, что и в остальном вся природа уподобляется числам, числа же суть [нечто] первоначальное сравнительно со всею природой, то ввиду всего этого они предположили, что элементы чисел суть элементы всех существ и что целое небо есть гармония [63] и число. И все, что имели указать в числах и в гармониях соответственного с движением и с частями неба и с целым мироустройством, все это собирая, они прилагали к делу.
62
Для объяснения загадочного, на первый взгляд, учения пифагорейцев о гармонии приведем следующий отрывок из Филолая: «Так как начала вещей не подобны и не однородны, то порядок между ними был бы невозможен, если бы каким-либо образом не соединила их гармония. Подобное и однородное, правда, не имело нужды в гармонии, но различное, неоднородное и несоразмерное не могло без нее обойтись, когда им предстояло сложиться в космос» (этот отрывок сохранился у Стобея).
63
В De Coelo, 1. II, cap. XIII, 1, Аристотель так говорит об этом учении пифагорейцев: «Они утверждают, что в середине находится огонь, а Земля – это одно из светил, которое, несясь кругом по середине, производит день и ночь. Кроме того, они создают другую, противоположную ей землю, которую они называют именем , изыскивая при этом основания и причины не в явлениях действительности, а по каким-то своим собственным соображениям и мнениям, притягивая к делу и стараясь разукрасить явления».
3. А если чего где недоставало, они старались пополнить, чтоб учение у них было связным целым. Приведу пример: так как десяток кажется [чем-то] совершенным и охватывает всю природу чисел, то они утверждают, что и несущихся по небесному своду [тел] десять; а так как видимо только девять, то они делают еще десятое, противолежащее земле [64] .
4. Точнее все это разграничено нами в другом месте [65] , а здесь заговорили мы об их учении только для того, чтобы и от них получить [сведения], какие именно начала они полагают и как нападают на след указанных.
64
Предполагают, что это был особый трактат, теперь утраченный, который разбирал космогонические представления пифагорейцев, о нем упоминает Александр Афродизский.
65
То есть так же, как и ионийские философы.