Полонянин
Шрифт:
– А зачем нужно было Малин палить? Зачем с ятвигского посадника шкуру драть? Зачем мать мою убивать нужно было? – разозлился я.
– С матерью твоей нехорошо получилось, – согласился варяг. – Не хотел Игорь смерти княгине Беляне. Казнил он себя за это. Плакал даже. Говорил, что нашло на него что-то. И прощения у богов за свой проступок вымаливал. Я это сам видел. Он же хотел, чтоб все миром обошлось. Подписала бы Беляна новый договор, стремя бы ему на верность поцеловала, пока мы вас по лесам гоняли, и спокойно бы Древлянская земля в Русь бы вошла. Игорь с вас даже поначалу ругу брать не хотел. Лишь бы угрозу от Киева отвести, и то ладно. А видишь, как повернулось. А с Малином да посадником, ну… – развел он руками, – это война. Ты-то дулебов, небось, не жалел?
– Так они же враги.
– А вы нам в ту пору друзьями были? Ваши, думаешь, наших мало побили? Вот и закипела кровь у руси.
– Так ведь в конце концов вы своего добились, отца заставили стремя Игорево поцеловать. Так зачем же меня убивать?
Мы давно уже сидели в горнице вышгородского терема. Друг напротив друга, а меж нами широкий стол. Бывший княжич, а ныне холоп, и воевода варяжский. Накрыли нам стольники и скрыться поспешили – не приведи нелегкая под горячую Свенельдову руку попасть. Выпили мы. Закусили. Потом снова выпили и опять закусили, потом… выпито много было. Корчаги по три на каждого усидели. Захорошело нам. На разговоры потянуло. Обиды старые припомнились. Об уважении друг к дружке заговорили. Тогда и стали выкладывать все без обиняков. Начистоту.
– А ты не понял? Мал не вечный, помереть может, а с тобой все по-новому начинать надобно. Договоры писать, старые подтверждать. А вдруг ты кочевряжиться начнешь? Уговаривай тебя потом, уламывай. А так – нет человека и вопросов нет. Потому мы тебя и высиживали, как жар-птицу редкую. И вятича этого подговаривали, и засаду на тебя устраивали, и гнали тебя, когда ты в Прагу улизнуть собрался, а с тебя все как с гуся вода. Ты когда пропал, я даже вздохнул спокойно. Не хотел жизнь твою себе на душу брать. Так ведь нет! – снова хлопнул воевода кулаком по столетне. – Приперся! У отца моего, у Асмуда, глаза на лоб полезли, когда он тебя в стане Игоря увидел. Ошалел даже от наглости твоей. Подумал, что теперь точно тебя живым не выпустит. – Помолчал воевода, а потом спросил вдруг: – А это правда, что он об грудь твою кинжал сломал?
– Истинно, – кивнул я, вспомнил, как связанный у Игорева шатра валялся. – Не поверил он словам моим, спытать решил, а на мне кольчуга была. Оттого кинжал и сломался.
– Тьфу! – в сердцах плюнул Свенельд. – А он мне все твердил, что заговоренный ты! А оно вон как оказалось!
– А ведь меня и вправду Вельва заговаривала. Сказала, что ни я вам, ни вы мне вреда причинять не должны. Не то обоим несладко станет.
– Слышал я про это, когда он чуть живым до Киева добрался. Так ты поэтому отца моего о нападении предупредил?
– Угу, – кивнул я. – А Асмуд, небось, подумал, что это от большой любви?
– Ничего он не подумал. В живых остался, и на том спасибо. Но ведь и мы в долгу не остались. Даже когда отец твой Игоря казни лютой предал, мы с тебя чуть ли не пылинки сдували. Ольга хотела вас в бане сжечь, когда ты сватать ее приехал, наглость неслыханную оказал, мы ее насилу отговорили. А теперь, вишь, спите в обнимку.
– Холодно, видать, душам нашим, потому и жмемся друг к дружке, чтоб теплее стало, – ответил я и опять икнул.
– Я смотрю, тебя совсем заколдобило, – ухмыльнулся варяг.
– Не. – Я упрямо головой покачал.
Все вокруг поплыло, только я виду не подаю. Сижу – икоту сдерживаю.
– Не мастак ты пить. – Свенельд поставил упавшую корчагу, хлебным мякишем лужицу бражную собрал да в рот тюрьку отправил.
Меня от этого чуть не вывернуло. Видно, прав воевода – хмельное мне впрок не идет.
– А откуда ты про нас с Ольгой прознал? – спросил я варяга.
– Так Звенемир доложил, – прожевав, ответил Свенельд. – Мы как раз с Дареной ужинать сели, а тут он приперся и говорит…
– С кем?! – Хмель у меня из головы в миг вылетел.
– Один он был, – не понял моего вопроса воевода. – Говорит, мол, сидишь тут, а там сестру твою холоп древлянский бесчестит.
– С кем ты ужинал? – посмотрел я на него удивленно.
– А-а. Ты же не знаешь. Мы же с Дареной теперь семьей живем. Жена она мне.
– Как же она пошла за тебя?
– А вот так, – расплылся варяг в счастливой улыбке. – Столковались мы.
Тут он мне и выложил, как у них с Дареной срослось. Как сошлись они благодаря грозе да диву огненному. Показал кинжал, тот самый, которым он меня во гневе порешить хотел. Рукоять у него спеклась, точно в горнило его запихивали. Вот куда див силу свою страшную направил. Я даже поежился, как представил себе, что бы с человеком сталось, если бы яйцо огненное в него вошло. Знать, и вправду тот див им обоим знаком был.
– Рад я за тебя, – сказал ему искренне, когда сказку его до конца выслушал.
– А я-то как рад! – подмигнул мне воевода. А потом вдруг серьезным сделался.
– Ты мне зубы не заговаривай, – говорит. – Почто к сестре подкатил?
– Опять ты за свое? – удивился я. – По-моему, уже все переговорено было, или по второму кругу начнем?
– Это еще неизвестно, кто к кому подкатывал! – из темноты голос раздался.
Хоть хмельным я был, а от неожиданности враз икать перестал. А в круг света, что лампа вокруг стола обозначила, Ольга вошла.
– Зря вы впотьмах сидите, – сказала. – Милана, – кликнула она ключницу, – вели, чтоб ставни отворяли. Светает уже. – И на огонек дунула.
Заиграло пламя на фитиле, заплясали тени по стенам и пропали враз. Во тьму горница погрузилась. Но недолгим затемнение оказалось. Скрипнули ставни, и сквозь мутную слюду оконец забрезжил новый день.
– На вот, – швырнула на пол княгиня мои сапоги. – Или до вечера будешь босым ходить?
Стукнули каблуки об пол. А Ольга мне еще рубаху кинула:
– Надевай. Не то пузо замерзнет.
– Так тепло вроде, – пожал я плечами, но рубаху напяливать начал.
Только спьяну головой в рукав попал. Тяну рубаху на себя, а ворота все нет. Сквозь холстину слышу, как Свенельд смеяться принялся. Понял, что надо мной это. Стыдно стало. От этого взволновался я. Совсем в полотне рубашном запутался.
– Изрядно вы налакались, – разгневалась Ольга. – Прямо слово, как дети малые, – помогла она мне рубаху натянуть, кушаком подпоясала.
Звякнули на кушаке ножны. А я и обрадовался. Если бы наткнулся на подарок Претича, когда Свенельд в опочивальню ворвался, не обошлось бы у нас без поножовщины. А так, выходит, Даждьбог от кровопускания отвел. Слава Даждьбогу.