Польша против Российской империи: История противостояния

Малишевский Н. Н.

Я, видя его говорящего с такою ревностью, подробно ему рассказал, чтобы, как только начнется день, лошади были готовы и чтобы они, если не хотят быть обезоруженными москалями, примкнули к солдатам полка Мировского, которые были к ним наиближе и которые готовы уже к битве; о часе же, однако, боялся ему сказать. Этот честный офицер за то предупреждение, которое я ему сделал, заявил, что будет по гроб мне благодарен и явится ко мне как можно раньше, Я был очень поражен его заявлением быть у меня, боясь… чтобы он меня не выдал.

Выпивши вино, мы простились, при чем он обещал мне немедленно рассказать обо всем другим и с этого момента готовиться к революции. Я сел в карету и поехал домой в час ночи. Как только, выбрал из кареты и перенес к себе заряды, тотчас взял бумаги и написал духовное завещание для жены и детей, желая сделать распоряжение касательно своего имущества, дабы после моей смерти не было между ними ссоры. И так, сделавши раздел между женою и детьми, положил завещание к жене на постель, чтобы она, проснувшись, прочитала.

Когда пробило три часа, я немедленно разбудил спавших у меня человек 200 с лишком, чтобы они ожидали выстрела из пушки. Я же, взяв в одну салфетку заряды, а в другую кремни, отправился наперед к городским солдатам и раздал их им, дабы имели чем обороняться, ибо у них кремней совсем не было, а пороху у себя они даже и не видели. Я тотчас распределил

этих солдат по местам, а потом пошел к их вахмистру. Ему я также дал зарядов и кремней, приказав, под страхом смерти, чтобы, как только начнется тревога, он велел на ратуше трубить и звонить. Распорядившись там, я отправился к маршалковской страже (маршалковская стража — полицейская стража), чтобы и ей также сообщить о революции, так как их начальник строго запрещал об ней говорить; но я настолько был дружен с его солдатами, что ареста не боялся совсем; но, желая возмутить их, чтобы они строгих приказаний своего начальника не слушали, раздал им кремни и заряды и даже не по секрету, а явно им объявил, что революция уже начинается, и что этому и сам маршалок не в состоянии воспрепятствовать. Солдат я нашел более податливыми, нежели их начальника, ибо они со мною даже не спорили, но с радостью приняли от меня заряды, коих совсем при себе не имели. Затем я распорядился, чтобы тотчас, лишь только начнется тревога, не выпускали бы москалей, если бы они захотели пройти Новомейскими воротами (пункт, образуемый соединением теперешних улиц Подвале с Новомейскою), но чтобы вдали от ворот дали им отпор. Эти достопочтенные солдаты немедленно собрались заряжать оружие, ожидая моих приказаний. Таким образом и этих солдат, которых более всего следовало остерегаться, если не хочешь посидеть под стражею, я втянул в дело. Сделав распоряжение маршалковской страже, я немедленно послал своих людей обеспечить за собой набатный звон в костелах доминионов (Св. Яцка, на углу улиц Мостовой и Фрета), паулинов (на Длугой улице, ныне православный собор), приходском и бернардинов (на Краковском предместье, вблизи Замковой площади), чтобы сразу перепугать врагов. Пока я распоряжался, стало рассветать, но оставалось еще немного времени до назначенного часа, и я снова пошел к вахмистру, в ратушу, рассказать ему еще подробнее, чтобы он, как только начнется тревога, взял в свои руки московскую канцелярию, которая находилась на рынке. Но, пришедши к нему, я не застал его дома. Он пошел к президенту жаловаться на меня, будто я устраиваю в Варшаве бунт и что приносил к нему заряды и кремни. Вот-то добрый солдат! Я приносил ему, чтобы он сам защитился от смерти, если нас не станет защищать, а он пошел еще за то жаловаться на меня… Президент сейчас же отправился с докладом к королю, а его королевское величество немедленно послал генерала Бышевского с рапортом к Игельстрому.

