Полный порядок, Дживз!

Вудхаус Пелам Гренвилл

Я всё ещё давил на своё чело ладонями, запустив пальцы в волосы и пытаясь сообразить, что необходимо предпринять в первую очередь, когда кто-то заколотил в мою дверь с такой силой, что затряслись стены.

— Вероятно, это мистер Финк-Ноттль, сэр, — сказал Дживз.

Но на сей раз интуиция его подвела. В комнату ворвался Тяпа. Глаза его безумно вращались, и он не дышал, а хрипел, как закоренелый астматик. Не вызывало сомнений, бедолага был взбудоражен, дальше некуда.

ГЛАВА 18

Я

прищурился и внимательно на него посмотрел. По правде говоря, его вид мне совсем не понравился. Заметьте, я не говорю, что он мне нравился когда бы то ни было, потому что Природа, созидая этого кристально чистого душой малого, немного переборщила с нижней челюстью и пронзительными, глубоко посаженными глазами, снабдив ими того, кто не являлся ни императором, ни полисменом-регулировщиком. Впрочем, сейчас, как вы понимаете, речь шла не о его внешности, а об угрожающем виде, и я в который раз пожалел о том, что Дживз чересчур щепетилен и тактичен.

Я имею в виду, можно, конечно, гордиться камердинером, который ускользает как вьюн в песок, когда к его молодому господину приходит гость, но тем не менее в определённые минуты, — а у меня возникло ощущение, что такая минута наступила, — тактичнее всего было бы остаться и в случае чего оказать посильную помощь.

Но Дживза в комнате не было. Я не видел, как он ушёл, не слышал, как он ушёл, но он ушёл. Сгинул. Исчез. Испарился. Куда ни кинь глаз, повсюду был только Тяпа. А Тяпина поза не вызывала доверия. У меня возникло такое ощущение, что он всю ночь думал и решил заново переговорить со мной об Анжелиных ногах, которые я массировал.

Однако после первой же его фразы я вздохнул свободно. Оказывается, мои тревоги были напрасны. Вы даже представить себе не можете, какое облегчение я испытал.

— Берти, — сказал он, — я должен перед тобой извиниться. Я был не прав.

Как я уже говорил, у меня отлегло от сердца, когда я понял, что Анжелины ноги здесь ни при чём, но тем не менее моё удивление трудно было передать словами. С тех пор как Тяпа надул меня в «Трутне», много воды утекло, и я никак не ожидал, что он неожиданно раскается в содеянном. Более того, по сведениям из надёжных источников, Тяпа неоднократно хвастался своей проделкой в кругу друзей и потешался надо мной почём зря.

В общем, я никак не мог догадаться, что заставило Тяпу пожалеть о своём дурном поступке. Возможно, конечно, его замучили угрызения совести, но почему?

Тем не менее факт оставался фактом.

— Дорогой мой! — прочувствованно воскликнул я. — Можешь не извиняться. Я всё понимаю.

— В каком смысле: «Можешь не извиняться»? Я уже извинился.

— Я имею в виду, не будем об этом. Забудь. Все мы иногда делаем глупости, о которых потом жалеем. Несомненно, ты был тогда немного под мухой, так что не вини себя слишком сильно.

— Послушай, что ты несёшь? Ты сам понимаешь о чём говоришь?

Его тон мне не понравился.

— Поправь меня, если ошибусь, — довольно холодно произнёс я, — но, насколько я понял, ты извинился

за свой непристойный поступок в «Трутне», когда зацепил последнее кольцо над бассейном за крюк в стене и заставил меня принять ванну не снимая фрака.

— Болван! Ничего подобного!

— Прах побери, за что же тогда ты просишь прощенья?

— За историю с Бассет.

— Какую историю?

— Берти, — сказал Тяпа, — когда вчера вечером ты сообщил мне, что любишь Медлин Бассет, я сделал вид, что тебе поверил, но на самом деле твоё утверждение показалось мне невероятным. Однако с тех пор я навёл справки и убедился, что ты мне не лгал. Соответственно, я пришёл извиниться за то, что в тебе усомнился.

— Навёл справки?

— Я спросил Бассет, и она подтвердила, что ты делал ей предложение.

— Тяпа! Как ты мог?

— Запросто.

— Это нетактично! Неужели ты совсем лишён возвышенных чувств?

— Начисто.

— Э-э-э: очень жаль.

— За каким ладаном мне нужны твои возвышенные чувства? Я хотел быть уверен, что ты не увёл у меня Анжелу. Теперь я спокоен.

По правде говоря, после этих слов мне стало всё равно, есть у Тяпы возвышенные чувства или нет.

— Тогда другое дело. Рад за тебя.

— Я выяснил, кто её увел.

— Что?!

Он стал мрачнее тучи. Глаза у него загорелись, а челюсть выдвинулась вперёд.

— Берти, — глухо произнёс он, — помнишь, что я поклялся сделать с тем, кто отбил у меня Анжелу?

— Если мне не изменяет память, ты собирался вывернуть его наизнанку:

– :и заставить проглотить самого себя. Точно. Так вот, я не передумал.

— Но, Тяпа, в который раз тебе говорю, я свидетель, что никто не отбивал её у тебя в Каннах.

— Всё верно. Её увели у меня здесь, прямо из-под носа.

— Что?!

— Прекрати твердить «Что?!» как попугай. Ты прекрасно меня расслышал.

— Но, Тяпа, после Канн она ни с кем не встречалась.

— Да ну? А с тритоновым типом?

— С Гусиком?

— Вот именно. С Гадом Финк-Ноттлем.

Мне показалось, он окончательно сдурел.

— Но Гусик любит Бассет.

— Не можете все вы любить Бассет, будь она проклята. Я не понимаю, как её вообще можно любить. Говорю тебе, он влюблён в Анжелу. А Анжела влюблена в него.

— Но Анжела дала тебе отставку до того, как Гусик приехал в Бринкли-корт.

— Ничего подобного. Несколько часов спустя.

— Не мог он влюбиться в неё за несколько часов.

— Интересно, почему? Я влюбился в неё за несколько минут. Боготворил землю, по которой ступала негодная клятвопреступница.

— Прах побери, Тяпа:

— Не спорь, Берти. Факт налицо. Она любит тритонового дегенерата.

Я вспомнил шикарное слово, которое сказала мне Анжела во время нашей с ней беседы в саду.

— Абсурд, мой милый. Полный абсурд.

— Правда? — Он вдавил каблук в ковёр. Про такое я читал только в книгах и впервые видел собственными глазами. — Тогда, возможно, ты объяснишь мне, как получилось, что она с ним помолвлена?