Полоса
Шрифт:
Современная литература грешна перед человеком: она много занята раздеванием его, разоблачением, принижением, тычет ему в глаза его пороки. Наверное, это нужно. Но писатели не могут, не имеют права делать это б е з л ю б в и к человеку. Есть писатели, которые знают это, но все равно пишут, хотя любви не испытывают. Но любовь — вещь такая: или она есть, или ее нет. Тут не обманешь.
Маркеса испепеляет любовь. К людям, к жизни, к дню, к ночи. Это жадная любовь живописца. Это страсть. Маркес любит человека высоко, вдохновенно. Он пишет об этом, и в нашем прекрасном русском переводе это звучит так, на этом мы и закончим, на этом любимом всеми отрывке: о том, как возносилась Ремедиос Прекрасная: «…окруженная ослепительно белым трепетанием поднимающихся вместе с ней простынь: вместе с ней они покинули слой воздуха, в котором летали жуки и цвели георгины, и пронеслись с ней через воздух, где уже не было четырех часов дня, и навсегда исчезли с нею в том дальнем воздухе, где ее не смогли бы догнать даже самые высоколетающие птицы памяти».
Три воздуха, а не один — вот призма Маркеса.
Писатель и время
К несчастью, нет больше с нами писателя Павла Филипповича Нилина. А он работал в литературе более полувека, занимал в ней заметное место, был любим читателем, и многие наверняка помнят, что П. Нилин — автор знаменитого фильма «Большая жизнь» и не менее знаменитых повестей «Жестокость», «Испытательный срок», «Через кладбище».
Всякий раз, как вспомнишь, что его уже нет, сердце насвежо печалится этой утратой. Но вместе с тем яснее и острее понимаешь значение писателя, глубже можешь обобщить и оценить его труд.
Право читателя — взять у писателя все или только одно, то, что лежит на поверхности: сюжет, героя, который понравился, ловкое слово, мораль, юмор. И его может совершенно не интересовать и не касаться личность писателя и его жизнь, — часто многие и не знают, не помнят, «кто написал». А личность (как и безличие) о б я з а т е л ь н о проявляется в любом произведении, и хотим мы или не хотим, но всегда, читая книгу, узнаем всего писателя, читаем его самого, входим и вникаем в его мир. Стиль — это человек, индивидуальность, а нам и интересен прежде всего человек. Движение современной литературы от «сочинительства», беллетристики, искусственности к исповедальности, документальности, очерковости тоже, вероятно, в какой-то мере вызвано потребностью скорее выйти один на один с рассказчиком, заглянуть ему в глаза: кто ты? что ты можешь мне сказать?..
Но безусловно, мы читаем и думаем: что именно в жизни и в человеке занимало писателя и что он в ы б р а л, какие были его пристрастия, как именно э т о зеркало отразило мир?
Читаешь нилинские рассказы подряд и заново удивляешься: какое многообразие и какая последовательность. Смотрите, здесь вся эпоха, вся биография советского строя: и предреволюционная Россия, и революция, и гражданская война, и потом Отечественная, и годы нэпа и индустриализации, и даже международная тема.
Нетрудно увидеть и творческий рост писателя, движение его прозы от несколько намеренно упрощенной и лаконичной в тридцатые годы (такова тогда вообще была манера, ибо и в литературе бывает своя мода), к более глубокой, свободной, авторски раскованной в последний период.
И даже более того: можно заметить, как времена общественного подъема, светлых или трагических моментов нашей советской истории, влияя на художника, отражались также либо подъемом, либо упадком качества и его произведений.
Если же углубить анализ, можно увидеть и пробелы: ненаписанное и неосуществленное. То есть так и кажется, что, судя по всему, судя по общественному темпераменту писателя, по его страсти, он должен был бы вот тогда-то и тогда-то написать то-то и то-то. (Как разгадка таблицы элементов Менделеевым: если есть и такие элементы, то должны быть и такие). Но этого нет. Не написано.
