ПОЛК СТРЕЛКА ШАРПА
Шрифт:
— А вы с ним знакомы, сэр?
— Не зови меня «сэр». — хихикнул Гаверкамп, — Знаком ли я с ним? Ха! Да мы с ним были не разлей вода!
В доказательство своих слов сержант сцепил указательные пальцы:
— Вот так вот мы с ним были! Бывало, ночью сидим мы с ним в дозоре, а он мне: «Горацио — говорит, — Мы ж с тобой, как братья. Огонь прошли, воду и медные трубы!» Так-то!
— Болтают, что он тоже здоровила?
— Тоже? Он на голову выше тебя, Падди, а ты не малыш! — сержант одобрительно проследил, как Харпер опустошает вторую кружку и пододвинул к нему ром, — Отведай рома, и я куплю тебе ещё эля.
Громко, чтоб его было слышно всем, Гаверкамп в ярких красках живописал стремительную карьеру, ждущую новобранцев в армии. До первого снега, по его словам, они получат нашивки сержанта, а там и офицерское звание не за горами. Гаверкамп подмигнул:
— Я ещё буду честь вам отдавать! — он отсалютовал измождённому парнишке, хлебавшему пиво с такой жадностью, будто это было первое, что попало ему в рот за неделю, — Сэр!
Заморыш засмеялся. Сержант отдал честь Харперу:
— Сэр!
— Офицер — это неплохо. — задумчиво протянул Харпер.
— В тебе есть стержень, Падди. Я же вижу. — Гаверкамп ущипнул за задницу принесшую пиво служанку, — О майоре Шарпе вы, небось, наслышаны?
Двое из троих кивнули. Сержант сдул пену, сделал глоток:
— Выслужился из рядовых. Как сейчас помню. «Ричард, — говорю, — быть тебе офицером, парень!» А он не верит. «Чепуха, сержант!» Бац! И он уже майор!
— Вы и его знали, сержант? — уточнил Харпер.
— А как же! Вот так вот! — рыжий вновь продемонстрировал сведённые в замок пальцы, — «Сэр!» — говорю ему, а он мне: «Горацио, нет нужды звать меня «сэр». Ты же научил меня всему, что я умею! Зови меня Ричардом, как в старые добрые времена!»
Будущие майоры благоговейно внимали близкому другу знаменитых воителей. Пиво лилось рекой. Трое кандидатов были деревенскими увальнями, из которых выйдет превосходное пушечное мясо, соблазнись они шиллингом Гаверкампа. Один из ребят делил пиво с терьером. Собака носила кличку Пуговка. Её владельца звали Чарли Веллер. Специально для Пуговки Гаверкамп приказал подать эль в миске.
— А пса моего я смогу взять? — несмело осведомился Веллер.
— Конечно, парень! — заверил сержант.
Веллеру было, на взгляд Шарпа, не больше семнадцати. Весёлый, смышлёный, ему будет рад любой полк.
— Мы же будем сражаться? — допытывался Веллер.
— Жаждешь сражаться, сынок?
— Ещё бы! Я хочу попасть в Испанию!
— Попадёшь, а как же.
Заморыш по имени Том, слабоумный, опасливо зыркал по сторонам, будто ожидая в любой момент пинка или затрещины. Пятый, угрюмец лет двадцати трёх — двадцати четырёх, судя по приличной, но обносившейся одежде, знавал и лучшие времена. Его холёным ручкам физический труд был явно незнаком. Шарп решил, что парень давно сделал выбор, и трескотня сержанта его раздражает. Недалёкий Том, по-видимому, надеялся избавиться от постоянного чувства голода. В армии его подкормят, а обязанности солдата глубокого ума не требуют.
Гаверкамп направил все силы на то, чтобы обротать Харпера и трёх деревенщин. Их сержант хотел, их охмурял, им он не уставал подливать пиво и ром. Когда же у троицы начали заплетаться языки, дошёл черёд и до Шарпа. Гаверкамп пересел к стрелку. Шарп поднял кружку, но рука сержанта не дала ему поднести посудину к губам. Стрелок покосился на Гаверкампа. Образина сержанта, не видимая прочим жертвам, потеряла напускную доброжелательность:
— Что за игру ты ведёшь?
— Да никакую.
— Не ври мне. Ты же служил?
Водянистые колючие буркалы вербовщика превратились в узкие щёлки, окружённые паутинкой морщин. Лопнувшие кровеносные сосудики сплетались на носу в затейливый узор.
— Служил. — кивнул Шарп, — Тридцать третий полк.
— Отставка?
— Да, по ранению. Индия.
— Уволился или дёру дал?
Шарп усмехнулся:
— Если бы я дал дёру, то вашего брата-вербовщика десятой дорогой обходил.
— Не беглый, говоришь? Так, может, «прыгунок»?
— Нет, сержант, не «прыгунок».
— Смотри, парень. Я «прыгунков» не люблю. Вздумаешь «спрыгнуть», на краю земли сыщу, зёнки вырву и в задницу вставлю, понял?
«Прыгунками» величали ловкачей, соглашавшихся вступить в армию, бравших положенный задаток и скрывавшихся в неизвестном направлении.
— Понял, сержант, да только я не из их числа.
— Коль не из их числа, кой чёрт ты забыл в армии?
— С работой туго.
— Уволился когда?
— Год назад.
Секунду сержант сверлил его взором, потом отпустил запястье, и Шарп, наконец, припал к кружке. Гаверкамп следил, как он пьёт, словно считал каждый глоток:
— Имя?
— Дик Вон.
— Грамотный?
— Упаси Бог.
— Спина не рябая?
— Рябая. — Шарпа выпороли много лет назад, в Индии.
— Я буду присматривать за тобой, Дик Вон. Один неверный шаг, и я спущу с твоего хребта остатки твоей исполосованной шкуры. Уяснил?
— Уяснил.
Сержант расслабился. Настороженность на его физиономии сменилась брезгливым презрением к остолопу, не сумевшему добыть себе пропитание за пределами армии. На столе появилась монета в один шиллинг, и рыжий глумливо предложил:
— Чтож, возьми.
Пряча глаза и понурив голову, всем своим видом демонстрируя, что только отчаяние могло вынудить его пойти на это, Шарп сжал шиллинг в кулаке.
— Эгей, ребятки! — повернулся к остальным Гаверкамп, — Дик сделал свой выбор! Поздравляю, Дик, со вступлением в ряды доблестного Южно-Эссекского полка!
Фермерские сынки одобрительно загомонили, а Пуговка отозвался лаем.
Следующим решился слабоумный. Загробастав шиллинг, он попробовал монету на зуб и хихикнул. С белоручкой у сержанта тоже трудностей не возникло: тот взял деньги без колебаний.