Я, как только об этом узнал, вернулся к себе за орудием и, будучи в великом возбуждении, взял кортик ксендза Мейера. В это-то время пришел ко мне московский офицер, и я тем кортиком положил на нем начало. Успокоив его, сейчас же крикнул людям, чтобы последовали моему примеру и не жалели наших врагов. Тогда же тот самый улан, который меня уверил, что будет у меня возможно раньше, донес мне, что все королевские уланы соединились с солдатами полка Мировского и выезжают в атаку; только велели дать мне знать, чтобы я начинал. Я, будучи доволен тем, что Бог дал им привлечь и сердца тех, за которых мы боялись, не имея их за собою, сердечно обнял его за эту утешительную новость. Я ему сказал как можно скорее дать знать, что мы уже начали революцию. И вот я поднял крик, чтобы люди слышали и дал Бог, что как начал народ со всех сторон бить москалей, так тотчас и в набат ударили. (Первый удар в набат раздался с колокольни костела бернардинов, славившегося во всей Варшаве своим звоном; за ним отозвались и остальные костелы.) Против Игельстрома я приготовил лучшее средство — выставил против него сапожников и портных, а относительно Баура, который стоял на Нове-място (местность и площадь вблизи Вислы, соприкасающаяся с улицею Фрета), отдал распоряжение старшему мяснику Сераковскому, чтобы он взял его в свои руки. (Килннский разместил в окнах домов и на колокольнях умеющих метко стрелять людей из обывателей, так что батальон русских, двигаясь от Нове-място, прежде, нежели дошел до костела францисканов, потерял всех офицеров. На Свентоюрской улице встретили этот батальон варшавские мясники под предводительством помянутого Сераковского, имея при себе орудие. При приближении русских, по знаку Сераковского, был открыт огонь, и, когда первые ряды пали от картечи, инсургенты бросились с топорами и изрубили весь батальон.) Тут снова вылез мне мешать московский капитан, которого я сейчас же убрал, чтобы он не вывел своей роты против нас… Жена моя увидела, как я убил его, тотчас упала на землю и обмерла. Я видел это, но не имел времени приводить ее в чувство и помогать, хотя мне было необыкновенно жалко ее, ибо она была беременна и от этого перепуга могла и себя, и невинного ребенка погубить. Бросился я также на казака, который тоже вылез из дыры, и так ударил его по загривку, что он уже больше мужчин и женщин своею пикою не клевал! Тут моя жена схватила меня за руки со словами: «Что ты делаешь, дражайший супруг? На то ли тебя наговаривали эти приятели, чтобы ты убивал, дабы и самому быть убитым кем-нибудь? Вспомни только о наших детях, что ты, оставляя нас, и их, и меня хочешь сделать сиротами». Я ответил жене, что теперь уже не время об этом говорить, что нам нужно защищаться. Просил ее пойти домой и молиться Господу Богу. Но слова мои не помогли, и она никоим образом пустить меня не хотела, говоря мне: «Ты, муж, рискуешь погибнуть ради отчизны, а я вместе с тобою погибну ради твоей любви и потому не расстанусь с тобою до тех пор, пока или ты сам не вернешься домой, или пока я не буду убита вместе с тобой». Такое заявление жены почти возбудило во мне слепую злобу. Разумеется, должно было произойти столкновение с милейшею женою, если бы я не был в состоянии от нее отделаться, но я позволил себя убедить, вспомнив о шестерых своих детях, что, если нас обоих убьют, кто их станет кормить? И вот я должен был взять жену и отвести домой. Когда я ввел ее в горницу, добродетельнейшая моя жена опустилась передо мною на колени и заклинала меня не выходить никуда из дому. Я, поднявши ее от двери, чтобы удобнее было выскользнуть из комнаты, обещал ей никуда не выходить, а сам тем временем вынул ключ из двери, отодвинул от нее немного жену и удачно выскользнул, а жену с детьми запер на замок, так что она уже никуда не могла выйти. А я, вышедши из дому в 4 часа утра, назад пришел только в 5 вечера. Выбравшись из дому, я сейчас же побежал к Игельстрому — нельзя ли захватить его каким-либо способом… Но добраться до него не было возможности, ибо он уже был предуведомлен королем. В этом пункте наши дали залп из орудий по войскам. А я немедленно взял с собою несколько сотен людей и бросился с ними на Муранов (Муранов — одна из с.-зап. окраин Варшавы), где находилось пять московских пушек. Мы их так удачно отобрали от москалей, что последние и сами не знали,

