Полоцкая война. Очерки истории русско-литовского противостояния времен Ивана Грозного. 1562-1570

Пенской Виталий Викторович

Обеим ратям 1-го «эшелона» пришлось действовать в сложных условиях. Псковский книжник писал о той весне, что «сие лето (т. е. 7070. – В. П.) зима была добре снежна, и весна вода была велика в реках, и не памятят люди таковой поводи, и мелниц много теряло»¹⁵³. В наказе, который был отправлен с князем Лыко-Оболенским Морозову, не случайно говорилось о том, что если будет невмочь действовать всему войску вместе из-за половодья, то разделить его на три отряда и разослать их в набеги по отдельности.

Возможно, здесь и кроется ответ на вопрос почему – почему русским полкам удалось достичь внезапности в ходе мартовского набега. Похоже, что в Литве не ожидали, что в столь сложных погодных условиях русские решатся предпринять наступление, и просчитались¹⁵⁴. Впрочем, нельзя исключить

и то, что злую шутку с литвинами сыграла миссия Баркулаба Корсака. Так, 1 февраля 1562 г. Сигизмунд разослал воеводам и старостам приграничных городов и волостей напоминание, что срок перемирия с Москвой истекает и, пока там находится посольство Корсака, не поддаваться на провокации и строго смотреть за тем, «як бы з стороны нашое ку розлитью крови хрестьянское ничим причина не дана», При этом, писал король, нужно сохранять бдительность и обо всех «зацепъках» с московской стороны немедленно сообщать ему. Увы, должного воздействия ни это, ни предыдущие послания не оказали – к открытию «сезона» литовцы оказались не готовы¹⁵⁵.

3. Литовская мобилизация и второй акт кампании 1562 г

Выступлением смоленской и стародубской ратей увертюра к Полоцкой войне была разыграна. Русские полки добились первых успехов, захватили стратегическую инициативу, и их действия показали, что неприятель традиционно опаздывает с мобилизацией и не готов к отпору. Литовская шляхта снова саботировала неоднократные призывы великого князя выступать в поход «конно, людно, оружно и збройно». Проблемы были и с наемниками, которые, не получая жалованья, толпами дезертировали со службы. Королевским обещаниям, что оно вот-вот будет заплачено, не верили, и 10 марта 1562 г. король с сожалением констатировал, что «многие люди служебъные ездные и драби з войска польского и литовъского втекают не дослуживъши»¹⁵⁶.

Неожиданная активность русских войск, терзавших весной 1562 г. литовское пограничье, вынудила литовские власти очнуться от спячки и активизировать замершие с наступлением зимы военные приготовления. Упущенное время наверстывалось в авральном порядке. Предыдущий опыт показывал, что наемные роты боеспособнее, чем посполитое рушение, и скоры на подъем. Однако, отмечал А.Н. Янушкевич, литовские власти не могли отказаться от созыва рушения, ибо возможности великокняжеской казны не позволяли (хотя сейм и вотировал дополнительный военный налог) набирать и содержать длительное время большие наемные контингенты¹⁵⁷. К тому же они были нужнее всего сейчас в Ливонии, где необходимость удерживать обретенные территории требовала постоянного присутствия литовских войск. А денег на их содержание не было. 29 апреля 1562 г. Сигизмунд снова отписывал ротмистрам в Ливонии, чтобы те всеми силами удерживали своих людей на службе, обещая скоро доставить провиант, а потом и деньги (как только получится расплатиться с польскими наемниками)¹⁵⁸. Последних после тяжелой зимовки в Завилейской Литве и Ливонии с окончанием распутицы было решено перебросить на Полочанщину. 6 мая 1562 г. был издан и соответствующий королевский «универсал», предписывавший местным властям, магнатам и шляхте оказывать всемерную поддержку гетману войска польского Ф. Зебржидовскому и его людям¹⁵⁹. Правда, было их немного – примерно с небольшим 2000 «коней», несколько сотен пехотинцев-драбов (разные авторы дают разные цифры – от 350 до 750) и немногочисленная полевая артиллерия (4 средних и 2 больших фальконета, 6 серпентин, всего 12 орудий)¹⁶⁰, так что и они не могли быть надежной защитой от вторжения русских ратей.

Одним словом, без мобилизации шляхты было не обойтись. Но началась она с большим опозданием против действий русских войск. Лишь 23 апреля, спустя почти месяц после того, как полки Шереметева и Мещерского совершили свои рейды, были разосланы военные листы. 1 мая рассылка о необходимости сбора на Друцких полях «с почты своими, конъно, зброино, яко служъбу земъскую служити повинни», была повторена, а 6 мая военные листы были высланы в Жемайтию. Любопытна формулировка королевского призыва к тамошней шляхте: «При костелах и местах наших в торгу у съвята кликати казали, жебы кажъдый, хто шляхтичом мешить ся и войну служити повинен, чим наборздей на служъбу земъскую ехал», в противном же случае уклонисты и нетчики, обещал король, будут покараны согласно закону¹⁶¹.

