Полоцкая война. Очерки истории русско-литовского противостояния времен Ивана Грозного. 1562-1570

Пенской Виталий Викторович

Стоит также обратить внимание, что в поход на Полоцк были отмобилизованы далеко не все силы Русского государства. Если сравнить, к примеру, роспись служилых корпораций-«городов», что пошли на Полоцк и которые заступили дорогу Девлет-Гирею и его воинству на Оке и под Молодями в 1572 г., то нетрудно заметить, что списки эти различаются друг от друга. Несомненно, что, готовясь к походу, Иван Грозный и Боярская дума не могли оставить совсем без защиты южную, «крымскую» и юго-западную, «литовскую», «украйны», а также «украйну» «немецкую», в Ливонии. В разрядных записях по этому поводу сказано четко и недвусмысленно²⁸⁶. И само собой, не были затронуты мобилизацией и дети боярские и прочие служилые люди, находившиеся в ведении Казанского дворца, – в «подрайской» «казанской землице» было тревожно.

4. «Конъно, збройно, у барве, маючи тарчи, древа…»: литовское войско в Полоцкой кампании

Что могла противопоставить этой колоссальной по тем временам

силе Литва? Начнем с описания Полоцка. Представление о том, какими были его укрепления в начале 50-х гг. XVI в. (к зиме 1563 г. они явно не стали сильнее²⁸⁷), дают материалы ревизии Полоцкого воеводства 1552 г.

Согласно «Ревизии», цитадель Полоцка, Верхний замок, была расположена на «горе высокой самородней межи реками Двиною и Полотою» и «рублен» был замок «з дерева соснового (не самый лучший материал для стен. – В. П.) в пять стен городни кром веж». Из ревизии известно, что периметр Верхнего замка составляли 204 клети-«городни», длиной каждая 5–6 м (т. е. общая длина оборонительного периметра полоцкой цитадели составляла несколько больше 1 км).

Опорными пунктами в оборонительной стене Верхнего замка были 9 башен-веж. Резивия подробно характеризует каждую из них. Из этих девяти башен шесть были расположены попарно, разделенные 3–4 «городнями». По мнению белорусского археолога С.В. Тарасова, это было сделано преднамеренно – сдвоенные башни прикрывали друг друга и прилегающие участки замковой стены, фланкируя ружейным и пушечным огнем наиболее слабые места в обороне замка – прежде всего ворота и «фортку»-калитку²⁸⁸.

Не внушала уважения и артиллерия полоцкого Верхнего замка. Замковый наряд в 1552 г. составляли 10 «невелми великих» литых пушек на колесных лафетах, одно «дело великое спижаное», 2 дела «спижаных» и 2 кованых железных на колодах и козлах, 4 мортиры, 3 из которых были отлиты еще при Витовте, 2 железных «серпантина» на колесных лафетах и 3 – на козлах. Всем этим хозяйством должны были управляться 8 пушкарей²⁸⁹. Помимо этого, гарнизон мог полагаться также на 78 гаковниц (тяжелых крупнокалиберных крепостных ружей), а также на хранившиеся в замковом арсенале 605 «киев старосвецких железных» – под ними имелись в виду, видимо, совсем уж древние ручницы²⁹⁰. И даже отправка по королевскому приказу в Полоцк в августе 1562 г. 20 гаковниц не могла исправить плачевной ситуации с полоцкой артиллерией²⁹¹.

К Верхнему замку с западной стороны примыкали укрепления полоцкого «Великого посада». Его «острог крепок: а рублен острог и всякими крепостми делан по тому же, – говорилось в летописной повести о взятии Полоцка, – как и городная стена рублена, да и ров вкрузь острога от Полоты до Двины-реки делан крепок и глубок», однако при этом «от Двины-реки острожные стены не было»²⁹². По мнению белорусского археолога С.В. Тарасова, укрепления Великого посада насчитывали еще и 8 башен²⁹³. По всей видимости, конструктивно валы, стены и башни Великого посада, равно как и их состояние, практически не отличались от таковых Верхнего замка. Этого не скажешь об укреплениях Заполоцкого посада, сведений о которых практически не осталось. Из отрывочных сведений можно заключить только лишь, что здесь наличествовал «острог» и, возможно, ров, однако сила их явно была невелика²⁹⁴. Об укреплениях задвинских посадов, Екиманского, Островского и Кривцова, известно и того меньше, можно лишь предположить, что они в лучшем случае были ограждены тыном и, возможно, рвом, но не более того.

Слабым был и полоцкий гарнизон. Согласно материалам «Ревизии», в 1552 г. в нем на постоянной основе несли караульную службу при замке 30 пехотинцев-драбов. Содержались они за счет сборов на полоцкой таможне²⁹⁵. Помощь в этом занятии им оказывали местные мещане, жители Полоцка, «которы ночы на замку кличут и трубят», всего 51 человек)²⁹⁶. Кроме них, в замке было и 8 пушкарей. 1487 полоцких мещан, согласно «Ревизии», «окром роботы замковой и мостовой», должны были также «подводы на послы и гонцы давать а проводники сторожы замковые дают», а также выставляли «почтов» 47 «коней»²⁹⁷. Еще 6 «коней» выставляли «козаки замъку Полоцкого» и 49 – «слуги панъцерные» и «слуги путные» «замъку Полоцкого». Полсотни «коней» с владений своей епархии должен был снарядить для «обороны земской» полоцкий архиепископ²⁹⁸. 320 «коней» выставляла в случае войны полоцкая шляхта²⁹⁹.

