Полковник Ростов
Шрифт:
Ландверкканалу. В здание вошли через парадный вход центрального портала; “Это – со мной!” – указал на Крюгеля Ростов, пальцем ткнув за спину: за ним возвышалась статная фигура ефрейтора с непробиваемым “Демянским щитом”. Ключ от кабинета был получен заранее, на 3-й этаж, где командующий армией резерва и начальник штаба Штауффенберг, поднялись, обозрели коридор и ответвления от него, закрылись. Ростов достал схему, показал Крюгелю, где шкаф телефонной коммутации, печать или пломбу с него можно срывать смело, скоро до них дела никому не будет.
В очередной раз Крюгель обвинил себя в дурости: ну зачем поперся в
Целлендорф десять дней назад?
– Хватит! – прикрикнул Ростов. – За дело, ефрейтор! Пятнадцать месяцев назад,
Работа заняла двенадцать минут, Ростов подсоединился к аппарату
Фромма, а тот запараллелен с телефоном Штауффенберга. Кабинет закрыли изнутри. Кто-то, проверяя, дернул дверь, удостоверился, что за ней никого нет, и успокоился. Ростов осторожно поднимал трубку зазвонившего телефона, узнавал новости, бережно опускал ее и все услышанное сообщал Крюгелю. Был и второй телефон, ни разу никто не звонил еще, аппарат этот держал Ростов для связи с Ойгеном, который носится сейчас по городу.
– Господин полковник, разрешите узнать, зачем мы здесь? И кто наши враги? Кто друзья?
– Пока – все враги. Я жду точного и достоверного известия о смерти
Адольфа Гитлера, это освободит меня от присяги и даст свободу действий. Тебе лично известие это ничего не даст, потому что ты русский шпион и присягу давал Сталину! – жестко заключил Ростов, набивая какими-то бумагами первую попавшуюся под руку папку. – Будешь курьером носиться по этажам – вынюхивать и высматривать.
Ефрейтор Крюгель бодреньким шагом двинулся к двери, открыл ее, вышел и закрыл. Никакой надежды остаться живым после сегодняшнего дня у него уже не было, но одним из двух телефонов в занятом ими кабинете пользоваться можно, и накануне смерти он вспоминал, кого бы известить о своей гибели, но так на ум ни одна фамилия не пришла. И ефрейтор Крюгель возрадовался: ни одна душа в Германии, кроме разве полковника Ростова, не опечалится его преждевременной гибелью.
Было три часа ноль пять минут пополудни. 15.05 20 июля 1944 года.
Телефонная трубка бережно поднималась и осторожно опускалась, полковник Ростов слушал все переговоры Фромма. Армия резерва пребывала в полном неведении о том, что происходило или могло произойти в Ставке; все генералы и полковники на Бендлерштрассе с нетерпением и тревогой ожидали прилета Штауффенберга, точного известия о смерти фюрера; все попытки связаться со Ставкой успеха не имели. Время от времени Крюгель выскальзывал за дверь, с папкой под мышкой быстрым шагом обходил этажи, спрашивая полковника Фёгеляйна и ответа не получая, поскольку фамилия эта всем была знакома, Фёгеляйн был близким к фюреру человеком и носил звание группенфюрера СС, но никак не полковника. Неизвестность становилась угрожающей, надо было что-то предпринимать, выяснилось попутно, что Хелльдорф, полицай-президент Берлина, захватывать центр столицы и кого-либо арестовывать отказался, считая такие неправомочные и антиконституционные акты прерогативой армии, власть захватывающей, а та полагала: нельзя же у кого-то отнимать власть без арестов. Споры на эту тему длились уже не один час.
Вдруг взволнованным голосом Фромму сообщили, что связь со Ставкой установлена. Наступила долгая пауза. Надо было звонить туда, в
Ставку, – и у Фромма затряслись, видимо, коленки от страха, долго не мог решиться. Но о наладившейся связи стало известно и в адъютантской, где подготовленные Штауффенбергом молодые офицеры ждали сигнала, как на передовой, чтоб выскочить из окопов и полететь навстречу пулям. И Фромм позвонил, к трубке в Растенбурге подошел какой-то мелкий чин и весьма невнятно, с ленцой сообщил, что на фюрера было совершено покушение, а в остальном – все нормально.
