Полоцкая война. Очерки истории русско-литовского противостояния времен Ивана Грозного. 1562-1570

Пенской Виталий Викторович

Ответ Ивана Грозного на это «умильное» челобитье заслуживает того, чтобы остановиться на нем подробнее. Сперва царь обвинил своего «брата» в разжигании конфликта, преднамеренном его, Ивана, оскорблении, в наведении на Русскую землю татар и «вступлении» в «Вифлянскую землю», давнюю государеву отчину. «Ино такие великие досады кто может понести?» – вопрошал, перечислив «обиды», нанесенные Сигизмундом, Иван. Однако же, несмотря на все «великие досады», московский государь, «скорбя о розлитии крови християнские», буде брат наш Жигимонт «похочет доброго пожития», то «прислал к нам своих послов или посланников с таким делом, которое бы на доброе дело постановити могло»²⁴⁹. А о чем пошел бы разговор в ходе переговоров ними – так о том Иван Грозный намекал более чем недвусмысленно, перечисляя «великие досады», учиненные ему и его государству от «брата» Жигимонта.

О том, как развивались события дальше, сообщает, к примеру, краткая выписка из посольских книг об отношениях Москвы и Вильно, составленная около 1572 г. Из нее следует, что И.И. Федоров после своего первого послания Ходкевичу, основываясь на грамоте Ивана Грозного, отписал ему в другой раз. В этом своем письме он сообщал, что «к своей братье писал» и что «бояре государю били челом, чтоб государь похотел с королем быти в любви и в дружбе». Позиция Ивана Грозного, сообщает выписка, осталась прежней – переговоры возможны, однако великие послы, присланные из Литвы, должны иметь соответствующие полномочия²⁵⁰.

В ответном послании Федорову Г. Ходкевич писал, что он, в свою очередь, отписал панам рады и королю и ждет от них ответа, а до тех пор, пока он не пришел, «Иван (Федоров. – В. П.) бы в Ливонскую землю до тех мест входити и зацепки чинити не велел»²⁵¹, т. е. придерживался бы фактического перемирия. То же самое писал воевода юрьевскому наместнику и в двух последующих грамотах, а сам, судя по письму князя Александра Полубенского все тому же Федорову, отъехал в Вильно для ведения переговоров с литовской элитой.

Эта поездка имела своим результатом посланную от имени виленского епископа Валериана, канцлера М. Радзивилла Черного, наивысшего гетмана М. Радзивилла Рыжего, самого Ходкевича и «всей королевской рады» грамоту, доставленную гонцом С. Алексеевым. Гонец сказывал Федорову, что послан от Ходкевича с письмом, в котором паны рады обращаются к московским боярам, чтобы те «наводили государя, как бы меж государей постановенье перемирием учинить, поколе через послы дела постановят». «И буде похочет государь, – продолжал Алексеев, – и он бы послал х королю послов своих о миру и о доброй смолве, а король по тому же пошлет»²⁵².

Перемирие, пока великие послы будут вести переговоры, – вот, пожалуй, главный мотив, который побудил Ходкевича вступить в переписку с Федоровым. Складывается впечатление, что Ходкевичу и панам рады стало известно о военных приготовлениях Ивана Грозного и они решили попытать счастья, добившись хотя бы отсрочки готовящегося похода. В Москве, похоже, догадывались об этом и потому не особо и обнадеживали себя перспективой замирения. И когда 23 ноября 1562 г. С. Алексеев приехал в Москву, его ожидал прохладный прием²⁵³.

Намек, что и говорить, был более чем прозрачен, и ответ, полученный Алексеевым, и вовсе ничего хорошего не обещал. Нет, Иван Грозный не стал отказывать в выдаче опасной грамоты послам. Однако в ней было сказано, что «нечто рать Московская будет в Литовской земле, и послы бы ко царю и великому князю шли ранее и дело бы доброе постановили, а от царевы и великого князя рати зацепки им никоторые не будет»²⁵⁴. Одним словом, переговоры переговорами, но в Москве планов своих переменять ради них не будут. Попытка Алексеева от имени виленского епископа Валериана и панов рады апеллировать к митрополиту Макарию встретила вежливый, но однозначный отказ с его стороны²⁵⁵.

