Полонянин
Шрифт:
– Так это ты на него кинулась? – Я сапоги натягивал, когда Свенельд сестру со строгостью спросил.
– Я же не чурка деревянная, – спокойно Ольга ответила. – Живой человек. Ты-то вон, на одноручке своей свет белый клином свел. А она, если помнишь, зарезать меня хотела. На Святослава с ножом кидалась. Что ж ты заместо того, чтоб ее на позор пустить, к сердцу своему прижал?
– Так ведь я…
– Что «я»? – княгиня Свенельду не дала и рта раскрыть. – Не боись. Не сужу я тебя. Что было, то быльем поросло. Только и ты уж сиди да помалкивай.
И нечего тут из себя брата старшего городить. Пока сын мой в силу не вошел, я на Руси хозяйка. И мне решать: с кем спать, а с кем песни петь. Дружина твоя в готовности? – И увидел я, как Свенельд на глазах трезветь начал, – Что молчишь, воевода? Или тебе теперь интересней под бабьи подолы заглядывать? – Ольга над ним, словно ивушка над пнем трухлявым, нависла.
– Готова русь, княгиня. – Варяг подобрался да приосанился.
– Хорошо, – кивнула Ольга. Вокруг стола обошла.
– Подвинься, Добрыня, – бедром меня подпихнула, на лавку супротив воеводы присела. – Вот что я надумала, – сказала.
Я взглянул на княгиню и вспомнил, как она, под грозой промокшая да ведуном перепуганная, ко мне недавно прибегала, книгу на хранение отдавала. И куда ее оторопь подевалась?
– Сколько ратников нужно, чтоб Киев в строгости держать? – меж тем продолжала Ольга.
– Думаю, сотни хватит, – ответил Свенельд.
– Хорошо, – кивнула она. – А сколько времени надобно, чтоб из Нова-города, из Смоленска и Чернигова войско подошло? Чтоб к дальнему походу его снарядить?
– Ты к чему клонишь? – заинтересовался Свенельд, в глазах его огонек азартный заиграл – поярче того, что от лампы недавно был.
– Отвечай, коли спрашиваю, – сказала Ольга и корчаги пустые в сторону отодвинула.
– Четыре месяца, – сказал воевода. Ольга задумалась, что-то в уме прикидывая.
– Долго, – головой покачала. – Даю тебе три. Чтоб до стуженя месяца [65] все войско в сборе было.
– Так ведь осень впереди, слякоть с распутицей, – попытался возразить Свенельд. – Не успеется.
– Это дело не мое, – княгиня на него рукой махнула.
– А если на ладьях по Славуте спустятся? – вставил и я словечко.
65
Стужень месяц – декабрь.
– С конями? – взглянул на меня воевода.
– А почему бы и нет? – поддержала меня Ольга. Помолчал варяг и головой кивнул:
– Тогда успеется.
– Теперь расскажи мне, где на полудне Русская земля ограничивается? – Ольга через стол к нему подалась.
– По Стугне-реке, по Змиеву валу рубеж лежит.
– Далеко ли от границы до ромейских владений?
– Далеко, – вздохнул воевода. – Так ты на Царь-град собралась, что ли?
– Да, – кивнула Ольга.
– Так это по лету надо, по легкой воде до Понта, а потом… – стал объяснять воевода, а я вижу, как огоньки в его глазах еще сильнее разгораются.
Оно и понятно. Застоялся воевода, словно конь норовистый в стойле. Закисать в Киеве начал. Да и дружина жирком зарастать стала. Вот и ярится он, обо всем на свете забыл, как только про походы услышал.
– Только не боем на василиса Царьградского идти, а дороги к земле его мостить, – сказала княгиня. – По суше путь прокладывать.
– Нелегко это, – покачал головой Свенельд. – За рекой Росью уличане сидят, а еще дальше тиверцы.
– Что за люди?
– Люди наши, – сказал я, вспомнив, как отец мне мироустройство объяснял, – православные…
– Только в Русь они не больно-то рвутся, – перебил меня варяг. – Вольно живут. Совался я к уличанам с дружиной. Ругу содрали с них худую. Их печенеги, как волки овец, ощипывают. Потому и бедная там земля.
– Вот мы их от печенегов и обороним. А заодно и окоем Руси подале отодвинем.
– У нас с ханом Курей договор. Он от меня на три года замирение выклянчил и эти самые земли на разорение. Только тогда согласился против древлян нам помочь, – сказал Свенельд и осекся, на меня взглянул вопросительно.
– Ты никак и времени счет потерял? – разрушила возникшую неловкость Ольга. – Три года-то минуло. И летит же время.
А у меня бой на пожарище в памяти огнем полыхнул. Не вмешайся тогда печенеги, как знать, чем бы побоище то закончилось?
– И верно, – закивал Свенельд. – Значит, договор побоку. Ох и повертится у меня Куря!
– А чтоб веселей тебе было его мутузить, отдам под тебя земли, которые на меч свой поднять сможешь, – сказала княгиня. – Хватит тебе налетами жить. Пора хозяйством обзаводиться.
– За благодар такой спасибо. – Свенельд оселок свой огладил. – Одно лишь меня смущает: не вступятся ли за печенегов хазары. Они давно на Русь зуб точат.
– Да, – озадачилась Ольга.
– Погодите, – сказал я. – Есть у меня мысль одна. Может, каганат и в сторонке постоит.
– Что за мысль? – встрепенулся воевода.
– Пока при себе оставлю, – ответил я ему.
– Как знаешь. – Мне показалось, что Свенельд обиделся. Или только показалось?
А он уже на сестру уставился:
– Скажи, Ольга, а на кой тебе эта заморочь? Помолчала княгиня, а потом отозвалась:
– Не по Прави это, чтоб над православными печенеги измывались. Что же это получается, мы роды братские отдали на поругание? И потом, мы путь на Царь-град по Днепру лишь до границ оборонить можем, а далее купцов и гостей Куря грабит. Еще чуток, и совсем захиреет торговля. Иноземцы окольные пути искать начнут. Мимо нас товары уходить станут. Да и не столько мне это надобно, сколько племяннику твоему. Или ты думаешь, что Святослав у мамкиного подола возмужать сможет? Крепнуть ему пора. Силы набираться. Видел бы ты его глаза, когда мы в Ольговичах на дулебов наткнулись. И войску это полезно будет. Пусть привыкает. Крепче знать они кагана своего должны. Ну а ты за ним присмотришь. И не приведи Недоля, если с ним что-то случится, – добавила она. – Не посмотрю, что брат ты мне. Самолично глаза тебе выдеру.