Полное собрание сочинений
Шрифт:
Аня ласково улыбнулась и закрыла ему рот своей маленькой ладошкой.
– Все, Леня, достаточно. Прекращаем. Разговор на эту тему портит нервную систему. Лучше давай подумаем, как нам поскорее построить репликатор. Лично я буду вкалывать день и ночь, чтобы сделать программы как можно быстрее. Рассчитываю и на твою активность. Ведь это же так заманчиво – добиться независимости от нынешней ужасной системы финансирования!
Она замолчала и, чувственно вздохнув, обняла и тепло поцеловала Калинича в шею. Потом перевернулась на спину. Несколько секунд они лежали молча. Калинич осторожно взял ее за руку и спокойно сказал:
– Желание легко разбогатеть, моя драгоценная Анечка, всегда заманчиво. Но я его почему-то опасаюсь. Ничем хорошим это, как правило, не кончается. Для меня же
– Леня, я, кажется, начинаю засыпать. Попробуем помолчать, – прошептала Аня, поворачиваясь на правый бок.
Калинич послушно замолк. Он с упоением слушал, как ее дыхание с каждым вздохом становится все глубже и ритмичнее. Минуту спустя она уже сладко посапывала во сне, а еще через четверть часа сон объял и его.
XXVIII
Время мерно отсчитывало мгновения, выстраивая их в цепочку секунд, минут, часов, суток, недель… Близилось лето. Калинич продолжал трудиться в институте. Бубрынёв и Чаплия держались с ним официально, соблюдая дистанцию. Ни тот, ни другой больше не возвращались к разговору о телепортации. Самостоятельного отдела научного поиска решили не организовывать. Но в трех существующих отделах, в том числе и в отделе Чаплии, были созданы поисковые секторы. От официального участия в поисковых работах Калинич категорически отказался. Заведовать новым сектором поручили молодому кандидату наук – толстяку Диме. И он рьяно принялся исполнять свои новые должностные обязанности. Направление поиска было «закрытым», однако Юра Шелковенко сказал Леониду Палычу под большим секретом, что Чаплия велел Диме бросить все силы на решение задачи телепортации. «Если старик Калинич это сделал, то решение существует, – говорил Диме Чаплия. – А эта информация – уже полдела. Сделал он, сделаем и мы. Чем мы, Дима, в конце концов, хуже? Нужна только соответствующая эрудиция. Так что нарабатывай ее, Дима! Нарабатывай! Теснее общайся с Калиничем, где только можно: в отделе, в курилке, на застольях, на отдыхе. Он свои тайны долго в секрете не удержит. Опыт охраны секретных сведений говорит, что это невозможно. И мы должны быть готовы воплотить их в жизнь тут же, немедленно. Нужно почаще привлекать его к участию в семинарах, к решению близких задач и тому подобному. Он очень честолюбив и рано или поздно проговорится, чтобы показать себя. Вот тут-то мы и схватим быка за рога! А потом он уже не сможет угнаться за нами, потому что у нас есть то, чего нет у него: госбюджетные деньги и штат квалифицированных сотрудников. И помни, что для победы все средства хороши!» Калинич только усмехнулся да пожал плечами.
– Дай-то, Боже, нашому теляті, та вовка з’їсти. Пусть стараются. А мы пойдем дальше своей дорогой, – прокомментировал Леонил Палыч информацию Шелковенко.
Все свободное от работы время Калинич посвящал созданию репликатора. Через полтора месяца один из боксов был уже полностью переоборудован, второй – почти завершен. Аня день и ночь корпела над программным обеспечением, последовательно отлаживая блок за блоком. Уйдя в работу, что называется, с головой, она перестала заниматься кухней и убирать в квартире, что было ей так несвойственно. «Запустим репликатор, – говорила она Калиничу, – закачу генеральную уборку, потом приготовлю отменный стол и созову кучу гостей!»
У обеих работа спорилась, как никогда. Калинич поделился с Аней сообщением Шелковенко и сказал, что он, узнав о намерениях Чаплии, немедленно удалил из своего рабочего компьютера всю информацию, сколько-нибудь касающуюся открытия. Аня предложила отвлечь внимание Чаплии дезинформацией. Она принесла свои старые объемистые рабочие программы и порекомендовала переименовать их так, чтобы у Чаплии, Бубрынёва и их приспешников не возникало сомнений в том, что они относятся к телепортации и ничему другому.
