Полная безнаказанность
Шрифт:
Сотрапезники говорили о новом и очень успешном пакете программ Шарлотты; о чудесном молодом коте, которого Сара, чуть не плача, вынуждена была усыпить, потому что он страдал от рака и ужасно мучился; о поступлении Клеманс на медицинский факультет — она уже освоила курс анатомии и с нетерпением ждала возможности попасть в анатомичку, потому что у нее было плохое пространственное видение; о сомнениях Адель, блиставшей в гуманитарных науках, но подумывавшей об отделении наук точных — ради повышения общего уровня культуры («Иначе квантовая физика навсегда останется для меня темным лесом!»), но только не о Луи Фонтанене.
Я не стал пить кофе, опасаясь бессонницы. Адель и Клеманс ушли первыми, за ними последовали Сара и Шарлотта — они собирались в кино с Жеромом и Антуаном. Около десяти Альбертина и Вотрен удалились — не уточнив, куда именно, и мы с Мадлен остались одни.
Служанки наводили порядок на кухне.
— Пойдемте наверх, в маленькую гостиную, — сказала она, — мы сможем еще немного поговорить. Конечно, если вы не хотите лечь?
Какой уж тут сон, когда Мадлен предлагает поговорить?
Под маленькойгостиной она имела в виду ту самую комнату десяти метров в длину, которая так восхитила меня по приезде.
— Здесь нам никто не помешает. Девочки пока не привыкли, что у них теперь есть гостиная, и не заглядывают сюда. Сара и Шарлотта иногда проводят здесь деловые встречи, если хотят произвести впечатление на делового партнера.
— Думаю, осечки не бывает.
— Угадали! По-моему, получилось неплохо, как вам кажется?
— Просто замечательно. Современная мебель — решение очень удачное.
— Да, я не люблю нелепых излишеств. Сам дом достаточно стар, чтобы обойтись без подделок под старину, а подлинники слишком дороги и неудобны.
Мадлен обставила комнату по своему вкусу и на собственные деньги. Я вспомнил, какое ничтожное жалованье она получала — если получала! — и удивился. Я напомнил было себе, что задавать вопросы неучтиво, но эта женщина уже поняла меня:
— Вы, должно быть, спрашиваете себя, как я смогла все это себе позволить?
Я изобразил на лице приличествующее случаю легкое смущение.
— История проста, но удивительна. Я жила в этой семье, как в своей, никогда не вспоминала о деньгах и вообразить не могла, что Альбертина об этом думает. Тридцать пять лет она с невероятной дотошностью вела мои счета, учитывала каждый неоплаченный месяц — а их было много! — и индексацию, отпускные, страховые взносы и даже проценты! Получилась немыслимая сумма. Я стала обладательницей небольшого состояния, во что долго не могла поверить. Согласитесь, человек, много лет выращивавший морковь, чтобы сэкономить несколько су, имеет право растеряться. — Она рассмеялась. — Для проформы я сказала Альбертине, что в некотором смысле ситуация абсурдная: мы хоть и сводные, но сестры, и она не должна мне платить. Но я всю жизнь работала — много, тяжело — и деньги взяла с удовольствием. Потом мы обсудили мой статус и пришли к согласию, что я не должна оставаться служанкой: отныне мы настоящие сестры, живем в одном доме, я занимаю левое крыло и руковожу прислугой. Две девушки, которые убирают и помогают мне на кухне, живут здесь постоянно, на третьей вся тяжелая работа, и она приезжает в будни из М***. Много лет подряд я в свободное время помогала Альбертине в ее редакторской работе, теперь это узаконено, и я получаю свой личный гонорар. У Альбертины безупречная профессиональная репутация, она очень востребована, а я из бедной служанки превратилась во вполне обеспеченную дамочку.
Весьма достойное применение состоянию Фонтанена.
— Я никогда не воспринимал вас как служанку.
— Это потому, что я себя таковой не ощущала.
Мадлен достала стаканы.
— За руль вы не сядете, так что я с чистой совестью могу вас угостить. Что будете пить?
Выбор у нее был богатый.
— Пожалуй, продолжу пить вино.
— Я тоже. Никогда не любила крепкие напитки.
Среди многих необходимых вещей в гостиной находился и небольшой холодильник, предназначенный специально для вина и поддерживавший в нем нужную температуру. Она достала из него бутылку, передала ее мне, и после того как я ее откупорил, мы устроились со всеми удобствами.
— Вы наверняка не перестаете удивляться произошедшим у нас переменам?
— Это еще слабо сказано.
Мадлен долго молча смотрела на меня, и я вдруг почувствовал: что-то меняется. Она отвернулась, уставилась взглядом в пустоту и как будто потемнела лицом.
— Вам известно, откуда взялись деньги.
Это прозвучало как утверждение.
— И вы не понимаете, почему я об этом не говорю.
Меня снедало любопытство, и я решил обойтись без лицемерных ужимок.
Она продолжила, по-прежнему не глядя на меня.
— Юридически все просто: Фонтанен сделал Альбертину своей единственной наследницей. Других родственников у него не было, так что опротестовать завещание никто не мог! Вот так все и произошло. — Она наконец подняла на меня глаза. — Именно так. Как банально, не правда ли? Прошлогодняя эпидемия гриппа оказалась очень тяжелой. Если человеку шестьдесят восемь, осложнения гораздо опасней, чем в молодости. Врачи сделали все, чтобы спасти Фонтанена.
Я сидел совершенно неподвижно, как охотник в засаде, знающий, что малейший шорох может спугнуть дичь. В голове промелькнули и тут же растаяли два вопроса: Какой охотник? Какая дичь?
— Иногда медицина оказывается бессильной.
Я почувствовал, что должен как-то отреагировать, хотя бы кивнуть.
— Его держали в интенсивной терапии, давали кислород, подключили к электрокардиографу, каждые десять минут переливали кровь, короче — ничего не упустили, но с сепсисом справиться не сумели.
Мадлен снова отвернулась. Мне показалось, что в воздухе как перед грозой повисло электричество.
— В отделении умер не только Фонтанен. Врачи пытались спасти еще двух больных — семидесятилетнего мужчину и старую даму. Она умерла первой, следом за ней ушел Фонтанен, а час спустя — тот старик. Невероятно, с каким упорством доктора сражались за жизни этих людей. Но они проиграли битву. — Мадлен тяжело вздохнула. — Во всем этом нет ничего загадочного, не так ли?
Сама ее фраза была загадкой. Я больше не мог притворяться: