Полковник Ростов
Шрифт:
Ростов отправился на углубленную разведку, в зал заседаний заглянул со стороны сада, прошел, стараясь не хромать, к бар-буфету, купил несколько пачек американских, как это ни странно, сигарет; Ойген не удивился, доктор Геббельс временами бравировал; Ростов совещание оценил по-своему: два выхода, к каждому приставить по два автоматчика, участников сборища загнать в бункер – с этого и начать захват власти. Правда, совещание вот-вот кончится. Тут встрепенулся
Ойген, помчался к шефу, вернулся через десять минут, глаза блуждали.
– Только что звонили из Ставки: покушение на Гитлера, взрыв в бараке
Шпеера, подозрение пало на строительную бригаду из организации Тодта.
Барак Шепера (дал пояснение Ойген) это летний павильончик, иногда его называли картографическим. Да и от бомбы ли взрыв? По времени он должен произойти около 13.30., а сейчас нет и часу дня.
– А Гитлер? – Ростов глянул на часы.
– Будто бы жив или пока жив, толком никто не знает, связь со Ставкой оборвалась. Шпеер не в себе, Геббельс на него возложил ответственность за взрыв.
Взрыв все-таки был, Клаус слово сдержал, власть пошатнулась – и
Ростов вооружил Крюгеля “вальтером”.
От министерства так спешно отъехали, будто там что-то взорвалось.
Договорились о связи, высадили Бунцлова, прокатились мимо казарм на
Ратеноверштрассе, где царило полное спокойствие и где за красными стенами не подавал признаков жизни батальон “Великая Германия”, который обязан арестовать Геббельса. Ни о каком плане “Валькирия”
Крюгель не знал и все же понял: плохи дела у заговорщиков! Запел было какую-то солдатскую песню, но спохватился, умолк. Время шло, время уже 13.40, по времени выходило, что даже если сообщенный
Геббельсу взрыв – фикция, недоразумение, треск от перегретого солнцем шифера, то настоящий, на Гитлера нацеленный подрыв бомбы уже произошел и в Ставке творится нечто невообразимое. В 15 километрах от Растенбурга – вилла Гиммлера у озера, телефонная связь с фюрером работает безукоризненно, Гиммлеру уже доложили о взрыве, если он произошел; рейхсфюрер СС, под началом своим имевший Имперское управление безопасности и все подчиненные Кальтенбруннеру карательные и охранные подразделения, не мог не принять мер, срочных мер, если по телефону узнал о гибели фюрера. Должности вице-канцлера нет по конституции, кто преемник Адольфа – известно узкому кругу, причем ни один из избранных Гитлером на эту роль заменить собою
Гитлера не хочет, слишком опасно, но и оставить государство без единоначальника, без главы его – невозможно, нельзя, кто-то должен принять на себя обязанности канцлера и Верховного главнокомандующего. То есть – либо вермахт, либо сама верхушка партии, либо человек, обладающий в нынешней Германии наибольшей полнотой власти, но в любом случае смерть фюрера означает немедленные действия по нейтрализации последствий, надо срочно взять под охрану все правительственные учреждения Берлина, которые должны функционировать бесперебойно, а поскольку с гибелью фюрера присяга ему теряет смысл и силу, то необходимо…
Необходимо вводить в действие план “Валькирия”!
Кто-то должен, обязан немедленно утвердить свою власть в Берлине!
Прежде всего в Берлине! А затем уж расширить ее до передовых линий действующей армии. Но если нет возможности использовать разработанный армией резерва план, то существует же традиционный способ: объявить боевую тревогу по Берлину, привести в повиновение все воинские части и министерства, все подразделения СС, и явным, ощутимым признаком обретения новой властью своих полномочий будет контроль над РСХА, над всей имперской безопасностью.
Уже 14.35 – и никаких следов того, что введено особое положение в столице. “Майбах” в очередной раз проехал по центру, свернул к партийной канцелярии, подался на Принц-Альбрехтштрассе. Тишина!
Обычное шевеление людей, от дома
№ 8, где руководство имперской безопасности, не отлетают мотоциклы с гонцами, в сумках везущие грозные пакеты, на Мазуреналлее то же спокойствие, а ведь препятствовать анархии и брожению можно только господством в эфире и в печати; министерство пропаганды можно брать голыми руками, любой прохожий способен войти в здание, подняться на этаж, где Геббельс, и застрелить идеолога и трибуна, а если прохожий еще подобьет на переворот двух-трех человек с хорошими нервами и пистолетами, то они укокошат кое-кого в студии, сварганят экспромтом какой-нибудь текст с призывом кого-то там расстрелять и проговорят его перед микрофоном. Германия вздрогнет по меньшей мере.
Но такого прохожего в Берлине не нашлось. “Майбах” свернул в
Шенеберг, покрутился у главпочтамта на Винтерфельдштрассе, Ростов заглянул туда: полное неведение, а через столичный, более того, имперский узел связи можно пустить сотни внеочередных телеграмм.
Время идет – и ни одного самолета в небе, ни одной воинской части на улице; органы управления столицей и периферией работают в неприкосновенности, все пребывает в полной безопасности и не ощущает угроз, да и никто – это уже ясно – не покушается на власть в столице страны, ведущей яростную борьбу за выживание на планете.
Так жив ли Гитлер? Из телефона-автомата позвонили Ойгену, тот подтвердил уже известное: какой-то все-таки взрыв произошел, но
Штауффенберг уцелел и летит к Берлину, “Хейнкель” в тринадцать с чем-то поднялся в воздух, будет в Берлине около 16.00.
Надо бы – для полного уяснения – заехать в полицай-президиум, и на
Александерплац “майбах” остановился на минутку-другую там, где несколько дней назад Ростов приглашал “голубого ангела” в машину.
Стало горько, как только вспомнил девчушку, погибшую в бомбежке,
“связницу”, по жизненной нужде ставшую артисткой, в тельняшке на исхудалом теле плясала и пиликала на скрипке в метро… Вовремя подъехали к полицай-президиуму, шла смена караула, никто не обращал внимания на Крюгеля, знакомого со всеми шоферами берлинской знати,
Крюгель и сообщил: по всем приметам тот, кого Ростов называет Гизи, уже побывал у Хелльдорфа и убыл на Бендлерштрассе.
Туда и покатили, у дома на Ульменштрассе покинули “майбах”, подумали; переставили все-таки машину, отогнали ее еще подальше, к