Полное собрание сочинений. Том 1. В соболином краю
Шрифт:
Проектировщики нынешнего канала не раз спасибо говорили, читая его записки. По его следам прошли геодезисты, геологи, а теперь по Ермолаевской трассе вслед за строителями уже тянется голубая жила воды.
…Наш автомобиль держал путь в сторону канала. Туда, где в знойном мареве дрожали стрелы экскаваторов. Туда, где шла битва с пустыней, где прокладывалась дорога к амударьинской воде.
Дерзкие люди
— Береги ноги! Кобра! — услышал я за спиной испуганный голос Леонида. Но страшная змея не думала нападать. Нож бульдозера разрушил
«Мгновенная смерть от жары — песок сжег…» — заключил Леонид, поднимая с песка темную плеть змеи.
Как же человек терпит такую жару? Я и сам думал: как же терпит, да еще и работает! И хорошо работает!
— Леонид, ты откуда приехал? — спросил я инженера Дьяконова, когда мы, оставив змею кружившим над степью могильщикам, уселись с машину.
— Я таежник, из Бодайбо. На сибирском морозе вырос.
Как на чудо, глядел я на Леонида, прикидывая разницу в градусах: -60 и +50! И еще больше удивился, узнав, что на стройке у Леонида не меньше четырех десятков земляков из Иркутска, Ангарска. Приехали после окончания строительных школ, техникумов, институтов, по собственному выбору приехали.
— Не жалеют?
— Да нет, привыкли, хоть и говорят, что в Кара-Кумах надо привыкнуть к тысяче и одной трудности.
Не знаю, точно ли столько трудностей на стройке. Но, если вести счет на тысячу, первая трудность — жара, тысяча первая — скорпионы, москиты, змеи… В промежутке — все остальное.
Взять хотя бы жажду. За день мы с Леонидом выпивали два больших брезентовых мешка воды. Если, конечно, была вода! Но в том-то и дело, что не везде она в достатке. Строительство канала ведется с двух концов. Тем, кто идет от Аму-Дарьи — «ведет воду за собой», можно даже купаться. Совсем иное у тех, кто идет им навстречу, из Мары, и роет сухое ложе канала. Тут каждая кружка воды на учете…
Это шофер Николай Скобелев. Бывали дни — приходилось пить воду из радиатора. Зато теперь в Кара-Кумах можно утолить жажду душистой дыней.
Разве перечислишь все тяготы пустыни! Да и надо ли перечислять? Сами строители о них почти не вспоминают. То ли потому, что привыкает человек, то ли потому, что «мусор» тут не держится. Кто остался — живут, работают. И от этого с каждым днем пустыня становится все менее пустынной.
Живут строители по всей трассе канала. Столица же стройки — поселок Карамет-Нияз.
Его пока нет на картах. Он будет обозначен в самом центре Кара-Кумов большим кружком. Благоустроенные дома, магазины, столовые, детские ясли, библиотека, клуб… Недавно тут шло наступление на пустыню. Теперь КараметНияз — глубокий тыл. Тут штаб стройки, склады, мастерские, огороды… «Передовая» же в ста пятидесяти километрах…
Едем туда, на «линию фронта»… Первое, с чем встречаемся… кровать. Грубая, походная кровать. Стоит на самой вершине бархана. От москитов и солнца затянута марлевым колпаком.
Велик соблазн поговорить с парнем, но эти часы сна священны. В пустыне свой распорядок. Подъем с зарей, работа до десяти. Потом перерыв до вечера — жара не дает пошевелиться. Проснется парень перед заходом солнца и будет сидеть за рулем, пока не обозначится на небе Млечный Путь…
Вот какова она, «передовая линия». Все чаще попадаются марлевые шатры, все выше насыпи у канала, больше машин. Вот их уже целое стадо — скреперов и бульдозеров. Пыль, пыль, поднятая гусеницами и каленым ветром, перемешанная с жарой. Среди этого скрипящего на зубах тумана машины снуют, как призраки.
Одна забота у тракториста: не занемог бы от жары мотор. Ведь тут же, на месте, его и ремонтировать придется, а этого никто в пустыне не пожелает даже злейшему врагу.
На одном из бульдозеров, когда он поворачивается задом, ветер треплет запыленный лист газеты. С трудом разбираем на нем корявые чернильные буквы: «Сережка, шиш догонишь!» Кто гнался за этим потертым песками бульдозером, я узнал только вечером, когда на попутной машине вместе с бульдозеристами ехал в поселок.
В кузове, справа от меня, на скамейке подпрыгивал Сергей Бочевский, тот самый Сережка, кого предупреждала задорная надпись.
Слева сидел автор этой надписи Николай Козырев. По разговору было видно, что это большие друзья, а за шутливой формой соперничества скрывалось хорошее соревнование. Итоги дня подводились тут же, в кузове. Разговорчивая геодезистка Лида Бойко, замерявшая дамбу, протянула бульдозеристам колонку цифр.
— Сережка, с тебя причитается. Как раз четыре нормы! А ты на три тысячи кубов сзади, — пятерня Лиды проехалась по вихрам Николая…
Шумная кутерьма, шлепки по спине, голос из кабины: «Повылетаете, черти!», и, кажется, нет уже пустыни. Есть только молодые руки на плечах друг у друга, блестящие глаза, смех. Однако прилипшие к спинам рубахи, потрескавшиеся губы и пыль, скрывающая от нас звезды, напоминают: едем по Кара-Кумам… Гляжу на обнявшихся Сергея и Николая. Как это они ухитряются по четыре нормы…
Объезжая барханы, грузовик немилосердно подпрыгивает. Но, слава богу, вот уже и поселок. Он похож на большую пасеку с фантастическими светящимися изнутри ульями. В «ульях» слышатся голоса, на дальнем краю чья-то гитара вспомнила «Подмосковные вечера»… Носит поселок странное название — Ничка. То ли какой-то киевлянин, вспоминая ночи над Днепром, нарек его ласковым украинским словом, то ли это что-то туркменское. Домики называются по-азиатски — юрты. Это потому, что сверху они покрыты полотняными накидками — иначе не спасешься от жары.
В домике, где живет Николай Козырев, нам пришлось заночевать. Живут холостяки, но здесь уютно, прибрано. На полках батарея оранжевых китайских термосов, чайная посуда. Висят три фотоаппарата, три ружья, радиоприемник, книги…
Укладываемся спать. Духота. Градусник над кроватью показывает +37. Прежде чем лечь, мочим в воде простыни. Через пятнадцать минут они сухие. Опять мочим… Николай спит. Мы же с Сергеем продолжаем ходить к умывальнику.
Сергей садится на край кровати, курит.