Полоцкая война. Очерки истории русско-литовского противостояния времен Ивана Грозного. 1562-1570

Пенской Виталий Викторович

Хитрую интригу попытался закрутить Сигизмунд. С одной стороны, он своим посланием демонстрировал непреклонность и убежденность в своей правоте, обвиняя Ивана в нежелании разрешить дело миром. С другой же стороны, король, не желая напрямую обращаться к своему «брату», попытался якобы от имени Воловича изобразить готовность продлить перемирие еще на несколько месяцев для того, чтобы обменяться посланниками и еще раз попытаться обойтись без кровопролития. Насколько искренним был король в этом своем желании? Представляется, что нинасколько, его цель заключалась только лишь в том, чтобы отсрочить начало войны. Июль, а тем более август – уже лето, скоро осень, распутица, и воевать будет уже поздно, а вот время для военных приготовлений, которые шли ни шатко ни валко¹²⁶, будет выиграно. Но что еще более важно, в Вильно рассчитывали привлечь к действиям против московского государя крымского хана.

Еще в октябре 1560 г. Сигизмунд послал в Крым своего дворянина Г. Кайдаша с письмом, в котором писал «царю» о том сожалении, которое он испытал, узнав, что ханский сын, наследник-калга Мухаммед-Гирей, не дошел до земель московского «и никоторая ся шкода и сказа земли оного неприятеля не стала»¹²⁷. Московский же государь, продолжал Сигизмунд, воспользовавшись этим, послал свое войско в Ливонию «и всю оную землю, обороне нашой подданную воюет и места поседает». «Нам до вышъстья перемирия, – продолжал король, – для нарушения присяги, обороны той земли казати чинити негодиться», а «брату» нашему как раз наоборот, «погода и час есть», поскольку общий враг и Литвы, и Крыма, московский государь, «силы свои, мало не вей, до тое земли Ифлянтъское обернул и там, в том край с поля людей великих мети не может». И в знак дружбы и готовности выполнить союзнический долг не мог бы крымский «царь» сам лично возглавить татарское войско в походе на Русскую землю?¹²⁸

Хитрый крымский «царь» Девлет-Гирей I, однако, не торопился исполнять свою «обетницу». Он с удовольствием играл роль «третьего радующегося» и уж совершенно точно не собирался таскать каштаны из огня для короля. К тому же в 1560 г. русское наступление на Крым все еще продолжалось, и хан не рискнул выступить в поход, имея угрозу и со стороны Днепра, и со стороны Дона, ограничившись отиравкой в Поле небольших отрядов, имевших задачу прощупать русскую оборону на крымской «украйне». Ив 1561 г. хан не торопился демонстрировать свою «приязнь» Сигизмунду, а вместо этого прислал Ивану Грозному своего гонца с малым «поминком», аргамаком, демонстрируя тем самым желание продолжить контакты с Москвой¹²⁹.

В Москве знали и о пересылках между Вильно и Бахчисараем, и о том, что Сигизмунд пытается натравить Девлет-Гирея I на Русскую землю. Об этом Иван прямо писал в ответной грамоте королю, которую должен был доставить Корсак (к ней была приложена копия послания Сигизмунда Девлет-Гирею, изъятая у литовских гонцов воеводой Данилой Адашевым на днепровском перевозе¹³⁰, с предложением хану организовать поход татарских ратей на Русскую землю)¹³¹. В общем, в Москве не заблуждались относительно действительных целей посольства Корсака. Отправляя его обратно 12 апреля 1562 г., Иван строго-настрого наказал приставам Менынику Проестеву и Андрею Мясному следить за тем, чтобы «с литовским посланником не говорил никто; а кто учнет с литовским посланником и с его людми говорити тайно, и Меншому и Ондрею того изымав прислати к Москве»¹³². Одним словом, последняя попытка Сигизмунда отсрочить начало войны успеха не имела. Москва, убедившись в нежелании Вильно идти на компромисс, не видела сколько-нибудь стоящих причин откладывать начало войны.

2. Начало боевых действий

Каков был план действий царских ратей на кампанию 1562 г.? При сопоставлении сведений из летописей и разрядных книг складывается следующая картина. Группировка русских войск на литовском «фронте» состояла из трех «эшелонов». Первый «эшелон» включал в себя две рати – смоленскую и стародубскую. Пока они опустошали Литву, в Великих Луках, Холме и Дорогобуже собирались полки второго эшелона. Ну а за первым и вторым «эшелонами» в поход должен был выступить сам Иван Грозный¹³³. При этом часть сил была выделена на всякий случай для обороны крымской «украйны»¹³⁴.

Задачи, которые предстояло решать каждому «эшелону», можно попытаться определить исходя из состава ратей, в них входивших, и анализа поименного списка воевод.

