Полное собрание стихотворений

Кленовский Дмитрий Иосифович

31

В саду, где май сверкал и где цвели цветы, В аллее, где сирень горела сказкой белой, Моей любви мучительно несмелой Я вам сказал желанья и мечты. И вы ответили… Уже не «вы», а ты… Но все прошло так быстро, так нежданно... Мы разошлись уже, когда в саду туманном Кружились первые осенние листы... Когда-то, чтоб еще безумней было счастье, Весна коснулась нас своей волшебной властью; Теперь же осень грустно убрала Листвой увядшею, эмблемой страсти дальней, Аллею, по которой ты ушла, - Чтобы разлука нам была еще печальней...

32

А.А.Таскину

Закат был золотым, а ночь потом пришла Такою медленной, такою странно синей... И синяя печаль мне на душу легла, Как на душу пчелы умершей меж глициний. Почти что хорошо. Не закрывая глаз, Живу как будто бы с закрытыми глазами. Я знаю, я вплету в узор певучих фраз Слова, которые нельзя назвать словами. Почти что хорошо. Почти. И только жаль, Что

завтра будет то, чего сейчас не надо, Что эта синяя, бездонная печаль Уйдет из глаз моих, как эта ночь из сада; Что завтра буду я опять, опять собой, Что солнце медленно зажжет цветы глициний, И сердце вырвется разбуженной пчелой Навстречу золоту из этой сказки синей! И хочется, чтоб все окончилось не тем, Чем кончиться должно, а новой, долгой тайной, И чтоб в моих глазах осталась бы совсем Печаль, которая пока еще случайна...

33

Я боюсь: не такими мечтами, Как мои небольшие мечты, В своем сердце, предутреннем храме, Засветишь незажженное ты. Я пришел для неясного счастья, Я одной только сказки хочу, Я хочу мимолетно, не властью, Прикасаться к душе и плечу. Мне казалось в часы моей скуки, Что о том же скучаешь и ты, Что твои запрокинуты руки В октябре, когда вянут листы. Мне казалось, что мягкого тона Тишина твоих платий и снов, Что ты любишь утят, анемоны И печаль моих длинных стихов. Мне казалось... Мне только казалось... Мне, вернее, хотелось, чтоб ты, Как безоблачный день, отражалась В синеве моей первой мечты. Но потом я подумал: «А если Только грезам усталым моим Силуэт в темно-розовом кресле Показался родным и больным? Может быть, ты безмерно чужая? Может быть, ты печальна не тем?» И с тех пор я боюсь... я не знаю... Я моих не кончаю поэм... И с тех пор начало мне казаться, Что ты стала иной, чем вчера: Разучилась цветам улыбаться, Забываешь грустить до утра. Что ты хочешь чего-то другого, Чем мои небольшие мечты, Что обману красивого слова Отдаешься зачем-то и ты. И пока я враждую с собою И гадаю, ты та иль не та, - Ты моею усталой рукою Мной самим от меня заперта. И я знаю теперь безвозвратно, Что я больше не буду твоим: Я мечтал о слегка непонятном, О желаньи, скользящем как дым; Я мечтал о простых разговорах, О букетах фиалок, - не роз, Об одном только жесте, которым Поправляют изгибы волос; Об улыбках, как в старом романе, В позабытом, наивном саду... – Я найду! В этом русском тумане Я себе небольшое - найду!

34. Упрек

Ты иногда меня почти любила; И не сердись: я говорю «почти». А если ты забыла, то прочти В моих глазах все то, что ты забыла. В томительный и длящийся узор Не сплетены судьбою жизни наши. Ты - отнята; но я из тех, чей взор Допьет до дна святую горечь чаши. Пусть будет так. Но страшен мне недуг Моей души, привыкшей к грезе вольной. Мой дорогой, мой нехороший друг, Мне иногда бывает слишком больно... И медленно, но зная все пути, В мои глаза, покорные бессилью, Приходит, чтобы больше не уйти, Печаль любви, которой смяты крылья.

35. Песня русского Пьеро

За модой небо не следит И этой ночью, за опушками, Свою улыбку утаит Вуалью с золотыми мушками... И я, опаловый Пьеро, Иду дорогой лунной, длинною, И все кругом напоено Моей печалью мандолинною: И ночь, и звезд падучих нить, И сад, овеянный жасминами... Меня хотели не пустить Те, что скучают с Коломбинами! Но я в открытое окно Ушел от вин, горящих блестками, Чтоб было мне не все равно, Какое небо за березками; Чтоб зацепил паук меня Своей вечерней паутинкою, Чтобы до завтрашнего дня Я шел случайною тропинкою; И чтоб успел я где-нибудь, Перебиваемый лягушками, О том, что я люблю, шепнуть Вуали с золотыми мушками.

36. В санатории

«Как снега на горах прозрачна пелена; Как медленно внизу туманы гасят дали; Давайте руку мне... Дойдемте до окна... Но тише: - я боюсь, что вы уже устали... Не правда ль, хорошо сейчас лететь стрелой На лыжах вниз, в овраг, и дальше, в лес лиловый? Мне доктор говорил, что этою весной Вы будете уже почти совсем здоровы. Теперь же надо ждать, и терпеливо ждать, Подушку вышивать, просматривать журналы, И, главное, себе напрасно не внушать, Что будто бы вам жить осталось слишком мало!» ...Как снега на горах прозрачна пелена! Но медленно внизу туманы гасят дали, И ночь придет. Совсем. Томительно темна Для тех, которые, быть может, не устали. Как свечи, догорит последний, тусклый час, Уныло-долгий гонг напомнит об обеде, Внизу зажгут огни, - и я уйду от вас, Печальной, маленькой в своем пушистом пледе. Мне бесконечно жаль сплетенных этих рук, Судьбою созданных для женственной печали, Для осторожных встреч и медленных разлук, - Которых никогда еще не целовали... Проходят дни. Пройдут. Меня зовут дела, И прежние края, и та, что мне писала, - И

тонкая рука, томительно бела, Останется одна на складках одеяла. А там - придет весна. В последний раз снега Зажгутся, чтоб совсем погаснуть. Вы найдете, Что ночь мучительно и тягостно долга, Что не заснете вы, - и вы совсем заснете... Уйдете в странный мир, чьи яркие врата Вам были уж давно необъяснимо зримы, Где светлых ангелов откроются уста Для поцелуя тем, кто не были любимы.

