Полководцы Древней Руси
Шрифт:
Казалось, все было сметено с гребня стены этим каменным смерчем. Но город не сдавался. Дымящиеся стены извергали из бойниц стрелы и дротики. Немало стратиотов нашли смерть у их подножия, а взобравшихся наверх храбрецов встречали копья и мечи дружинников. Первый приступ был отбит.
Опять метали камни и греческий огонь смертоносные орудия паракимомена Василия. Стратиоты и спешенные катафракты добегали до стены, густо и зло карабкались по штурмовым лестницам и снова откатывались, устрашенные потерями. Так продолжалось до темноты. Преслав выстоял.
Ночью Сфенкел собрал предводителей дружины и городского ополчения на совет. Невеселыми были речи собравшихся. От обстрела
И вот наступило 14 апреля, последний день обороны Преслава. Снова заработали бездушные орудия паракимомена Василия. Стратиоты полезли на оголившиеся стены. И таким великим представился самим византийцам подвиг первого воина, поднявшегося на преславскую стену, что исторические сочинения сохранили его имя: Феодосий Месоникт, родом из восточных провинций. Авторы византийских исторических сочинений почему-то умолчали, что схватка была выиграна не доблестью воинов императора Цимисхия, а метательными орудиями.
Через разбитые ворота стратиоты колоннами врывались в улицы Преслава, сметая немногочисленные заслоны руссов и болгар. За пехотой в конном строю спешили катафракты. Воинов не нужно было больше посылать вперед, каждый спешил, ибо давно известно: львиная доля добычи достается тому, кто ворвется в дом первым.
Но сражение за Преслав еще не окончилось. Воевода Сфенкел с уцелевшими дружинниками укрылся в царском дворце, который был обнесен невысокой, но достаточно прочной каменной стеной; во двор дворца вели единственные узкие ворота. Полторы сотни стратиотов ворвались в ворота, но были мгновенно перебиты руссами. Та же участь постигла и катафрактов, осмелившихся въехать в ворога в конном строю. Византийцы растерянно толпились на площади, залитой щедрым южным солнцем, а в полумраке воротного проема угрожающе шевелились длинные копья руссов.
Подъехал со своими «бессмертными» император Цимисхий. Опытный полководец, он мгновенно оценил губительность боя в тесных лабиринтах дворца и приказал выкурить руссов огнем. В окна дворца полетели пылающие факелы, сосуды с греческим огнем, комки смрадно дымившегося войлока. Вскоре пламя охватило дворцовые постройки. Стратиоты выровняли ряды и подняли копья, чтобы во всеоружии встретить спасающихся от огня руссов. Приближался последний акт преславской трагедии.
Говорят, что иные поражения превосходят славой победы. Бой на дворцовой площади Преслава подтверждает истинность этих слов. Даже враги отдали должное мужеству руссов и болгар, их стойкости и презрению к смерти.
«Руссы вышли из дворца и приготовились к сражению, — с почтительным удивлением повествовал византийский историк. — Император послал против них Варду Склира с отборными воинами, которые окружили руссов. Руссы дрались храбро и ни один из них не просил пощады и не подавался назад. Однако греки одержали победу и всех перекололи. В этой битве весьма много погибло и болгар, которые находились в рядах руссов и сражались с греками, как с виновниками нашествия на их страну…»
Византийский историк допустил неточность: не все руссы погибли на дворцовой площади Преслава. Воевода Сфенкел с горсткой дружинников прорвался и ушел из города. Византийцы преследовали его, но не сумели настигнуть. Сады и виноградники, которыми изобиловали окрестности болгарской столицы, укрыли беглецов от погони. Ночью Сфенкел
Облицованные мрамором стены были нарядны и холодны. Многоцветный мозаичный пол дышал леденящей стужей. Ветер с Дуная, проникая сквозь широкие, забранные причудливыми бронзовыми решетками окна, обдавал промозглой сыростью. С трудом верилось, что в этот самый час над Доростолом висит ослепительное южное солнце, что вокруг дворца цветут сады и горожане ходят в легких одеяниях. Сумраком, сыростью, зловещими тенями, тревожными шорохами, несмываемыми следами чужой непонятной жизни были переполнены покои древнего доростольского дворца, временного жилища князя Святослава.
Пересчитывая шагами скользкие каменные плиты, князь с грустью и сожалением вспоминал о теплом ласковом дереве киевских теремов. Камень будто клетка — давит, леденит, навевает недобрые мысли. Видно, права в чем-то была княгиня Ольга, предостерегая от расставания с отчиной. Душа человека требует домашнего тепла…
А может, мрачные мысли пришли от недобрых известий?
Радоваться действительно было нечему. Начало войны с императором Цимисхием проиграно, и Святослав отдавал себе в этом отчет.
Вчера в этом мрачном и холодном зале перед Святославом сидел патриций Калокир, будто бы чудом вырвавшийся из осажденного Преслава. Святослав никак не мог уразуметь спокойствия и высокомерной уверенности грека. Позорное бегство из осажденного города тот представлял если не как подвиг, то уж, во всяком случае, как великую услугу князю руссов!
Правда, известия, принесенные Калокиром, заслуживали внимания. Патриций просидел два дня в тайном убежище неподалеку от Преслава, и верные люди успел и рассказать ему обо всем, что делалось в это время в захваченном греками городе.
Император Иоанн Цимисхий старается предстать перед болгарами избавителем. Он разрешил болгарским пленным уйти кто куда пожелает и объявил, что вступил в их страну не для порабощения Болгарии, но лишь для войны с руссами, против которых единственно будет сражаться. Плененному царю Борису император оставил регалии и царское одеяние, почтительно называл его на людях царем. Благодарный Борис по подсказке императора разослал грамоты своим подданным, чтобы они больше не помогали князю Святославу. Растерянные боляре мечутся, не зная, к кому примкнуть. Они еще не повернули оружия против бывших союзников, но и помощи от них ожидать нельзя. Опытный Калокир правильно подметил эти тревожные изменения…
Князь Святослав мог бы добавить, что не только болярские дружины покинули его. При первых же известиях о вторжении в Болгарию большого византийского войска ушли за Дунай печенеги и венгры. Святослав остался один на один с Цимисхием. Однако, даже зная много больше, чем патриций, князь Святослав не считал, подобно ему, войну проигранной. Кроме начала, война имеет еще и конец. Именно конец войны венчает лаврами победителя!
Поэтому Святослав равнодушно слушал советы патриция Калокира: временно отступить, заключить союз с германским императором Оттоном, который постоянно враждебен Византии, снова нанять печенегов и, дождавшись из Руси нового войска, вернуться в Болгарию. Калокиру легко советовать. Главная забота патриция — о собственной безопасности. Пусть спасается, Святослав его не будет удерживать. Бесполезен теперь Калокир. Пришло время мечей, а не хитроумных интриг, в которых тот чувствовал себя как рыба в воде. Пусть Калокир один отправляется к императору Оттону. За прошлые услуги Святослав даже поможет ему безопасно покинуть пылающую войной Болгарию…