Полночь в Часовом тупике
Шрифт:
— Так что было на том рисунке, мадам Самбатель?
— Человек, лежащий на земле, с вонзенной в грудь косой. Зря вы делаете такое лицо, это чистая правда. И Фермен такого же роста, как тот человек, которого я заметила на прошлой неделе, кажется, в воскресенье вечером. Вам еще нужны доказательства? Да он одержимый, он рисует на асфальте все смертоубийства, которые совершил. Вы напишете об этом в «Паспарту»?
— А где он живет?
— Вот в этом вся загвоздка! Никто точно не знает, где ночует этот Фермен. День здесь, день там. Единственное, в чем можно быть уверенным, что он ошивается где-то в этом
В кухню зашел еще один человек. Клочковатая борода, желтоватые седые волосы, кожа как пергамент, воспаленный взгляд — на Рено Клюзеля он произвел отталкивающее впечатление.
— Ну что, Илер, вы, кажется, разволновались, — отметила Од Самбатель.
— Народ волнуется с тех пор, как полицейские отвезли в морг второй труп. Подозревают Фермена Кабриера. Есть желающие устроить облаву.
— Мсье Люнель, опишите мне, пожалуйста, что он нарисовал на бульваре Клиши, — попросил Рено Клюзель.
— Нарисовано очень реалистично, голубым мелом. Я напоролся на него возле бакалейной лавки, где я работаю посыльным. Там человек лежит на спине возле газового фонаря, грудь пронзена таким длинным лезвием, которое еще насаживают на палку, я забыл слово, вертится на языке…
— Коса?
— Точно. Что самое удивительное, он смеется, да-да, он смеется. Но самое ужасное — эта надпись внутри маленького облачка, меня это вообще вывело из себя.
— Что за надпись такая?
— Оскорбительная для нашего магазина. Я тут же рассказал вдове Фулон, уж больно плохая реклама для нас эта надпись. «Ну, гад какой! — завопила она. — Илер, принесите ведро воды и хозяйственное мыло и пусть Колетт отмоет эту гадость!»
— Уничтожение улик, — отметил Рено Клюзель.
— Сразу видно, что вы не работаете у вдовы Фулон, таких, как она, раз-два и обчелся.
— Да этот Кабриер полоумный, ему на свободе делать нечего! — вскричала Од Самбатель. — Илер, ваш долг — предупредить представителей власти.
— Вот как раз, мадемуазель Од, я пришел сюда, чтобы спросить ваше мнение, я просто с легавыми не очень-то люблю дело иметь…
— Но сейчас совсем другое дело! — воскликнула она, ударяя ложкой по столу. — Жизнь наших сограждан в опасности, нужно отловить этого полоумного. Напишите об этом в вашей статье, мсье. Если пресса взбудоражит общественное мнение, полиция хоть зашевелится, вместо того, чтоб груши околачивать. Так что, Илер, дуйте в комиссариат.
В девять часов продавцы газет носились по улицам, приставая к похожим и горланя:
— Покупайте «Паспарту»! Второе убийство в Часовом тупике! Резатель еще на свободе!
Реакция последовала незамедлительно. После сенсации в «Паспарту» новость напечатали во всех газетах. Директор лицея Карно, который покупал только газету «Галуа», с ужасом прочитал, что жертвой оказался не кто иной, как Шарль Таллар, один из его преподавателей, и поспешно связался с комиссаром XVII округа, который незамедлительно спихнул это мудреное дело своему коллеге в XVIII округе. Рено Клюзель смог набросать словесный портрет честного, порядочного учителя французского языка, которого любили ученики и уважали коллеги и который вел строгую монашескую жизнь, — потому таким странным и загадочным и выглядело убийство. Газета «Паспарту», которая никогда
Кэндзи словно прирос к своему письменному столу и пустил корни. Виктор и Жозеф должны были дождаться полудня, чтобы обменяться впечатлениями по интересующему их вопросу. Они вели банальные разговоры о погоде, о семьях, о литературных новинках, а сами сгорали от нетерпения.
В целях предосторожности Виктор перенес место встречи: «Потерянное время» было слишком близко к книжному «Эльзевир». Его выбор пал на задрипанное бистро на улице Бонапарта «Взад-вперед», где крутился молодняк из Школы изящных искусств. Там не было никаких шансов встретить в обеденное время кого-либо из завсегдатаев магазина.
Как только Жозеф зашел в кафе, он сразу понял, что это идеальное место для тайных сборищ и приватных бесед. В этом дешевом ресторане, шумном, дымном и мрачном, они с Виктором не увидят ни одного знакомого лица. Он сел в центре зала, заказал бифштекс с картошкой и развернул «Паспарту». И тут так поразился, что аж дыхание у него перехватило, и онемевший, с выпученными глазами он вцепился в газету дрожащими пальцами, перечитывая статью с начала. Он даже не заметил, как напротив расположился Виктор.
— Жозеф, ваш картофель. Что это у вас с лицом?
Тот молча протянул ему газету. Виктор впился глазами в строчки:
…полиция устроила облаву, чтобы разыскать некоего Фермена Кабриера, который нарисовал на площади Тертр оранжевый силуэт человека, насквозь пронзенного косой. Владелец мастерской фарфора на улице Лепик заметил картинку, изображающую крокодила, вставшего на задние лапы, который танцевал польку-бабочку со скелетом.
Рисунки эти были сделаны недавно, они могли быть выполнены только после снегопада в ночь преступления, потому что этим утром тротуар был сухим. Опрос торговцев, домохозяек и школьников оказался безрезультатным.
— Целых двое! — пробормотал Жозеф. — Вдову Фулон я знаю, заходил к ней в магазин. А с Ферменом Кабриером я разговаривал, и он, похоже, не так прост, как кажется. Эти преступления связаны между собой, все сходится: поддельная миниатюра, крокодил…
— Знаю, знаю, Жозеф. А давай порассуждаем. С какой стати учитель французского из приличного лицея, к тому же холостяк примерного поведения, будет болтаться в XVIII округе в столь неподобающе поздний час?
— Девушек искал.
— Правдоподобно, но бездоказательно. Мне кажется, тут кое-кто замешан.
— Кое-кто? Кого вы имеете в виду? Шарлину Понти?
— А почему нет? Она как-то странно себя ведет, слишком настойчиво ко мне пристает. Надо еще прощупать ее воздыхателя, которому она кружит голову, тоже актер, я записал, как его зовут… Арно Шерак. Она рассказала мне, что Робера Доманси шантажировали.
— Шантажировали? Почему?
— Думаю, точно не за махинации с кассой театра, поскольку и персонал, и актеры все знали об этом.
— Это усложняет дело.
Жозеф отодвинул свою тарелку.