Полонянин
Шрифт:
А у разбойника подоплек [73] сорочицы распахнулся, грудь оголил.
– Вот, глядите, – сказал воин и еще сильнее ворот у налетчика оттянул.
– Вот тебе раз, – всплеснула княгиня руками.
– Не ожидал такого, – удивился я.
Уже больше года прошло, как мы с Ольгой в Киев воротились. Святослав со Свенельдом Уличскую землю воевать собрались, от печенегов ее чистить, а стольный город без присмотра оставлять нельзя. Вот мы из Вышгорода в Киев и переехали.
73
Подоплек (подоплека) – расшитый ворот рубахи.
А в столице земли Русской шумно было. Выполнял воевода княгини наказ. Со всех градов войско в Киеве собиралось. Даже Новгород по осени ратников прислал. Новгородцы народ ушлый. Без выгоды и палец о палец не ударят, а тут почуяли, что дело сладится, а добыча может мимо пролететь, вот и приперлись. Сплавились по рекам, к стольному городу подошли.
Успел Свенельд. К первым заморозкам войско собралось. Только медлил воевода, все хазар опасался. Боялся, что каган Хазарский войско Куре на подмогу пошлет и тогда война во сто крат тяжелее окажется. Однако я придумал, как сделать так, чтоб хазары в сторонке постояли. Посмотрели, как печенегов Русь колошматить будет.
Как только лед на Днепре встал, а в тереме на Старокиевской горе печи топить для сугреву стали, так я сразу в Козары пошел. Перед этим мы с княгиней и Свенельдом говорили долго. Все они меня пытали, как это я с каганом Хазарским, не покидая Киева, договориться смогу? А я им на это:
– Вы золото к отправке готовьте. А про тайны мои лучше не расспрашивайте. Вам нужно, чтоб Иосиф в ваши дела не лез, так доверьтесь мне.
Пожалась Ольга, но согласилась. Пообещала три сундука золота кагану Хазарскому отослать, если тот хана Курю без поддержки оставит.
А потом и вовсе расщедрилась. Достала камень самоцветный. Большой, как детский кулачок, алый, как кровь, яркий, как звезда на небосклоне. Солнышко на его гранях заиграло, радость на душе разлилась. Никогда я такой красоты не видел. Знатный камешек. Драгоценный.
– Держи, – говорит, – может, сгодится.
Так что я в Козары не с пустыми руками отправился.
Соломон дома оказался. Постарел лекарь. Сильно постарел. Седым как лунь стал, но взгляд цепкий. Нос свой огроменный по ветру держит.
– Неужто занедужил, Добрыня? – спросил он меня с порога.
– Нет, Соломон, – ответил я ему. – Хвала Даждь-богу, в добром я здравии. Вот проведать тебя захотелось, ведь не виделись-то сколько.
– Проходи, – улыбнулся старик.
Зашел я к нему. Огляделся. Вспомнилось вдруг, как Любава меня, обмороженного, выхаживала. Лихоманку из меня гнала.
Обидел я жену.
Сколько раз корил себя за то, что про баб своих ей сознался. Только хуже было бы, если бы отпираться начал. Не должно быть лжи промеж нас, а иначе какая же это любовь?
А за то, что у нас с Ольгой в Вышгороде получилось, я себя не винил. Это Доля судьбу нашу в единую нить сплела. Коли решит она, что нам с женой вновь свидеться посчастливится, тогда и разбираться будем, кто правый, а кто виноватый.
Вздохнул я, прогнал нахлынувшие думы и про дело вспомнил. Повернулся к лекарю и спросил напрямки:
– Завтра в Белую Вежу гости хазарские возвращаются, ты с ними весточку не отправишь ли?
– Кому? – пожал он плечами. – И мать, и отец, и сестренка Сара здесь, в Киевской земле, лежат.
– Ты мне-то сказки не рассказывай, – усмехнулся я. – Помню я, как ты отцу серебро от кагана Хазарского привозил.
– Когда это было… – махнул он рукой. Только вижу, как он напрягся весь.
– Не переживай, – успокоил я его. – Про то, что ты за Русью догляд имеешь, я никому не говорил и говорить не собираюсь. Эту тайну варягам знать не надобно. Не корить я тебя пришел, а помощи просить.
– Садись за стол, – успокоился он, – за чарой хмельной разговор лучше пойдет.
Выпили мы. Закусили.
– Ты же знаешь, – продолжил я через некоторое время, – что Саркелу не Русь страшна, а василис Цареградский. Вот и сам посуди, если Уличская и Тиверская земли Киеву отойдут, а рубежье русское к границам Византии вплотную придвинется, разве же плохо это для Иосифа будет? Помнят греки, как Олег их потрошил, а Святослав, сдается мне, не хуже него будет. Малой еще, а уже «всех победю» кричит. Не больно-то василис такому соседству обрадуется. То ли хазарам ему кровь портить, то ли от русичей отбиваться. Что скажешь?
– Давай-ка еще выпьем, – ответил Соломон и чару с медом мне подвигает.
– Давай, – говорю. – За дружбу промеж нашими хозяевами. И за выгоду обоюдную.
Смолчал лекарь, но и возражать не стал. Выпили.
– И потом, – подмигнул я ему хитро, – Ольга спрашивала, какой подарок для Иосифа лучше подойдет?
– Золото, – сказал Соломон и осекся, но слово не воробей, вылетело, так разве же поймаешь его?
– Так завтра с караваном сундук снарядим, – кивнул я быстро, чтоб лекарь от своего слова отпираться не стал. – Тот, что во время Солнцеворота жалованье для дружины бережет, подойдет?
Цокнул языком Соломон, а потом глаза кверху поднял, точно подсчитывая что-то, и головой замотал.
– Хорошо, – не дал я ему рта раскрыть, – тогда два сундука в Белую Вежу отправятся.
– Не в Саркел, – сказал Соломон, – Иосиф давно в новую столицу перебрался. В Итиль-город на Ра-реке.
– Ну, тебе это лучше знать, – кивнул я.
Потом помедлил немного и из калиты камень достал.
– Вот, – протянул я камень лекарю. – Этот камень в короне василиса был, когда Олег Царьград взял. Его он в Киев привез, а теперь Ольга его тому дарит, кто помочь в деле нелегком сможет.