Полное собрание сочинений. Том 4. Красная комната
Шрифт:
Предложению к обеденному часу было отказано в сдаче в комиссию; государство не должно было проходить сквозь мельницу комиссий, сквозь сито канцелярщины, сквозь клубы и газетный шум. Отечество было спасено! Бедное отечество!
IX
Карл Николаус и его любезная супруга засиделись однажды за кофе. Он, против своего обыкновения, был не в халате и не в туфлях, а на жене была дорогая matin'ee.
— Да, они впятером были вчера здесь и сожалели об этом, — сказала госпожа Фальк с веселым смехом.
— Чтоб их…
— Николаус! Не забывай! Ты не за прилавком!
— Что же мне говорить, когда я разозлюсь?
— Не злятся, а сердятся, это во-первых. И тогда можно сказать:
— Это слишком странно!
— Ну, так вот, слитком странно, что ты всегда подходишь ко мне с неприятностями. Брось же говорить о том, что меня бесит!
— Раздражает, старина! Так мне одной нести мое горе, а ты еще взваливаешь на меня свою досаду! Это ли ты мне обещал, когда я выходила за тебя замуж?
— Без разъяснений, без логики! Дальше, пожалуйста! Все, впятером были здесь, мать и твои пять сестер!
— Четыре сестры! У тебя не слишком много любви к моей семье!
— И у тебя тоже!
— Да! я тоже не люблю их!
— Они, значит, были здесь и соболезновали о том, что моего брата выгнали со службы, как ты прочла об этом в «Отечестве». Разве это не так было?
— Да! И они имели нахальство сказать мне, что я не имею больше права быть заносчивой!
— Высокомерной, старая!
— Заносчивой, сказали они; я никогда не опустилась бы до такого выражения!
— Что ты ответила? Ты им, конечно, задала как следует!
— Это уж будь покоен! Старуха грозила никогда больше не переступать моего порога.
— Она это сказала? Как ты думаешь, сдержит ли она слово?
— Нет, не думаю. Но старик, наверное…
— Ты не должна называть так своего отца; если услышит кто!
— Ты думаешь, что я позволю себе это при других? Между тем, старик, говоря между нами, никогда больше не придет сюда.
Фальк погрузился в задумчивость. Потом он опять возобновил разговор:
— Что, мать твоя высокомерна? Легко ее оскорбить? Я неохотно оскорбляю людей, ты знаешь это! Ты должна мне сказать о её слабых, чувствительных сторонах, чтобы я мог избегать их.
— Высокомерна ли она? Ты знаешь ведь, на свой лад. Если она, например, услыхала бы, что у нас был вечер и ее и сестер не пригласили, то она никогда больше не пришла бы сюда?
— Наверное?
— Да, на это ты можешь положиться!
— Странно, что люди её положения…
— Что ты болтаешь?
— Ну, ну! Что женщины могут быть так чувствительны! Да, как обстоит дело с твоим обществом? Как ты его называла?
— Союз женского равноправия.
— Какие же это права?
— Жена должна иметь право распоряжаться своим имуществом.
— Да разве она не имеет этого права?
— Нет, не имеет!
— Какое же у тебя имущество, которым ты не можешь распоряжаться?
— Половина твоего, старина. Мое приданое?
— Господи Боже, да кто это научил тебя таким глупостям?
— Это не глупости, это дух времени, видишь ли. Новое законодательство должно было бы постановить так: я получаю половину, выходя замуж, и на эту половину могу покупать что хочу.
— А если ты истратишь, я всё же должен заботиться о тебе? И не подумаю!
— Но ты обязан это делать, а то тебя посадят в тюрьму! Так сказано в законе, если не заботишься о своей жене.
— Нет, это уж слишком! Но было ли у вас уже заседание? Что там были за дамы? рассказывай!
— Мы еще только рассматриваем устав, приготовляем его к заседанию.
— Кто же эти дамы?
— До сих пор только ревизорша Гоман и её сиятельство баронесса Ренгьельм.
— Ренгьельм! Это хорошее имя! Мне кажется, что я уже слыхал его где-то. Но не хотели ли вы основать и кружок рукоделия?
— Учредить, вернее! Да, и представь себе, пастор Скоро придет как-нибудь вечером и прочтет доклад.
— Пастор Скора прекрасный проповедник и вращается в высшем свете. Это хорошо, мать, что ты вращаешься в хорошем обществе. Ничто человеку не вредно так, как плохое общество. Это всегда говорил мой отец, и это сделалось для меня основным правилом.
Госпожа Фальк собрала хлебные крошки и пыталась наполнить ими свою чашку; господин Фальк достал из жилетного кармана зубочистку, чтобы вычистить кофейную гущу, застрявшую в зубах.
Оба супруга стеснялись друг друга. Один знал мысли другого, и они знали, что первый, кто нарушит молчание, скажет глупость или что-нибудь компрометирующее. Они тайно подыскивали новый материал, но не находили подходящего; всё стояло в связи с уже сказанным или могло быть поставлено в связь. Фальк старался найти в этом направлении какую-нибудь ошибку, чтобы излить на нее свою досаду. Госпожа Фальк глядела в окошко, чтобы уловить перемену погоды, но — тщетно.
В это время вошла девушка и подала им спасительный поднос с газетами, доложив одновременно о приходе господина Левина.
— Попроси его подождать! — приказал хозяин.
Левин, на которого новоизобретенное ожидание в передней произвело живое впечатление, был, наконец, введен в комнату хозяина, где его приняли, как просителя.
— Бланк у тебя? — спросил Фальк.
— Я думаю, — ответил оторопевший и достал пачку вексельных бланков на разные суммы. На какой тебе банк? У меня есть на все, кроме одного!