Полное собрание сочинений. Том 1. В соболином краю
Шрифт:
Те, кто бывал в пустыне, поймут наше состояние, когда уже в сумерках из черной точки на горизонте постепенно выросло дерево. Огромное, развесистое. Встреча эта была равносильна встрече с пальмой где-нибудь, скажем, в сибирской тайге. Как растет этот великан-тутовник, как сопротивляется он испепеляющему ветру? Один во всей пустыне!
На сотни верст кругом зеленой веточки нет. Кто посадил его? Рассказать об этом мог только Чары. Судя по всему, он был где-то недалеко: под деревом темнели головешки вчерашнего костра, закопченный котел, охапка сухого саксаула, бочонок с водой.
…Залаяли и
— Салам! — приветствовал из темноты и сам пастух.
Поэты не воспели еще этих подвижников пустыни, седых, как лунь, и стройных, как юноши, старцев. Вся жизнь пастуха в песках. Тут его работа и развлечения, постель и стол. Собеседник — ветер, а советчик — собственная мудрость.
Лицо у Чары темное, словно вырезанное из благородного дерева. От этого волосы и борода кажутся особенно белыми. Не спеша пьем зеленый чай, и так же не спеша Чары рассказывает.
Много лет прошло с тех пор, как покинул Чары родной аул. Страшная болезнь унесла мать, а через день отца. И рады были бы односельчане приютить парня, да суров закон: не полагалось сироте ни земли, ни воды из родового канала. Пошел батрачить к баю. Вырос, опять пришел в родные места. И опять закон поперек дороги стал. Ни воды, ни земли — потому что неженатый. А как женишься, если калым платить надо?
Правда, ведь необычно звучит в Кара-Кумах слово «купаются»?
…Это за одну «зорю».
И вот уже шестьдесят лет встречает он весну в песках, пьет горько-соленую воду и ночует под звездами.
Всем наделил бог этот край. Солнца тут больше, чем в далеком Египте. Земля такая, что воткни посох — прорастет. Прорастет, если бы была вода! По каплям делили ее дайхане. Из-за воды начинались войны и родовая вражда. Где вода, там жизнь.
Ах, Аму! Безжалостна к людям эта бешеная река. Сколько земли могла напоить ее холодная вода! А она с быстротой всадника мчится в бездонный Арал, чтобы там высохнуть под палящим солнцем. И нелегко взять у нее воду. Можно сказать, где текла Аму вчера, но никто не скажет, где она потечет завтра. Целые селения в одно лето оставляла Аму без воды или, рассвирепев от дружного таяния снегов на Памире, в один день смывала аулы, заносила илом поля. И все-таки только с Аму связана в этом крае жизнь.
Медленно, словно каменный уголь, горит саксаул. Давно уже похрапывает уставший за день шофер Саша. За полночь пустыня успела остыть. Пожалуй, даже прохладно. Укутываем ноги в кошму, и, уже в который раз, Чары наполняет пиалы чаем. Ночь в пустыне гораздо привлекательнее дня: не видно вопиющей бедности земли, глаза ласкают
Зато Чары безошибочно определяет: легкий топот — это стадо джейранов, спугнутое волком.
А это… шакалы не поладили возле павшего верблюда… Далеко слышно в пустыне. Вот жалобно пискнула птица. Это была, видно, ее последняя песня в зубах у лисицы. Монотонно, как сверчок за печкой, стрекочет в песках какой-то родственник кузнечика…
— А у этого дерева своя судьба, — прервал затянувшееся молчание Чары. — Отцу Рахиму спасибо, другу его из Петербурга спасибо. Да спасет аллах их души, хорошие были люди.
Мудрый человек был Рахим. К его костру за много верст собирались пастухи. Рассказывал Рахим историю, похожую на сладкую сказку.
Будто много-много лет назад это вот место было дном большой реки. Будто текла Аму не в Арал, как сейчас, а в Каспий. А на плодородных берегах ее цвела жизнь. Но отвернулась капризная река от людей. Опустели города и аулы. Во дворцах и хижинах поселились только ядовитые кобры, а некогда зеленые поля покрылись черными песками.
Много слез пролили туркмены с тех пор. От рода к роду, от поколения к поколению передавалась заветная мечта вернуть Аму на прежний путь, оживить гибнущие от солнца и песков земли. Но где было взять сил беднякам?..
Однажды летом забелели на барханах шатры. В тот же год Рахим, оставив Чары пасти байскую отару, ушел с русским инженером Ермолаевым искать дорогу амударьинской воде.
Смелый был инженер. Два года ходил по пескам. Три раза пересек пустыню пешком. Осматривали и измеряли каждый бархан, каждую впадину. Не раз, говорят, Рахим спасал инженера от гибели. Прощаясь, Ермолаев крепко обнимал Рахима, братом называл и плакал. Обещал инженер обязательно вернуться и напоить водой эту землю. А это дерево они посадили с Рахимом в тот день на память о дружбе.
— Долго ждал Рахим инженера. Не дождался, умер. А дерево вот живет, — Чары сорвал глянцевитый листок, размял в пальцах. Помолчал. — Конечно, засохло бы, да только у нас, пастухов, оно святым стало. Едешь мимо — последнюю воду из бурдюка выльешь под корень. Так вот на пастушьей воде и выросло. Глиняный дувал около сложили, чтобы весенняя вода собиралась. Под ветками сейчас караван верблюдов прохладу найдет…
Чары опять помолчал. Ласково погладил шершавый ствол ладонью.
— Верили туркмены, придет русский брат, будет вода в пустыне, потому и отдавали последние капли этому дереву. И дождались… Были там? У «канальцев»? — кивнул в сторону, откуда белая в рассветных лучах, летела, видно, заблудившаяся чайка.
Расставшись с пастухом, мы долго оглядывались, прощаясь с шатром зеленого великана.
Мысленно я старался представить себе затерянный в этих местах отряд Ермолаева. Сколько мук и лишений вынесли первооткрыватели пустыни!
Уже в Москве я узнал, как долго ходил инженер Ермолаев по петербургским канцеляриям, отстаивая свою идею обводнения пустыни. В те годы судьба туркменских земледельцев мало кого волновала.
Ермолаев умер, так и не побывав у друзей. Но исследования смелого инженера не забыты.