37

Пусть мечтал я проститься с тобой В желтой рамке осеннего сада; - Мы простились в гостиной, зимой; И я понял, вернувшись домой, Что не надо молиться, - не надо!.. Пусть я думал, что фразы разлук С бесконечною мукой дружны; - Мы расстались так просто, мой друг!.. И я понял с улыбкою вдруг, Что не нужно бояться, - не нужно... Пусть я думал, что долгую грусть Моя жажда забыть успокоит; - Но я помню еще наизусть Этот сон... И я понял, - и пусть!
– Что не стоит бороться, - не стоит!..

38. Последняя ночь Пьеро

Я медленно вошел в непроходимый лес, Я путь обратный свой отметил ярким мелом, Но, раньше чем найти волшебный мир чудес, Вернулся в прежний сад и умираю в белом. Зачем? Мне кажется, что я б еще сумел И ярко проклинать, и горячо молиться; А в час, когда порыв еще и юн и смел, Так чудно хорошо, так нужно заблудиться! И вот уже мне жаль, что я не обречен Найти немой дворец, таинственно желанный, Где спит красавица, чей одинокий сон Навеки разбудить и радостно и странно. И вот уже мне жаль, что синий мотылек Меня не проводил до сказочного клада, Что навсегда теперь остался мне далек Дворец из леденца и плиток шоколада; Что с Красной Шапочкой, которой я не знал, Я старой бабушке не относил обеда, Над волком не шутил и ночью не слыхал, Как точатся ножи в избушке Людоеда!

39. Поэма о шести утятах заглохшего пруда

Рассказанная Арлекином, живущим в старой усадьбе вместе с Коломбиной и фокс-терьером

(Отрывок из «Свадебного путешествия Арлекина и Коломбины в далекие русские страны»)

У нас - полдюжины утят, Которые все вместе весят Не более, чем женский взгляд Иль чем листок вот этих песен. Одеты в желто-белый пух, С чернильной кляксой вместо взгляда, Они с рассвета ловят мух В пруде покинутого сада. Их жизнь безумно хороша: Нырять! Дышать теплом и светом! Но правда - в каждом тельце этом Есть грусть и, кажется, душа? Я, Коломбина и собака - Мы знаем каждого из них: Вот этот, жалкий, странно тих, А тот - драчун и забияка. Тот - болен (нервы... диабет…); Он вечно платит дань страданьям И удлиняет свой обед, Лечась усиленным питаньем. Хромая, он для ловли мух По сонной влаге дали водной Присноровил большой лопух Для роли яхты быстроходной. Пусть корма полон сад и двор: - Моряк в душе, он ищет все же Того, что на морской простор Немного, может быть, похоже. Больной, далекий от всего, Он так необъяснимо жалок! И Коломбина для него Кладет в лопух букет фиалок. Особняком среди других, Четвертый с пятым вечно вместе, И отношения у них Почти как жениха к невесте. Но, позабыв о всем другом, Для дополнения картины, Я расскажу вам о шестом, Влюбленном в ножку Коломбины. Философ с желтым хохолком, Балетоман с душой поэта, - Он мало думает о том, Как непослушна ножка эта! Он так наивен, он влюблен Так просто, так безумно мило, Что даже не мечтает он, Чтоб и она его любила! Он целый день у милых ног Проводит, робкий и неловкий, И трет о шелковый чулок Свою мохнатую головку. Грустя, он сторожит чулки, Когда хозяйка ищет броду, И кляксой, полною тоски, Глядит в мелькающую воду. Он утром пьет cafe-au-lait В большой кровати, вместе с нами, Он ночью спит в ее туфле И душится ее духами. И Коломбина так горда: Она теперь почти что Леда! Ведь сердцу женскому всегда Приятна лишняя победа! И только где-то под столом Наш белый фокс ворчит сердито, И грусть собачья о былом В глазах полузакрытых скрыта. Утенок! Милый! Ты украл От нас немного Коломбины, Но я... простил, а фокс не знал, Что быть ревнивым нет причины! Прелестный маленький царек, Coty коварным опьяненный, С душой таинственно-влюбленной В гарем, чей евнух башмачок!.. Твои глаза любить сумели, И я завидую тебе, Твоей безоблачной судьбе, Наивной, как тона пастели... О, быть любимым, - только так... Немного...
– но безумно нежно! Как ты, не знать, что каждый шаг Ведет к тому, что неизбежно! Не говорить красивых фраз, Забыть, что существуют глазки, - Чтоб мир кончался и для нас Гораздо ближе...
– до подвязки!

Переводы

40. Из Роберта Стивенсона. Songs of travel. XXII

Я вверх и вниз ходил на жизненном пути; Я отдал дань всему: сомнению и вере. Я обо всем мечтал, всему сказал прости. – Я жил, и я любил, и я захлопнул двери...

41-42. Из А. де Ренье из книги «Le miroir des heures»