Бояре же в ответной грамоте радным панам перечислили сперва все «великие досады», что учинил король их государю, а затем напомнили им, что Ливония издавна отчина их государя, а «король приказывает надвое» о Ливонской земле – то он сообщает, что земля та ему отдана «от цесаря во оборону», то она является старинной вотчиной, хотя в их же старинных хрониках (sic!) написано, что в свое время «Ягайла наймовал ливонских немец на дядю своего на Кестутья, и как Витофт, бегаючи от Ягайла, тех же немец наймовал. И как Ягайло и Витофт ходили к немецкому к Мариьну городку, и на которой своей воле те немцы я Ягайлом и с Витофтом помирились». «И коли б та земля была королева, – вопрошали бояре радных панов, – и таким было делом почему так делатца?»²⁵⁶

С этими печальными новостями литовский «гончик» засобирался домой. Отъезд его состоялся 27 ноября 1562 г.²⁵⁷, когда приготовления к Полоцкому походу вступили в завершающую стадию. Через день, 29 ноября, Иван Грозный отправляет вперед себя в село Крылатское под Москвой окольничих А.А. Бутурлина и В.П. Головина, которым поручил подготовить там свой первый стан на долгом пути к Полоцку, а 30 ноября Иван «для своего дела и земского, пошел с Москвы, слушав молебнов у Пречистой Богородицы и у великих чюдотворцов, и шел пеш до Бориса и Глеба, что на Арбате, а провожал его Макарей митрополит со кресты и со всем освященным собором до Бориса и Глеба. И пришед к Борису и Глебу, слушал царь и великий князь обедни и молебнов, а после обедни царь и великий князь, взем Бога на помощь, пошел с Москвы для своего дела и земского»²⁵⁸. Великий Полоцкий поход начался.

3. «А мы, холопи его государские, ныне на конех сидим, и мы за его государское дело с коня помрем»: московская рать зимой 1562/63 г.

Для похода на Полоцк Иван Грозный собрал действительно «тьмочисленную» рать (хотя и не столь огромную, как можно представить, исходя из сведений, что сообщают польские хроники и всякого рода «летучие листки» и прочие пропагандистские материалы²⁵⁹, наводнившие тогда Евpony).

«Записная книга Полоцкого похода» как будто сообщает нам точные сведения о ее численности – обобщим их по полкам. 4 декабря 1562 г. Иван Грозный прибыл в Можайск и оттуда разослал грамоты в Старицу, к своему двоюродному брату Владимиру Андреевичу, в Боровск к князю И.Д. Бельскому и «по всем местом к бояром и воеводам» собрать сведения о том, сколько детей боярских и их людей съехалось на место сбора в Николин день. 7 декабря была составлена предварительная (sic!) роспись по полкам служилых людей, которые должны были собраться в указанных местах²⁶⁰.

Согласно этой росписи, в Государевом полку должно было быть немногим больше 5 тыс. бояр, окольничих, приказных людей, стольников, стряпчих, жильцов, дворян и детей боярских дворовых, выборных и городовых и еще 1,1 тыс. «зборных людей» с северных городов. Большой полк в своих рядах насчитывал округленно 2,9 тыс. дворян и детей боярских, без учета служилых людей двора Владимира Андреевича, 1,6 тыс. татар и почти 1,3 тыс. казаков. Полк Правой руки состоял из 1,9 тыс. детей боярских, 105 служилых людей из свиты «царя» Симеона Касаевича, 150 черкесов, 600 татар и 216 мордвинов, а также 1 тыс. казаков. В Передовом полку было около 1,9 тыс. детей боярских, 260 ногаев со своими мурзами, казанских, свияжских и чебоксарских людей 940 и чуть больше 1 тыс. казаков. Полк Левой руки имел в своих рядах 1,9 тыс. детей боярских, сотню татар двора «царевича» Кайбулы, кадомских татар со своими князьями и мурзами 800 с лишком и 600 казаков. Наконец, в Сторожевом полку было немногим меньше 1,9 тыс. детей боярских, 60 татар свиты «царевича» Ибака, 150 новокрещенов и выезжих татар и немногим больше 800 цненских татар, мордвы и мещерских бортников, а также почти 600 казаков. При наряде числились чуть меньше 1,5 тыс. детей боярских и чуть больше 1 тыс. казаков. Остался Ертаульный полк, в списки которого были внесены 1 тыс. детей боярских, 90 ногаев, почти 300 мордвы и с полтысячи казаков²⁶¹.