Полнолуние для магистра
Шрифт:
И ткнуть его в шею кулаком, пережимая артерию, шёпотом заговаривая бьющую фонтанчиком кровь, а заодно усыпляя. В рекордные для себя сроки, в считанные секунды, потому что… была ещё надежда.
Он сбросил подушку, глянул в мёртвые глаза на посиневшем лице и набрал в грудь побольше воздуха. Искусственное дыхание, как при утоплении! Ей можно ещё помочь! Решительно нагнулся и…
С судорожным всхлипом, почти криком Бетти втянула в себя воздух. И застыла, задыхаясь. Руки Захарии сработали сами: сложились в замок и резко нажали девушке на грудину, помогая
— Теперь вдох! — скомандовал он. Голос срывался. — Выдох! Вдох! Давайте, давайте, мисс, дышите!
Она и дышала, жадно хватая воздух ртом, словно и впрямь только вынырнула на поверхность… Впрочем, так оно и было. Вынырнула из смерти. Дышала. С каждым вдохом всё спокойнее. И взгляд её становился…
Живым?
Осмысленным?
— Бетти? — неуверенно окликнул бывший студент. — Эй, мисс… вы меня слышите? Вы меня понимаете?
Серые глаза глянули на него с недоумением и испугом.
Она провела дрожащими пальцами по щекам, шее, перехватила растрёпанные светлые пряди, поднесла к глазам, рассматривая… Завертела головой, оглядывая обитые мягкими тюфяками стены, низкий потолок… снова свои руки, тонкие, изящной формы, но загрубевшие, с обломанными ногтями. Правда, сестра Эмилия за последние две недели вывела на них цыпки, втирая целебную мазь…
— Кто… я?
Спросила — и закашлялась. Будто речевой аппарат, не задействованный слишком долго, забился пылью и теперь сбоил.
— Где я? — прозвучало хоть и не уверенно, но намного чётче.
Где-то на полу ворохнулся поверженный Хаслам. Эрдман, не глядя, пнул его ногой и наскоро пробормотал заклинание обездвиживания, которое они с братьями выучили как-то на спор, кто быстрее. Вот и пригодилось!
— Вы в госпитале святого Фомы, мисс. Вы… хорошо меня понимаете?
Девушка удивлённо сморгнула.
— По… Понимаю. А где это?..
Побледнев, закрыла глаза. Но тотчас широко распахнула. Уставилась в потолок, напряжённо сведя брови. Захария осторожно присел на край постели, да так и замер, боясь её спугнуть.
— Ли-ка, — вдруг сказала она отчётливо. — Меня зовут Лика.
Глава 2
Мир вокруг временами становился зыбким и звенящим, как тогда…
Нет, не совсем точно.
Мир вообще начал быть, осуществился лишь с того момента, когда она, попытавшись закричать от раздирающей грудь боли, сумела со всхлипом втянуть в себя воздух. И едва не провалиться в небытие вновь, потому что вдох, заставивший слипнувшиеся лёгкие раскрыться, причинил не меньшие страдания.
А потом каким-то образом надо было исторгнуть из себя этот воздух и втянуть новую порцию. Зачем? Вот надо, и всё. Просто существовало некое знание: не дышать с полными лёгкими почти то же самое, что не дышать с пустыми: смерть. Воздух лишь тогда животворен, когда движется. А она… кажется, забыла, как это делается.
Но тут что-то извне с силой надавило на грудь. Чуть слышно скрипнули рёбра, засипело в горле…
Выдох. Какое блаженство!
И прогремел откуда-то сверху голос, поначалу распадаясь на отдельные звуки, лишенные смысла; но вот они стали собираться в слова — кажется, знакомые:
— … Вы-дох! Вдох! Давайте, давайте, мисс, дышите!
Какое же это счастье, когда кто-то знает, что именно нужно делать и как это действие обозначается! Дышать! О да! Слышать, осознавать, что ты не одна — и дышать! Чувствовать как по рукам и ногам разбегаются болезненные мурашки, но безумно радоваться даже им, потому что — живая!
Живая…
Впрочем, для полного ощущения жизни не хватало чего-то ещё, очень важного, основного. Ах да. Видеть.
Но перед глазами до сих пор мельтешили огненные брызги вперемешку с чёрными кругами. Правда, с каждым вдохом-выдохом они светлели, рассеивались… а затем, когда дыхание выровнялось, а глас небесный понемногу преобразовался во вполне нормальный человеческий — и вовсе пропали. Тогда она ещё не знала, чей это голос; но что он мужской, или даже юношеский — поняла.
Внимание металось во все стороны, не зная, на чём остановиться. К голосу. К проходящей в груди ломоте и скачущему комку, чьё трепыхание в конце концов перешло в ровное биение. К непроизвольно подёргивающимся рукам и ногам. К пересохшему горлу (кажется, ей очень хотелось пить…) К голодному спазму в животе. К… чему-то, не слишком больно, но назойливо впивающемуся в затылок… Усилием воли она прекратила эти метания и сосредоточилась на задаче: увидеть. И вспомнила, наконец, что для этого нужно всего-навсего поднять веки.
Потолок. Потолочные балки. Да, именно так они называются; только не ясно, далеко они или близко…
Поверхность, на которой она лежала, дрогнула, над ней склонилось чьё-то встревоженное лицо с шевелящимися губами. Вот кто ей помог, научил дышать, а теперь разговаривает, держит словами! Кстати, теперь, когда этот… мальчик? юноша?.. в общем, когда он стал так отчётливо виден, то можно понять, что он — близко, а потолок находится намного дальше. Глаза, получившие ориентир, наконец-то смогли оценить расстояние. И тотчас принялись за работу. Где она?
Стены, обитые чем-то мягким. Огонёк газового светильника, спрятанный в стеклянной колбе… Газового? Какая-то слабо освещённая каморка, насколько можно увидеть, не поднимая головы. Юный незнакомец рядом. И… какой-то шорох и бурчание снизу, будто там ворочается ещё кто-то огромный, страшный…
Испугаться она не успела, поскольку молодой человек и не думал оставлять её в покое:
— Бетти? Эй, мисс, вы меня слышите? Вы меня понимаете?
Что-то было в его речи… не в словах, а именно в речи. Неправильное. И не только в чужом и чуждом имени. Впрочем, смысл сказанного был ясен, сами слова понятны; но где-то, на задворках сознания, вдруг всплыло, что разговаривать можно и по иному, на другом язы…