В сумме весь этот военный потенциал Полоцкого воеводства составлял чуть больше пяти с половиной сотен «коней», и понятно, что сколько-нибудь долго без его силения оборонять Полоцк и его округу против мало-мальски приличной неприятельской армии было нельзя. Даже «лехкая» московская рать, насчитывавшая несколько тысяч закаленных в походах и боях всадников, легко одолела бы не имевшее боевого опыта полоцкое ополчение. Поэтому с началом войны Сигизмунд II и паны-рады всерьез озаботились усилением обороны города и Полочанщины. Еще по весне 1562 г. сюда были направлены польские наемники под началом коронного гетмана Ф. Зебжидовского, однако к осени их ряды сильно поредели – в ноябре 1562 г. под его началом числилось, к примеру, только 6 конных рот с 1308 «конями» против 13 с 2096 «конями» в июле³⁰⁰. И эти роты были отведены с началом зимы «на лежи» (на зимние квартиры) к западу от Полоцка. В самом же Полоцке на зимовку остались 4 пеших (драбских) роты списочной численностью около 700 бойцов³⁰¹. К ним стоит добавить еще почты полоцкого воеводы Ст. Довойны (300 «коней»³⁰²) и Виленского воеводича Я. Глебовича³⁰³, какое-то количество местных казаков (об участии 500 выехавших из Полоцка литовских воинов в невельской «поторжке» уже было сказано прежде) – ив сумме выходит около 2 тыс. конных и пеших бойцов³⁰⁴. Правда, во флорентийском архиве Медичи отложилось письмо неизвестного корреспондента, писавшего 6 марта 1562 г. из Кракова, что в Полоцке гарнизон насчитывал примерно 6 тыс. человек, в том числе 750 польской конницы и 800 польской же пехоты³⁰⁵. В принципе нет ничего невозможного ни в первой, ни во второй цифре. Большая включала в себя всех участников обороны Полоцка, в том числе вооруженных мещан и сбежавшихся под защиту стен и валов Полоцка местных крестьян, а меньшая – более или менее профессиональную часть защитников города. В любом случае значительное численное превосходство русского войска над защитниками Полоцка несомненно.

Подведем итог. Хотя после падения Смоленска к Полоцку перешла роль одного из ключевых пунктов в системе обороны северо-восточной границы Великого княжества Литовского, роли этой он не соответствовал. Общая архаичность военного дела Великого княжества вкупе с перманентным финансовым кризисом и слабостью великокняжеской власти не позволили ни усилить оборону пограничья, ни привести полоцкие укрепления в надлежащий вид. Старые укрепления Полоцка позволяли его гарнизону и укрывшимся за его стенами местным жителям отсидеться в случае набега «лехкой» московской рати, однако сопротивляться большой армии с сильной артиллерией город был не способен. Спасти его могла только поддержка извне. Но как обстояло дело с «помойным» войском, которое могло заставить московитов снять осаду с города, как это уже было в 1518 г.?

Увы, и здесь дела обстояли далеко не самым лучшим образом. Хотя шел уже второй (если вести отсчет от тарвастского казуса) год войны, мобилизация посполитого рушения по-прежнему работала с пробуксовкой. Пока московский гром не грянул, литовский шляхтич не торопился креститься и ехать на «службу земскую» «конъно, збройно, у барве, маючи тарчи, древа». Верховная же власть ломала голову над тем, как подготовиться к отражению вероятного неприятельского вторжения. 24 сентября 1562 г. украинным воеводам (в том числе и полоцкому), старостам, державцам и прочим начальным людям была разослана «наука», в которой прописывались их обязанности на ближайшее время. Для того чтобы на пограничье была «лепшая порадность», им предписывалось, в частности, привести в порядок всю замковую артиллерию и ее снаряжение и организовать несение надежной сторожевой службы и приложить все силы для того, чтобы сделать дороги непроезжими для неприятеля. Кроме того, ротмистрам наемных драбских рот предписывалось, чтобы они со своими людьми ночевали исключительно в замках, но никак не в предместьях-посадах³⁰⁶.

Наука наукой, однако одной обороной замков войну было не выиграть, надо было решать, что делать с посполитым рушением. В сентябре 1562 г. паны-рады писали Сигизмунду, что надо бы распустить собранные хоругви и панские почты, поскольку их запасы провианта и фуража были на исходе. Король согласился с этим предложением, но потребовал 24 сентября, чтобы те, кто опоздал явиться на сборы или вообще остался дома, был готов выступить на «службу земскую» по первому требованию³⁰⁷. Спустя пару месяцев это требование прозвучало. 13 ноября были разосланы по поветам «листы военъные», созывавшие шляхту на войну. В них говорилось о намерении неприятеля напасть на Литву, почему шляхте надлежало явиться «с почътом слуг ваших, конъно, зброино, з древы, с тарчами, яко воину служити повинъны, маючи з собою всю спижу военъную» надлежало на все тот же День святого Николая 6 декабря 1562 г. в Минск, к наивысшему гетману М.Ю. Радзивиллу Рыжему³⁰⁸.

В тот же день, 13 ноября, были разосланы аналогичные «листы» на Волынь, шляхте которой сообщалось, что ей назначен срок сбора в Речице снова на День святого Николая, а собирать их должен был князь Б.Ф. Корецкий. Спустя полторы недели, 23 ноября, приказ о мобилизации был отправлен татарским хоружим, а 6 декабря – тем хоружим и шляхтичам, «которые на воине на Друцъких полях не были». Им предписывалось явиться на сбор в Лукомль, где их поджидал воевода Троцкий и польный гетман Г. Ходкевич, на все тот же День святого Николая (может показаться странным, что приказ явиться на сборы разослан в тот день, когда они должны были завершиться, но, как отмечал А.Н. Янушкевич, ничего странного в этом нет – листы эти были датированы 3 ноября 1562 г. и написаны заранее³⁰⁹).