ПОЛК СТРЕЛКА ШАРПА
Шрифт:
Мировой судья гадливо накарябал своё имя в следующем бланке:
«Я, Чарльз Мередит Харви, Его Величества Мировой судья округа Слифорд, сим удостоверяю, что Дик Вон, 32 лет отроду, роста 180 сантиметров, цвет лица смуглый, глаза голубые, волосы тёмные, представший передо мной в Слифорде 4 дня месяца августа одна тысяча восемьсот тринадцатого года, не имеет переломов, не отягощён припадками, не страдает глухотой и хромотой, и добровольно, за двадцать три фунта семнадцать шиллингов и шесть пенсов обязуется служить Его Величеству Королю Георгу III в _____ полку под командованием _____ до до официальной отставки.».
Шарп не мог не заметить, что, хотя в бумагах скрупулёзно заполнялся каждый пропуск (вплоть до того, что отсутствие данных, как, например, профессия мифического Дика Вона, обозначалось прочерком), название полка и имя его командира в документах так и не появилось. Напоследок Шарп поставил крестик в расписке, что получил задаток, каковой и был незамедлительно выдан клерком.
— Следующий!
Забавно, думал Шарп, в расписке была указана гинея задатка, а на руки он получил фунт стерлингов [7] , как и все остальные рекруты. Судя по тихой возне за столом, разница незамедлительно перекочевала в карман судьи. Очевидно, столько стоила рассеянность Чарльза Меридита Харви при внесении в документы сведений о полке.
7
Гинея — 21 шиллинг, фунт стерлингов — 20 шиллингов. Прим. пер.
Когда с формальностями было покончено, сержант Гаверкамп рявкнул выметаться во двор, где рекруты и позавтракали чёрствым хлебом (по полбуханки на брата) да колодезной водой.
Ухмыляющиеся капралы, не особо церемонясь, построили новобранцев в неровную колонну. Солнце появилось из-за горизонта. Отчаянно зевая, мальчуганы били в барабаны. Колонна шагала через ярмарку. Перед Шарпом шёл белоручка, писарю назвавшийся Жилем Мариоттом. Он не говорил ни слова соседу, полоумному Тому, но от стрелка не укрылся долгий взгляд, который белоручка бросил на ладный кирпичный дом, когда они проходили рыночную площадь.
— Шевелись! Шевелись! — подгонял Мариотта капрал Теренс Клиссо.
Однако белоручка оглядывался и оглядывался. Шарп тоже повернул голову. Ставня верхнего этажа лязгнула, и в окне показалась девушка, привлечённая барабанным боем. Глаза Мариотта заблестели. Рука дёрнулась, будто он хотел помахать той, что разбила ему сердце, но в последний миг смирил порыв. Каким бы коротким не было движение, оно не укрылось от Гаверкампа. Сержант посмотрел на девицу, на Мариотта и засмеялся.
Они маршировали на юг. На живых изгородях поблёскивала роса. Город остался позади, и барабаны били тише. Охоты болтать ни у кого из девятерых не было.
Залаяла собака. Звук для пригорода обычный, за исключением того, что пёс, похоже, догонял группу. Сержант Гаверкамп выругался, повернулся, чтобы пнуть назойливую шавку, но опустил ногу и ухмыльнулся.
Шавкой оказался Пуговка. За терьером, спотыкаясь, бежал в одной ночной рубашке, с узлом вещичек на плече, Чарли Веллер:
— Подождите меня! Подождите же!
Гаверкамп расцвёл:
— Давай, парень!
Веллер тяжело дышал, и поминутно косился назад, словно боялся, что на дороге появится его грозная матушка:
— Могу я вступить, сержант?
— Добро пожаловать, парень! Давай к остальным. Оформим тебя в следующем городишке.
Веллер пристроился к Шарпу. Лицо парнишки горело от восторга так удачно начавшегося приключения.
Забрав из амбара нанятых ранее новобранцев и их стражей, Гаверкамп в Грэнтеме выкупил из тюрьмы два десятка кандальников. В Грэнтеме во дворе суда рекрутам снова выдали хлеб. Полоумный Том жадно, не разламывая, пихал буханку в рот и воровато озирался. Ночью три завербованных сделали ноги. Двум удалось скрыться (наверняка, чтобы найти другой полк, получить очередную гинею и сбежать), третьего поймали. Проходимца привели во двор, где им занялись сержант Гаверкамп и капрал Клиссо. Лупцевали они его долго и со вкусом. Уморившись, сержант отобрал задаток и пинком вышвырнул за ворота. Смысла волочить «прыгунка» в батальон не было, они всегда сбегали вновь.
Жиль Мариотт наблюдал за расправой с трепетом, вздрагивая, когда ботинок врезался в рёбра «прыгунка». Бледный, как мертвец, белоручка затронул Шарпа:
— Разве у них есть право так поступать?
Дивясь тому, что молчальник вдруг отвёрз уста (впервые после Слифорда), Шарп пожал плечами:
— Нет, конечно. Однако это быстрее, чем тащить ублюдка к судье.
— Вы уже служили?
— Служил.
— На что похоже?
— Ты, парень, зря волнуешься. — Шарп хлебнул горячего чаю, — Читать-писать умеешь? Не пропадёшь, пристроишься в писари.
Чарли Веллер гладил Пуговку:
— А я хочу сражаться!
Мариотт покачал головой, глядя на Гаверкампа:
— Это произвол.
Шарп хотел рассмеяться, но раздумал и мягко сказал:
— Слушай, Гаверкамп отнюдь не плох. В армии ты встретишь ублюдков гораздо худших. Затверди главные правила, и тебя никто пальцем не тронет.
— Какие правила?
— Никогда не покидай строй, никогда не жалуйся, никогда не смотри в глаза сержантам и офицерам, никогда не говори ничего, кроме «да» или «нет». Понял?
— Не очень.
— Поймёт. — подключился к разговору Харпер, — Никуда не денется.
Ирландец облился водой из колонки, мокрая рубаха липла к телу.
— Эй, Падди! — окликнул его Гаверкамп, — Кругом!
Харпер выполнил команду. Сквозь тонкую влажную ткань на его мускулистой спине чётко проступали рубцы — память о былом наказании. Сержант укоризненно прищурился:
— Падди, Падди! Что ж ты не сознался?
— В чём, сержант?
— В том, что в армии ты не новичок.
— А вы меня не спрашивали, сержант. — резонно заметил Харпер.
— Какой полк?
— Четвёртый драгунский.
Гаверкамп сверлил его взглядом:
— Не сбежишь, Падди?
— Нет, сержант.
Выражение лица рыжего изменилось. Очевидно, он вспомнил, сколько пива и рома влил в этого верзилу, который, как теперь было ясно, и так собирался наняться на службу. Сержант тяжело вздохнул и для порядка осведомился:
— Ты же не доставишь нам хлопот? А, Падди?
— Нет, сержант. — выждав, пока Гаверкамп отойдёт на несколько шагов, ирландец добавил негромко, так, чтобы сержант услышал, но мог пропустить мимо ушей (учитывая размеры ирландца), — Олух.