Полное собрание сочинений
Шрифт:
От нее едва уловимо пахло какими-то нежными духами. Этот запах так гармонировал с Аниной внешностью и ее внутренним миром, что Калинич был твердо уверен, будто от нее и не могло пахнуть по-другому. По длинным коридорам перехода торопливо шагали пассажиры. Аня с Леонидом Палычем в общем потоке вышли на платформу соседней станции и остановились в ожидании поезда.
Калинич посмотрел на часы и присвистнул.
– Мы можем опоздать, Анюта.
– Ничего. Если что, посидим на галерке. В антракте перейдем на свои места, – оптимистично сказала Аня.
– Стоило
– Если ты такой Плюшкин, то нечего ходить с дамой в оперу. Сидел бы дома со своей Лидой, – пристыдила его Аня.
– Прости, я неудачно выразился, – смущенно оправдывался Калинич.
– То-то же!
Она назидательно подняла указательный палец и засмеялась. С превеликим трудом втиснувшись в вагон, они кое-как доехали до оперного театра и вышли на поверхность. У входа было на удивление мало народа. Они подошли к пожилой билетерше, и Калинич протянул ей заранее подготовленные билеты. Даже не взглянув на них, она произнесла «накатанную» фразу:
– Администрация приносит вам свои извинения – спектакль отменяется. Заболела солистка Елена Горностаева. Билеты можете сдать в кассу и получить деньги или сделать перенос на другой спектакль.
Раздосадованные, они вышли на морозный воздух.
– Вот оказия! – сказала Аня упадочным голосом. – Так хотела послушать Горностаеву в «Аиде» Верди! Первый раз попадаю в подобную ситуацию.
– Что ж, нет худа без добра. Пойдем пешком. Морозец всего четыре градуса – видишь термометр напротив? – показал Калинич в сторону фронтона здания на противоположной стороне улицы.
– Вижу. Пойдем хоть деньги назад получим.
– Да ладно, Бог с ними, – махнул рукой Калинич.
– Ну, у тебя рокфеллерские замашки! Ты что, всерьез озабочен тем, что я тебя Плюшкиным обозвала? – задорно спросила Аня.
– Да есть малость, – кисло улыбнувшись, ответил Леонид Палыч.
– Пойдем к кассе, деньги на дороге не валяются. Тем более, нам они скоро – ох, как понадобятся!
Сдав билеты, они не спеша направились к Аниному дому. Несколько минут шли молча. Потом Аня возобновила прерванный, было, диалог:
– Леня, расскажи мне все по порядку о недавнем разговоре с Бубрынёвым и этим… как его… забыла…
– С Чаплиёй, – подсказал Леонид Палыч.
– Да, да, с Чаплиёй! С Чаплиёй! Ха-ха-ха! – звонко захохотала Аня, изобразив рукой чаплию и скорчив идиотскую рожу. – Интересно, почему у него такая фамилия? Как ты думаешь, его предки что, чаплии делали или торговали ими?
– А что это такое – чаплии?? – недоумевал Калинич.
– Ты что, и вправду не знаешь? А я-то думала, ты знаешь все! Чаплия – это такой инструмент в виде короткой деревянной палки с железным прихватом на конце, которым берут с печки горячие сковородки, не имеющие ручек, – пояснила Аня.
– А! Кажется, я знаю. У моей мамы была такая чаплия. Только называла она ее просто «хваталкой».
– А правильно – чаплия. Да ладно, дьявол с ней, с чаплиёй. И с предками этого прощелыги тоже. Так ты все-таки расскажи, а то тогда по телефону все как-то скомкалось, – попросила она, прижавшись щекой к плечу Калинича.
Он снова ощутил аромат ее духов и от этого почувствовал себя безмерно счастливым. Собравшись с мыслями, Леонид Палыч стал в лицах подробно рассказывать сначала о совещании, потом об очередном застолье в кабинете у генерального директора и об их беседе. Аня внимательно слушала, изредка прерывая его рассказ задорным смехом и меткими комментариями. Обильно сыпал мелкий снег, заваливая дороги, тротуары и крыши домов. Мороз крепчал. Деревья оделись в белый наряд, а детвора высыпала на улицы и с шумом носилась, лавируя среди прохожих. Чувствовалось приближение Рождества. Как быстро люди, выросшие в условиях запрета всех церковных праздников в течение жизни трех поколений, привыкли к этим праздникам. Как будто их никогда и не запрещали!
– Так вот, как только Бубрынёв начал ублажать меня тем, что они с Чаплиёй больше не претендуют на соавторство, я сказал: «Честь – имею, господа!» и вышел вон из его кабинета, – закончил свой рассказ Калинич, когда они уже подходили к Аниному дому.
– Правильно! Так им, мерзавцам, и надо! Уже и на это согласны, крохоборы! А знаешь, что мне напомнили эти предложения Бубрынёва? Сцену из «Мертвых душ», когда Собакевич обращается к Чичикову: «Торгуйтесь, Павел Иванович, говорите настоящую цену!» – Она расхохоталась.
– Правда, похоже?
– Очень даже может быть, Анечка. Но только Собакевич – воплощение флегматичности, а этот весь, как адское пламя. Ты все верно понимаешь, умница ты моя! Как приятно, когда тебя понимают! По-настоящему это может оценить только тот, кого мало понимали или не понимали совсем в течение долгих лет, – сказал Калинич, когда они были уже у самого подъезда.
– Ну, вот и пришли, – сказала Аня и остановилась у двери.
– Ты не приглашаешь меня сегодня? – с грустью в голосе спросил Леонид Палыч.
– А до какого времени ты сегодня свободен? – поинтересовалась она.
– Если не возражаешь, я заночую у тебя. Так как, ты согласна?
– Ну, уговорил, уговорил! Как же я могу против тебя устоять? – с колдовской улыбкой сказала Аня, нажимая кнопки кодового замка.
Как всегда, у Ани было тепло и уютно. Она заходилась готовить ужин и поставила на стол тонко нарезанную колбасу, сыр, салат из свежей капусты, маринованные маслята и жареную рыбу.
– Что будем пить? – спросила она. – Есть коньяк, что остался с прошлого раза, портвейн и шведская водка.
– Анюта, давай ничего не пить. Я устал от этих бесконечных застолий. Лучше посидим как люди, пообщаемся и завтра встанем с чистыми головами, – предложил Калинич.
– С удовольствием. И вообще с этой традицией неплохо бы покончить. Возраст уже не тот, – поддержала его Аня.
– Пожалуй, – согласился Калинич. – Разве что на праздники или по какому-нибудь чрезвычайному случаю. Вот только от пивка не могу пока отречься, особенно с вяленой воблой. Ух!
Калинич сжал кулак, будто держа в нем эту самую воблу, и темпераментно потряс им.