Начнем со смоленской. Роспись 7070 г. (1561/62 г.) называет смоленскими воеводами, которые «годовали» в то время в Смоленске, шесть человек и еще двоих – в качестве городничих¹³⁵. Первый в этом списке, боярин М.Я. Морозов, происходил из старой московской боярской семьи, служившей московским князьям еще во второй половине XIV в. Его карьера первоначально шла при дворе – в феврале 1547 г. он заменил убившегося с лошади В.М. Тучкова в качестве «дружки» со стороны царской невесты Анастасии Романовой¹³⁶. В 1548 г. Морозов был пожалован чином окольничего, а в 1549 г. стал боярином¹³⁷

и в составе царской свиты отправился вместе с юным Иваном на Казань. В 1550 г. боярин участвовал в царском выходе в Коломну «по вестям» с Поля о приближении татар. В эту кампанию он получил и первое воеводское назначение – отправив в Поле на разведку «лехкую» рать во главе с князем С.И. Микулинским, Иван назначил воеводой Сторожевого полка нашего героя. По возвращении же с Поля Морозов был оставлен в Рязани воеводой Передового полка¹³⁸. В казанском походе 1552 г. боярин руководил нарядом, и, видимо, успешно, раз в дальнейшем он как «эксперт» неоднократно руководил нарядом, не забывая и о полковой службе¹³⁹.

В общем, боярин Морозов был опытным воеводой, хотя и не хватавшим звезд с неба, – воевода средней руки, каких в русском войске в ту пору было немало. Максимум, чего он добился к этому времени, так это должности первого воеводы Сторожевого полка в зимнем 1558 г. походе в Ливонию и второго воеводы Большого полка в летнем 1560 г. походе на Феллин. И что самое важное, ему явно не хватало опыта руководства пусть и небольшой, но самостоятельной ратью. Стоит ли удивляться, что перед завершением перемирия в Смоленск прибыл из Москвы князь Ф.И. Лыков-Оболенский с царским наказом. В нем Морозову со товарищи сообщалось, что в Смоленск должен прибыть бывший казанский «царь» Шигалей (Шах-Али) с многочисленными татарами и прочими служилыми инородцами¹⁴⁰, и вместе с русскими служилыми людьми эта сборная рать должна отправиться в поход против литовцев¹⁴¹.

Командовать ею фактически должен был боярин воевода И.В. Шереметев-Болыной, опытный военачальник и ветеран многих походов, герой сражения при Судьбищах летом 1555 г.¹⁴² Войско его, расписанное на Большой, Передовой и Сторожевой полки, с тремя татарскими царевичами и пятью русскими воеводами (не считая самого Шереметева и приставов при татарских царевичах)¹⁴³, насчитывало примерно 6–6,5 тыс. «сабель» и «пищалей (в том числе посаженных на конь смоленских стрельцов и казаков)¹⁴⁴.

Структура смоленской рати и ее состав (значительную часть которой составляли татары и служилые инородцы) позволяет считать, что перед нами – типичная «лехкая» рать. Она не должна была ввязываться в сколько-нибудь серьезные бои, но осуществить быстрый и опустошительный рейд по территории неприятеля, нанести ему максимально возможный урон, взять пленных и разведать намерения противника¹⁴⁵. Эту задачу смоленская рать успешно выполнила. В королевском листе, разосланном пограничным старостам и державцам 2 апреля 1562 г., сообщалось, что «люди вторгнувъши московские под Полоцко на рубежы села выпалили и немало людей в полон побрали»¹⁴⁶.

Московский книжник, составитель официальной истории войны, уточнил эти сведения. «Марта же в 25 день царь и великий князь Иван Васильевич всея Русии, з Жигимонтом-Августом королем додръжав перемирие по перемирным грамотам до Благовещениева дни, и за королево неисправленье посла в Литовскую землю рать свою а велел Шигалею-царю отпустити из Смоленска царевича Ибака¹⁴⁷ да царевича Тахтамыша¹⁴⁸ да царевича Бекбулата¹⁴⁹ да бояр и воевод Ивана Васильевича Шереметева Болшово да Ивана Михайловича Воронцова и иных воевод многих со многими людми и с Тотары ис Мордвою», – записал он. И далее он отметил, что государевы люди «пришли в Литовскую землю на Святой неделе безвестно, и воевали Оршу и Дубровну и Мстиславль, и слободы у Орши сожгли, а у Дубровны посады пожгли же, и полон многий поймали»¹⁵⁰. Этот рейд занял немного времени – меньше недели. 26 марта воеводы выступили в поход, а 2 апреля Сигизмундуже отправляет письмо, в котором подвел печальные итоги промашки, допущенной пограничными warlord’aMH, ибо разосланные на порубежье от имени Сигизмунда еще осенью 1561 г., предупреждения оказались бесполезными. Вторжение русских войск застало литвинов врасплох, и они не сумели организовать отпор неприятелю.

Аналогичную задачу выполнила в эти же дни и стародубская рать. Во главе ее стоял путивльский наместник князь Г.Ф. Мещерский со товарищи. «И они воевали Могилевские и Чичерские и Пропойские места», – отмечал летописец¹⁵¹. Увы, летописная запись слишком лаконична, а разрядные книги и вовсе молчат об этом походе, чтобы составить представление о наряде сил для этой экспедиции и о структуре рати. Можно лишь предположить, исходя из численности служилых людей Северской земли, которые участвовали в других походах того времени¹⁵², что в этом рейде у мещерского было не больше 2,5 тыс. ратников.