Зачатый в ночь, я в ночь рожден,И вскрикнул я, прозрев:Так тяжек матери был стон,Так черен ночи зев.Когда же сумрак поредел,Унылый день повлекКлубок однообразных дел,Безрадостный клубок.Что быть должно – то быть должно,Так пела с детских летШарманка в низкое окно,И вот – я стал поэт.Влюбленность расцвела в кудряхИ в ранней грусти глаз.И был я в розовых цепяхУ женщин много раз.И всё, как быть должно, пошло:Любовь, стихи, тоска;Всё приняла в свое руслоСпокойная
река.Как ночь слепа, так я был слеп,И думал жить слепой...Но раз открыли темный склеп,Сказали: Бог с тобой.В ту ночь был белый ледоход,Разлив осенних вод.Я думал: «Вот, река идет».И я пошел вперед.В ту ночь река во мгле была,И в ночь и в темнотуТа – незнакомая – пришлаИ встала на мосту.Она была – живой костерИз снега и вина.Кто раз взглянул в желанный взор,Тот знает, кто она.И тихо за руку взялаИ глянула в лицо.И маску белую далаИ светлое кольцо.«Довольно жить, оставь слова,Я, как метель, звонка,Иною жизнию жива,Иным огнем ярка».Она зовет. Она манит.В снегах земля и твердь.Что мне поет? Что мне звенит?Иная жизнь! Глухая смерть?
12 апреля 1907
«В темной комнате ты обесчещена…»
В темной комнате ты обесчещена,Светлой улице ты предана,Ты идешь, красивая женщина,Ты пьяна!Шлейф ползет за тобой и треплется,Как змея, умирая в пыли...Видишь ты: в нем жизнь еще теплится'Запыли!
12 апреля 1907
«Я насадил мой светлый рай…»
Моей матери
Я насадил мой светлый райИ оградил высоким тыном,И в синий воздух, в дивный крайПриходит мать за милым сыном.«Сын, милый, где ты?» – Тишина.Над частым тыном солнце зреет,И медленно и верно греетДолину райского вина.И бережно обходит матьМои сады, мои заветы,И снова кличет: «Сын мой! Где ты?»Цветов стараясь не измять...Всё тихо. Знает ли она,Что сердце зреет за оградой?Что прежней радости не надоВкусившим райского вина?
Апрель 1907
«Ты пробуждалась утром рано…»
Ты пробуждалась утром раноИ покидала милый дом.И долго, долго из туманаКопье мерцало за холмом.А я, чуть отрок, слушал толкиПро силу дивную твою,И шевелил мечей осколки,Тобой разбросанных в бою.Довольно жить в разлуке прежнейНе выйдешь из дому с утра.Я всё влюбленней и мятежнейСмотрю в глаза твои, сестра!Учи меня дневному бою —Уже не прежний отрок я,И миру тесному откроюПолет свободного копья!
Апрель (?) 1907
«С каждой весною пути мои круче…»
С каждой весною пути мои круче,Мертвенней сумрак очей.С каждой весною ясней и певучейТаинства белых ночей.Месяц ладью опрокинул в последнейБледной могиле, – и вотСтертые лица и пьяные бредни...Карты... Цыганка поет.Смехом волнуемый черным и громкимБыл у нас пламенный лик.Свет набежал. Промелькнули потемки.Вот он: бесстрастен и дик.Видишь, и мне наступила на горло;Душит красавица ночь...Краски последние смыла и стерла...Что ж? Если можешь, пророчь..Ласки мои неумелы и грубы.Ты же – нежнее, чем май.Что же? Целуй в помертвелые губы.Пояс печальный снимай.
7 мая 1907
«Ты отошла, и я в пустыне…»
Ты
отошла, и я в пустынеК песку горячему приник.Но слова гордого отнынеНе может вымолвить язык.О том, что было, не жалея,Твою я понял высоту:Да. Ты – родная ГалилеяМне – невоскресшему Христу.И пусть другой тебя ласкает,Пусть множит дикую молву:Сын Человеческий не знает,Где приклонить ему главу.
30 мая 1907
«Я ухо приложил к земле…»
Я ухо приложил к земле.Я муки криком не нарушу.Ты слишком хриплым стоном душуБессмертную томишь во мгле!Эй, встань и загорись и жги!Эй, подними свой верный молот,Чтоб молнией живой расколотБыл мрак, где не видать ни зги!Ты роешься, подземный крот!Я слышу трудный, хриплый голос...Не медли. Помни: слабый колосПод их секирой упадет...Как зерна, злую землю ройИ выходи на свет. И ведай:За их случайною победойРоится сумрак гробовой.Лелей, пои, таи ту новь,Пройдет весна – над этой новью,Вспоенная твоею кровью,Созреет новая любовь.
3 июня 1907
«Тропами тайными, ночными…»
Тропами тайными, ночными,При свете траурной зари,Придут замученные ими,Над ними встанут упыри.Овеют призраки ночныеИх помышленья и дела,И загниют еще живыеИх слишком сытые тела.Их корабли в пучине воднойНе сыщут ржавых якорей,И не успеть дочесть отходнойТебе, пузатый иерей!Довольных сытое обличье,Сокройся в темные гроба!Так нам велит времен величьеИ розоперстая судьба!Гроба, наполненные гнилью,Свободный, сбрось с могучих плеч!Всё, всё – да станет легкой пыльюПод солнцем, не уставшим жечь!
3 июня 1907
Девушке
Ты перед ним – что стебель гибкий,Он пред тобой – что лютый зверь.Не соблазняй его улыбкой,Молчи, когда стучится в дверь.А если он ворвется силой,За дверью стань и стереги:Успеешь – в горнице немилойСухие стены подожги.А если близок час позорный,Ты повернись лицом к углу,Свяжи узлом платок свой черныйИ в черный узел спрячь иглу.И пусть игла твоя вонзитсяВ ладони грубые, когдаВ его руках ты будешь биться,Крича от боли и стыда...И пусть в угаре страсти грубойОн не запомнит, сгоряча,Твои оттиснутые зубыГлубоким шрамом вдоль плеча!
6 июня 1907
«Сырое лето. Я лежу…»
Сырое лето. Я лежуВ постели – болен. Что-то подступаетГорячее и жгучее в груди.А на усадьбе, в тенях светлой ночи,Собаки с лаем носятся вкруг дома.И меж своих – я сам не свой. Меж кровныхБескровен – и не знаю чувств родства.И люди опостылели немногимЛишь меньше, чем убитый мной комар.И свечкою давно озареноТо место в книжке, где профессор скучный.Как ноющий комар, – поет мне в уши,Что женщина у нас угнетенаИ потому сходна судьбой с рабочим.Постой-ка! Вот портрет: седой профессор —Прилизанный, умытый, тридцать пятьИзданий книги выпустивший! Стой!Ты говоришь, что угнетен рабочий?Постой: весной я видел смельчака,Рабочего, который смело на смертьПойдет, и с ним – друзья. И горны замолчатИ остановятся работы разомНа фабриках. И жирный фабрикантПоклонится рабочим в ноги. Стой!Ты говоришь, что женщина – раба?Я знаю женщину. В ее душеБыл сноп огня. В походке – ветер.В глазах – два моря скорби и страстейИ вся она была из легкой персти —Дрожащая и гибкая. Так вот,Профессор, четырех стихий союзБыл в ней одной. Она могла убить —Могла и воскресить. А ну-ка, тыУбей, да воскреси потом! Не можешь?А женщина с рабочим могут.