– Пока они будут разбираться, что там да как, мы уже сделаем репликатор и обретем финансовую независимость, – сказала Аня, и Калинич, как всегда, согласился с нею.
Примерно через месяц-полтора Калинич планировал завершить работу над репликатором. Дома он появлялся все реже и реже, не вдаваясь ни в какие объяснения с Лидой. Чтобы избежать упреков в том, что ему здесь готовят, дома он ел только то, что покупал в магазине. А стирку и глажку добровольно взяла на себя Аня. Наскоро поужинав, он клал в холодильник то, что осталось, смотрел вечерние телевизионные новости, а потом садился за свой ноутбук и работал до поздней ночи в таком месте, где он никому не мешал и где никто его не тревожил. Чаше всего на кухне.Была пятница, и Калинич пришел домой около шести вечера. В квартире не то, чтобы было накурено, но ощутимо пахло сигаретным дымом. Леонид Палыч не курил, а вот его старший сын Петя покуривал. Лида терпеть не могла табачного дыма и никому из гостей курить в квартире на позволяла, но Пете она никогда и ни в чем не могла отказать.
Сбросив в прихожей ботинки и повесив куртку на вешалку, Леонид Палыч, не найдя на месте своих шлепанцев, в носках прошел на кухню, откуда доносились приглушенные голоса. За столом сидели Лида, Петя, Гена и теща, которой, казалось, износу не было. При его появлении они смолкли, прервав разговор на полуслове. Гена сидел в его шлепанцах, а Петя – в его теплых тапочках, бесцеремонно примяв задники, чего Калинич терпеть не мог.
– Добрый вечер, – смущенно поздоровался Леонид Палыч.
– О-о-очень добрый, – с шамканьем пропела теща и, кряхтя, поднялась из-за стола. – Яви-и-ился, красавец. Видно, крупный слон в лесу подох, коль так рано домой пожаловал.
Несмотря на свои восемьдесят восемь, она еще бодро бегала по квартире, даже иногда протирала шваброй пол, кое-что готовила, самостоятельно ходила за покупками в ближайший магазин и люто ненавидела Калинича, как и тридцать лет тому назад. Опираясь на палочку и что-то бормоча себе под нос, она ушла в свою спальню, одарив на прощанье Калинича злобным ненавидящим взглядом.
Кроме тещи, никто не ответил на приветствие Калинича. Лида тихо всхлипнула и вытерла глаза носовым платком.
– Думали, ты опять не придешь, – сказала она тоном оскорбленной невинности. – Ну, раз пришел – садись. Поговорим по душам.
Калинич отодвинул стул, на котором только что сидела теща, чтобы исполнить ее просьбу, но сквозь носок ощутил на полу что-то мокрое, так как вступил в какую-то лужу. Калинича давно уже перестали шокировать остатки пролитой воды, чая, компота, супа и прочих кухонных жидкостей, которые ни Лида, ни теща не считали нужным вытирать ни на полу, ни на столе и вообще нигде. Лужи высыхали, а потом и пол, и стол делались липкими, жирными, шершавыми или скользкими. Давно уразумев, что просить о чем-либо жену или тещу абсолютно бесполезно, Калинич привык сам вытирать все пролитое. Но чтобы пол и стол были хотя бы в первом приближении чистыми, ему нужно было бы постоянно ходить за ними с тряпкой. Их обеих ужасно злило, если Калинич принимался что-либо вытирать, но он не мог переносить, когда обувь прилипала к полу или скользила по его жирной поверхности, и молча делал свое дело. Он и на этот раз брезгливо поморщился и направился за половой тряпкой.
– Куда же ты? Нет уж, садись, голубок. Дети хотят поговорить с тобой. В который раз уже приходят, а застать тебя никак не могут. У нас не папа, а какой-то неуловимый Ян, – сказала Лида с издевательской улыбкой.
Калинич остановился у кухонной двери.
– О чем говорить? Все уже столько раз говорено-переговорено, а воз и ныне там. Вот, сколько я просил вытирать пол, когда что-либо прольете, а вы никогда этого не делаете, разносите грязь по всей квартире и даже не замечаете этого. Я вошел сюда в носках и тут же вступил во что-то сладкое – приклеился к полу. Вам трудно вытереть – не вытирайте, но хотя бы не мешайте делать это мне, – с отвращением сказал Калинич и вышел.