Павел Филиппович Нилин в жизни был человек своеобразный, острослов и язвитель, особенно когда дело касалось литературы и братьев писателей, суд его бывал строг и нелицеприятен, но и себя частенько не щадил, поругивая за то, что вот это, дескать, не пишется, а о том-то надо бы непременно, и вот такой-то замысел возник, а когда успеть, неизвестно. И он сильно сокрушался и искренне мучился этим.
В литературе, в писательских судьбах особенно бывает видно неосуществленное. Люди знают, что делать, хотят, уже гордятся и хвастают своим замыслом как уже сделанным, и даже постепенно им самим начинает казаться, что несделанное существует как сделанное (так много они говорят об этом и думают), но… на самом деле нет ничего — одни мечты, прожекты, фантазии.
Но литература не химия, писательская жизнь, частная и творческая, весьма далека от логики таблицы Менделеева. Осуществиться писателю, состояться вообще нелегко, а осуществить все замыслы, наверное, не удавалось никому. И судят писателей по тому, что ими сделано.
Все так. И однако что-то есть в пробеле тоже. И пробел, наверное, может быть столь же выразителен, сколь пауза в театре. И как пауза, быть душераздирающим и трагическим, или ироническим, или просто многозначительным.
Павел Нилин был накрепко связан со своим временем, страной, народом. Жанр рассказа, наверное, больше всего близок к стихотворению, его природа эмоциональна, непосредственна: рассказ — это всплеск, его пространство невелико и время одномоментно (даже если рассказ вмещает в себя целую жизнь или эпоху), рассказ принадлежит к литературным войскам «быстрого реагирования». И наверное, поэтому в рассказе наиболее, как в стихотворении, проявляется, изливается душа писателя и видно все ее волнение: из-за чего, почему. И рассказ емок.
Наверное, поэтому в эпохи бурные, быстрые, переменчивые, «подъемные» так цветет обычно поэзия и так фонтанирует рассказ: достаточно вспомнить двадцатые-тридцатые годы и имена… впрочем, имен не перечислить, потому что, кажется, все писали рассказы, и все писали неплохо, а некоторые просто замечательно.
Но я вспоминаю об этом, собственно, вот для чего: чтобы увидеть, как л и ч н о с т ь писателя отражается в том, что он пишет, как жизнь его раскрывается перед нами и как именно это личное, накапливаясь и отбираясь годами, в конце концов, оказывается, может быть самым интересным. Вот ведь что любопытно!..
Писатель участвует, волнуется, наблюдает; его время, события, великие и малые перемены — все воздействует на него. И он пишет, конечно, свое время, его героев, его проблемы. Мы говорим: «певец своего времени». Конечно, своего, какого же еще!
Но писателей сотни, а время одно. И события одни и те же: революция, война, мирное время, опять война. Но как по-разному отражается та же, например, гражданская у Шолохова, или, скажем, у Булгакова, или у Артема Веселого и у Бабеля.
В наше время, к сожалению, бывает так, что хорошая, о р и г и н а л ь н а я книга, как ледокол, тянет за собой караван себе подобных, и это считается нормальным. Хотя литература зиждется на том, что в с я к а я книга должна быть оригинальна. Одна лишь тема не может быть критерием произведения. Но эпигонство, к сожалению, расцветает махровым цветом. Хотя в литературе нельзя что-либо воспевать хором и «певец своего времени» — это певец, а не хорист.
У каждого таланта свой взгляд, свое пристрастие, свое направление.
Все влияет на талант, первое свойство таланта — впечатлительность, он, как сахар или соль, впитывает в себя любую каплю влаги. Но — как сахар или — как соль.
Повествуя о жизни других, писатель повествует о себе, и мы ясно чувствуем привкус сахара или соли.
Посмотрите, какое влияние оказала на П. Нилина родная Сибирь, город Иркутск, его детские и отроческие, а потом юношеские впечатления.
Это рассыпано повсюду, и дело не только в деталях, не только в том, что Сибирь географически стала местом событий, происходящих во многих его повестях и рассказах, но, вероятно, Сибирь же повлияла и на то, что писателя Нилина стали особенно привлекать герои с «сибирскими» характерами: мужества, выносливости, отваги, прямоты, трудолюбия и самолюбия.