15.30, о Штауффенберге ни слуху ни духу. Но слово прозвучало:
“покушение”! И несколькими минутами позже Ольбрихтом отдаются первые приказы о начале операции по плану “Валькирия”; тремя часами раньше его доверенные офицеры разъехались по частям гарнизона, а командующему самим гарнизоном предложили прибыть на Бендлерштрассе для получения дальнейших указаний. Почти в то же время формируются специальные группы – установить в городской комендатуре радиостанцию, она могла бы заговорить, если б сорвалась попытка взять штурмом радиоцентр на Мазуреналлее, – очень толково, очень разумно, чего Ростовым не ожидалось, и он уже приготовился становиться офицером, который волен исполнять только те приказы, которые ему нравятся и которые отдаются дорогими ему людьми, графиней Ниной фон Штауффенберг, например, или графом Клаусом Шенком фон Штауффенбергом. К тому же дважды Крюгель приносил радостные вести: Бек уже давно на Бендлер-штрассе, прибыл и Гизи, судя по описанию. Не менее радостной была вещественная добыча: ефрейтор заглянул в казино, где молодняк уже вовсю пил в предвкушении свободы от фюрера, и прихватил там вина. Выпили. Неизвестно за что, потому что звонки свидетельствовали: Фромму, Штауффенбергу, Ольбрихту и
Квирнгейму не заговоры сочинять, а в Имперском министерстве труда учитывать безработных. Впрочем, и там им не место: сколько ни готовились, а так и не подсчитали, сколько вооруженных людей потребуется для захвата центра столицы. Карта Берлина, разосланная войскам, почти пятилетней давности, с районами и кварталами, уже не существовавшими, уже снесенными бомбами, и что захватывать – никто толком не знал, а свежих карт нигде уже не сыщешь. В полное недоумение и замешательство привела новость, откуда-то полученная: якобы около 13.00 фюрер, живой и невредимый, звонил Геббельсу, сообщил министру о покушении и заявил о возможном выступлении по радио; Адольф Гитлер определенно хотел поздравить нацию с тем, что
Провидение спасло ему жизнь. Почему Ойген, атаковавший Шпеера в министерстве пропаганды, так и не услышал от того, что Гитлер жив, – еще одна загадка, а таких еще много впереди; один из далеких предков
Штауффенберга как-то заметил: ни один, даже тщательно разработанный план не выдерживает соприкосновения с планом противника.
Ложь, обман, надувательство – к такому выводу пришли генералы и офицеры в кабинете Фромма, когда узнали о разговоре Гитлера с
Геббельсом; генерал-полковник Бек, прибывший на Бендлерштрассе в штатском, поскольку мыслил себя уже во главе государства, твердо заявил, что в любом случае Гитлер для него – мертв, мертв, мертв!
Проявлявший чудеса сноровки и сообразительности Крюгель слова эти донес до Ростова, которого более заинтересовало другое сообщение от неутомимого и вездесущего ефрейтора, этот успевал обзванивать бывших друзей из гаражей министерств; установлено: Гиммлер вызвал из
Берлина в Растенбург химиков-криминалистов, способных определить состав взрывчатки. Кто ее принес – это рейхсфюрера СС почему-то не интересовало.
Слухи о разговоре Гитлера с Геббельсом, какими бы ложными они ни были, побудили Фромма отважиться на звонок в Ставку. На этот раз к телефону подошел сам Кейтель, и Ростов узнал его голос, голос пожилого, вышколенного кельнера, прикрепленного обслуживать столики для особо почетных гостей. На прямой вопрос Фромма фельдмаршал ответил – было уже 16.10, – что Гитлер легко ранен, всего лишь; в голосе проявилась некоторая заинтересованность, когда прозвучало:
“Кстати, а где ваш полковник Штауффенберг?” Фромм ответил незнанием.
(Видимо, в Ставке творилось нечто невероятное, раз не догадываются позвонить на аэродром.) После двадцатиминутной паузы капитан
Клаузинг отправился на узел связи с первым текстом приказа по армии резерва, и текст был ему возвращен по неизвестным обстоятельствам.
(“Ублюдки!.. Нашли кого посылать!”) Повторно отправленный текст уже не содержал категорического утверждения о гибели фюрера. За первым текстом последовали другие, все они подписаны были генерал-фельдмаршалом Вицлебеном, хотя тот еще на Бендлерштрассе не прибыл.