Полоса точного приземления
Шрифт:
Целый месяц множество людей готовили самолет к первому полету: измеряли его, центровали, нивелировали, проверяли работу электрической, гидравлической и прочих систем, гоняли на разных режимах двигатели, тарировали приборы… Это было похоже на подготовку к старту космической ракеты: сначала она облеплена множеством копошащихся на фермах обслуживания людей, потом их делается все меньше - сделавшие свое дело уходят со стартовой позиции, и, наконец, за полчаса до назначенного времени старта уходит с площадки в бункер последняя маленькая группа руководителей пуска. И ракета с укрепленным на ее верхушке космическим кораблем остается одна - в белом инее на охлажденных боках, в облаках вырывающегося из дренажных клапанов кислорода. Техника готова к работе - людей рядом не видно.
Примерно то же самое, - правда, без инея и паров кислорода - происходило с готовящимся к первому вылету самолетом. Вчера, накануне вылета, к нему допускался уже только штатный технический экипаж. Вчера же Аня Малинина проверила герметичность всех систем воздушных приборов и сделала запись об этом на листе готовности самолета. Двигатели были тщательно осмотрены, после чего бортовой инженер самолета в присутствии специально приглашенного для такого случая Плоткина поочередно - «в последний раз» - отгонял их. На втором двигателе придирчивый Плоткин нашел чуть великоватыми обороты холостого хода.
– Можно, конечно, и так, - сказал он.
– Но лучше…
– Будем делать как лучше. Давай, Яша, подрегулируй, - решительно постановил ведущий инженер Калугин.
Подрегулировали. Больше на машине делать было нечего. Все пребывало в полном ажуре.
…Литвинов и весь летный экипаж приехали на аэродром заранее. Приехали на микроавтобусе, который послал за ними начальник базы («Нечего вам сегодня на своих «Антилопах-Гну» баранку крутить!»).
В воротах аэродрома - проверка пропусков. Процедура обязательная, хотя проверяющий давно знал всех пассажиров подъехавшего автомобиля в лицо. Пока предъявлялись пропуска, Литвинов и его спутники прошли нечто вроде незапланированного теста «на настроение».
Когда наступила жара, на площадке у въезда на аэродром появилась Массивная, похожая на бегемота цистерна, на крутых боках которой красивой славянской вязью было выведено слово «Квас». Несколько дней продажа кваса шла полным ходом, но очень скоро к крану, из какового полагалось истекать прохладной влаге, оказалась приколотой бумажка: «Квасу нет». Какой-то остряк приписал к этим обескураживающим словам дополнение: «…и неизвестно». Спорить с остряком не приходилось - было действительно неизвестно.
Обнаружив, что и цистерна и надпись на кране - на месте, никуда не делись, экипаж дружно рассмеялся. Когда по сложившимся обстоятельствам можно либо возмутиться, либо посмеяться, выбор той или иной из этих одинаково адекватных реакций как раз и свидетельствует о том, в каком настроении пребывает человек.
Впрочем, иначе и быть не могло. Для хорошего, более того - праздничного настроения у экипажа новой - через час она будет в воздухе - машины имелись все основания.
Прошли медосмотр. Вопреки распространенному представлению эта процедура - медосмотр - исключений не знает. И чем серьезнее предстоящий полет, и чем значительнее персона вылетающего (хоть маршал авиации!), тем придирчивее подходит к ней аэродромный врач, ставящий свою подпись под весьма ответственным, хотя и довольно малогабаритным документом - справкой: «По состоянию здоровья имярек к полету допускается»… Но сегодня день начинался хорошо - и все шло хорошо. Медосмотр тоже прошел гладко: ничье здоровье сомнений у врачей не вызвало.
Неторопливо оделись. Литвинов еще раз посмотрел заготовленный еще накануне планшет, убедился, что задание, профиль полета, основные режимы - все в голове. Хоть и будет в полете этот планшет в любой момент под рукой, но лучше бегло заглядывать в него, узнавая знакомое, чем читать, как впервые увиденное. Позвал второго летчика:
– Андрей, давай еще раз вместе пройдемся по заданию.
Да, вторым летчиком на испытание новой машины был назначен Кедров. За несколько месяцев до вылета, перед тем как запускать проект приказа о назначении экипажа «по кругу» - на все положенные визы, подписи, согласования и утверждения (автографов на подобных документах набирается обычно несколько десятков: предполагается, что это повышает персональную ответственность), - начальник базы пригласил Литвинова.
– Слушай, Марат, - спросил он подчеркнуто неофициальным, почти небрежным тоном, будто собираясь выяснить мнение Литвинова о новом фильме или показанном накануне по телевидению футбольном матче, - как ты посмотрел бы, если посадить тебе вторым пилотом Кедрова?
– Не возражаю. Даже приветствую, - без задержки ответил Литвинов.
– Понимаешь, он хорошо летает, технику понимает, молодой, перспективный. Ему опыт серьезных испытаний на новых машинах нужно получать… - развивал свою мысль Кречетов.
– Что ты заваливаешь меня аргументами? Я же ясно сказал: приветствую.
– Видишь ли, я… мы думали, что после всех перипетий с «Окном» между вами… что-то вроде… вроде черной кошки.
Относительно черной кошки, пробежавшей или, напротив, не пробежавшей между ним и Кедровым, Марат не сказал ничего. Не подтвердил и не опроверг. Пожал плечами и повторил:
– Ничего против не имею. Он летает хорошо. Как пилот надежен. А все прочее несущественно.
– Мы считаем, что все эти его выключенные пожарные сигнализаторы - дело прошлое. Издержки роста.
– Наверное… Да и не столь это важно: решения-то в случае чего буду принимать я… И вообще: кончай этот бой с тенью. Я же сказал, не возражаю!
Литвинов не знал, что начбазы, которого долгая жизнь в этой должности научила быть, кроме всего прочего, еще и немножко психологом, в ответе Марата на свое предложение почти не сомневался. А потому еще до разговора с ним вызвал к себе Кедрова - обладателя характера более сложного или, во всяком случае, менее им, начальником базы, изученного.
– Есть, Андрей, такое мнение: назначить вас на большой корабль. Как вы?
Кедров с достойной сдержанностью поблагодарил за доверие и выразил готовность приложить все силы, дабы это доверие оправдать.
Разговор разворачивался, говоря языком дипломатической хроники, в духе взаимного понимания и доброжелательности, пока не выяснилось, что это самое взаимное понимание было все-таки не до конца полным. Кедров поначалу понял слова Кречетова в том смысле, что ему предлагают быть ведущим летчиком-испытателем - командиром нового корабля.
Когда же стало ясно, что ему уготована роль второго пилота, Андрей ответил не сразу. Возникла долгая пауза, после которой Кедров, осторожно подбирая выражения, дал понять, что по справедливости и вообще со всех точек зрения правильнее было бы назначить командиром корабля его, Кедрова: