Полковник Ростов
Шрифт:
– Гитлер”.
Они понимали друг друга с того вечера в “Эксцельсиоре” и думали сейчас об одном и том же – о десятках поколений немцев, давших миру императоров Священной империи, Лютера, Гете, Баха, Бисмарка и множество им подобных людей, которые не могли не продолжиться
Адольфом Гитлером; они, Беки, Манштейны и Браухичи, привели его к власти и, приведя, испугались, увидели со страхом себя в нем и попытались уничтожить, и уничтожили бы давно, но нищий мазилка, унижаемый ими все годы, включая и этот, не верил ни единому слову их, доверяя только пролившим за него кровь полковникам и майорам, и едва не погиб от рук тех, кому он доверял, обыскивать которых запретил.
Сидели, молчали, допивали вино, принесенное хозяйственным Крюгелем.
Ефрейтор прибавил к вину новости: Вицлебен прибыл, новый Верховный главнокомандующий, капитан Клаузинг носится вверх-вниз, подавая узлу связи все новые приказы его; бывший обер-бургомистр Лейпцига
Герделер уточняет текст обращения к нации, однако спецгруппы радистов почему-то не обеспечивают эфир. Самые интересные события происходят на узле связи: все шифровки в адрес подчиненных
Штауффенбергу частей намеренно перепутаны, искажена очередность отправки их телеграфом в округа, приказы идут от имени Верховного главнокомандующего Вицлебена, а сама телеграмма о том, кто ныне во главе вермахта, задержана, и получатели обязаны ни одного приказа
Вицлебена не выполнять, да и приказы-то какие-то неопределенные, ни одного четкого указания, кому и как действовать, потому что Гепнер, заменивший Фромма, никогда не ладил с Вицлебеном и сейчас препирается с ним. Сам Вицлебен, сдается, прибыл сюда не для руководства вооруженными силами Германии, а как на праздничный банкет, и поскольку он во главе стола, то возмущается рассадкой гостей, скатерть, оказывается, не той белизны, столовые приборы разложены неверно, да и блюда, судя по запахам из кухни, то есть из кабинетов Штауффенберга и Ольбрихта, явно не соответствуют вкусам его. Единственное, утверждал Крюгель, что понадобится в скором времени, – подписанные Штауффенбергом пропуска для свободного передвижения по городу. В один из них Ростов вписал фамилию Тюнгена, которому рекомендовал отправиться в свой штаб, приказов с
Бендлерштрассе не исполнять и вообще забыть обо всем.
Пропуск подействовал, поскольку все караульные посты получили указание: никого не выпускать. Ростов проводил Тюнгена до широкой лестницы центрального входа, здесь постояли, здесь обменялись взглядами, и сказано было Ростовым одно слово – в объяснение того, что происходит на Бендлерштрассе и по всей Германии.
– Гиммлер, – сказал он и быстро простился, потому что увидел подъезжающего Гизи.
Он ждал – неизвестно чего, какого-то невероятного поворота событий, который позволил бы вытащить Клауса из ловушки, – ждал и понимал, что ничего уже произойти не может, а то, что происходит сейчас на улицах Берлина, позорно для вермахта, так и не научившегося уличным боям, а после Сталинграда избегавшего их. Ни одного выстрела не раздавалось в городе, потому что после окриков эсэсовцев пехота и танки вермахта послушно отходили; ни те, ни другие стрелять не хотели и не могли, потому что и СС и вермахт почти одинаково любили фюрера, одни больше, другие чуть меньше; офицеры искали телефоны-автоматы, панические звонки разрывали стены кабинетов на
Бендлерштрассе, Штауффенберг носился от одного аппарата к другому, поварята этажом ниже никак не могли понять, почему ничего не получается по рецептам прекрасно написанной кулинарной книги. Вся надежда возлагалась теперь на охранный батальон Ремера, который уже подходил к министерству пропаганды, чтоб арестовать Геббельса, и никто не задался вопросом, зачем для ареста и расстрела презираемого всеми человека понадобился охранный батальон, когда два офицера из адъютантской на втором этаже Бендлерштрассе могли бы сделать то же самое. То, что здесь происходило в эти часы, было позором нации, никогда еще немцы не были такими глупыми и трусливыми, и Ростов не сомневался: потомки, стыдясь этого позора, уничтожат все зримые следы дня сегодняшнего, уничтожат кабинеты Фромма, Штауффенберга и
Ольбрихта, если не снесут весь Бендлерблок.
Лишь Гизи (Крюгель метался взад и вперед по коридору и все слышал), лишь дипломат и абверовец сохранял хладнокровную кровожадность, он ходил со сжатыми кулаками и шептал: “Кровь нужна! Кровь!”, и Ростову вспомнилась хлесткая фраза Ойгена о Гизи: “Если война такое серьезное дело, что ее нельзя поручать генералам, то доверять мир таким штатским, как Гизи, преступно!”
А со штатскими можно не церемониться. Крюгель под ручку подхватил
Гизи и подал его Ростову.
Полковник (китель расстегнут, поза вольная, на столе вино и сигареты) приглашающе повел рукою, предлагая стул и все, что на столе.
– Опять вы?! – едва не закричал Гизи. – И что вы здесь делаете? А кто этот ефрейтор? Почему он…
– Он, запомните, не ефрейтор и он не из гестапо, понятно? А что я здесь делаю? Жду, когда всех на этом этаже перестреляют, о чем я вас предупреждал. И вас могут. Чего мне не хочется. И вам тоже не должно хотеться.
Гизи подергался, походил по кабинету. Сел.
– Вам надо немедленно покинуть Бендлерблок. Немедленно. И поскорее попасть в свою Швейцарию. Все кончено, другого не могло произойти. Я вас предупреждал, и я понимаю, что иного выхода, как все-таки решиться на убийство фюрера, у вас не было.
Стойким и неумолимым солдатиком Крюгель преграждал путь к двери и смотрел на Ростова, понимая, что на его глазах совершается то, что у
Гегеля и Маркса называется историей. Задумался, когда услышал вопрос
Ростова – каким русско-немецким словом солдаты оценивали в демянском котле свое незавидное положение? Ответил:
– Пиздохершванцихь.
– Вы поняли? Правильно поняли. Мне очень нравится это слово, оно к вам весьма применимо. До конца этого дня мало кто здесь останется живым. А мне надо сделать так, чтоб вы живым добрались до Швейцарии.
Бежать пора, эта авантюра завершится арестами сотен и тысяч причастных к заговору. А вы самый боевой из всех, вы ходили за этой дверью, сжимали кулаки и молили: “Кровь! Кровь!” Да, нужна кровь, но ее не будет. Нужна! А стрелять никто не хочет – ни эсэсовцы, ни армия. Неужто вы думаете, что охранный батальон майора Ремера арестует Геббельса?
Как-то вяло, будто нехотя, Гизи ответил, что, возможно, это случится. Батальон уже оцепил министерство пропаганды, доклад об аресте министра пропаганды ожидается с минуты на минуту.
– Вы сами не верите, чего уж мне убеждать вас… Однако, однако…
Мне представляется, никогда еще в истории Германии не было так много идиотов на одном этаже. Ну ладно братья Штауффенберги и прочие поэтически настроенные фигуры. Их-то легко обмануть, они и сами склонны к самообману. Но вы-то почему не догадались еще в начале года, что Гиммлер осведомлен о подготовке покушения на Гитлера и делает все возможное, чтоб убийство фюрера состоялось? Он, Гиммлер, не только знает все о заговоре, он, в сущности, руководит им.