По ходу дела в порядок мобилизации вносились коррективы. Идя

на компромисс со шляхтой и желая прикрыть угрожаемые направления, Сигизмунд и его советники решили собрать волынское рушение 9 мая (Николин день) под Речицей на тот случай, если русские полки с Северщины вторгнутся сюда. Увы, в положенный срок волынская шляхта в указанном месте не собралась, и 15 мая в разосланных военных листах, обращаясь к местной шляхте, Сигизмунд писал, что «иж многие некоторые з вас о листы наши ничого не дбаючи и до сего часу там до Речицы еще не притегънули». 10 июня жмудской шляхте предписано было не ехать к Орше, но выдвинуться в Ливонию, под замок Каркус (совр. Каркси), на соединение с расположенными там войсками под началом гетмана Г. Ходкевича¹⁶².

Однако шляхта все так же не стремилась воевать, отсиживаясь по своим имениям. 18 июля 1562 г. Сигизмунд, обращаясь к ней, писал, что те из шляхтичей (а таковых, по его словам, набралось до половины военнообязанных¹⁶³), «хто бы так упорный а непослушъный быти хотел и еще за сим росказаньем и напоминаньем нашим и повинъности своей досыть не чинечи у его милости пана воеводы Троцкого в час, как вышей в сем листе нашом вам ознаймено, не был и в реистры его милости не въписал а дома зостал, або хотя и на жолънерскую служъбу пенези наши вземъше и почъту домового особъливе не поставил», то такие нетчики будут наказаны и конфискацией маетностей, и даже «горлом» (т. е. смертью)¹⁶⁴.

Тяжко проходившая мобилизация не оставляла жителям порубежья иной надежды, кроме как на Бога и на свои небольшие силы – особенность организации обороны приграничной зоны Великого княжества Литовского на востоке состояла в том, что она осуществлялась силами местного населения при минимальной поддержке из центра¹⁶⁵.

Действуя в рамках этой традиции, Сигизмунд 6 апреля 1562 г. разослал украинным державцам инструкцию. В ней он наказывал в связи с начавшейся войной подготовить тамошние замки к обороне и, «оземъши Бога на помоч», «замъком, местам, волостям и селам того неприятеля нашого московъского к тамошънему краю прилегълым и гже досягънути можеш, такеж плен, пустошенье и шкоду мечом и огънем и въсяким способом и обычаем неприятельским чинить, колько тобе Бог допоможет»¹⁶⁶. Тем самым пограничным war-lord’aM развязывались руки в ведении «малой» войны с одной, правда, небольшой, но очень важной поправкой – в этой войне они могли рассчитывать только на себя и своих соседей, ибо у короля не было в достаточном количестве ни денег, ни войска. В итоге небольшие гарнизоны украинных замков и местные ополчения в лучшем случае могли отбивать набеги мелких русских и татарских отрядов, отсиживаясь в замках в случае приближения «тьмочисленных» московских полков. К счастью для них, «лехкие» русские рати, если не удавалось взять городок или замок «изгоном», не пытались штурмовать сколько-нибудь укрепленные местечки и замки, ограничиваясь опустошением их округи и сожжением посадов и слобод, прилегающих к ним.

Тем временем в Москве, удерживая инициативу, спустили с цепи новую волну ратных. Мартовские рейды показали, что в приграничной зоне нет крупных литовских сил, местные ополчения и гарнизоны украинных замков малочисленны и не рискуют вступать в «прямое дело» с русскими. Почему и стоило продолжить набеги, наносившие урон неприятелю и позволявшие служилым людям набить добычей торока и переметные сумы, компенсировав расходы на снаряжение в поход. И в мае в движение приходят полки 2-го «эшелона», развернутые в Великих Луках, Холме и Дорогобуже.

Давая им характеристику, русский книжник писал, что «того же лета (т. е. 7070 или 1561/62 г. – В. П.) марта с 25 дни, как с Литовским королем перемирие отошло, и царь и великий князь велел быти на Луках царю Симеону Касаевичю Казанскому¹⁶⁷ да царевичу Кайбуле¹⁶⁸ да бояром и воеводам князю Ивану Ивановичу Пронскому да князю Ондрею Михайловичю Курбьскому да Петру Васильевичю Морозову и иным своим воеводам со многими людми». И дальше он сообщал, что государь «в Холму велел быти бояром своим князю Ивану Федоровичю Мстиславскому да князю Петру Ивановичи) Шуйскому да князю Петру Семеновичю Серебреного со многими людми». Третья рать, по его словам, собиралась в Дорогобуже («а в Дорогобуже велел царь и великий князь бытии бояром и воеводам князю Петру Михайловичу Щенятеву да князю Ондрею Ивановичю Нохтеву-Суздальскому да князю Петру Семеновичу Серебреному со многими людми»)¹⁶⁹.