что это значит, так как в то время не имели еще никакого приказания бить нас; мы же, со своей стороны, также не умертвили ни одного москаля, а лишь обезоружили их: пушки и амуницию забрали, а их взяли в плен. Людей этих, вместе с орудиями, я завел к нашей артиллерии, а с нею мы разошлись по всем улицам, и уже шел безостановочный огонь как от нас, так и от москалей. Мы с капитаном Линовскнм взяли два орудия и завели их на Красинскую площадь, ибо Медовая улица в то время была переполнена москалями, и как дали по ним картечью только четыре раза, то много их пало, ибо они не ожидали от нас такого скорого приветствия. (Из этого можно заключать, что польские пушки были обращены жерлами к Медовой улице и выстрелы из них направлялись вдоль всей последней.) А как они сделали в нас залп из пушек, то из нас — 15 человек и 6 солдат, которые находились для пальбы при двух орудиях, — остался лишь 1 солдат и 8 людей, коими мы тащили орудия, кроме того убили у нас капитана. Впрочем, нам защищаться там не пришлось, ибо на нас напала московская кавалерия, и мы убежали с одним орудием, а другое должны были оставить, за неимением, кто бы его тащил. Улица была покрыта трупами, и надо было прежде ее освободить от них, а потом взять пушки, но мы положительно не имели для этого времени. Скоро к нам пришла на помощь более сильная артиллерия, и мы снова прогнали москалей и отняли свои пушки. Когда же москали нас прогнали вторично, то я, захватив с собою четыре пушки и несколько канониров, хотел попасть на Нове Място; но на Козьей улице (Kozia ulica — очень узенькая и длинная уличка, соединяющая Краковское предместье с Сенаторскою улицею) мы напали на москалей и счастливо их победили. Целая улица была покрыта трупами, так как москали не могли нигде укрыться. Там мы забрали у них 2 пушки и более 500 ружей. Оттуда я взял 2 больших орудия и перевез их к Новомейским воротам. Москалей же мы снова выгнали на Подвале. Отсюда я пошел к цехам обрадовать их, что мы отняли у москалей 7 орудий и очень много амуниции.

Возбудивши их дух, я взял с собою несколько сот человек и добрался с ними до арсенала. И там те, которые не имели с собою оружия, взяли его столько, сколько надо было. А Игельстрома добыть мы не могли, ибо вся Медовая улица была занята войском. Тем не менее мы очень ему помешали. Из многочисленных адъютантов, которых он посылал с приказаниями к войску, мы не пропустили ни одного, — всех убили. Благодаря этому, москали совершенно смешались, не зная, что делать, так как не могли дождаться никакого приказания. Мы так благоразумно поступили, что прежде прогнали москалей от их зарядов. Когда мы на них нагрянули, у них уже не было зарядов даже и для ружей, и они просили пардону. Мы велели им наперед сложить оружие, а потом от него отойти. А так как офицеры их не позволяли этого солдатам, то мы сделали несколько выстрелов. Солдаты, видя, что защищаться им нечем, тотчас сложили оружие, а сами встали на колени, прося у нас пардону. Бросившись на них, мы отняли оружие и пушки, а солдат отвели в цейхгауз. Что же касается офицеров, то так как они не хотели ни просить пардону, ни идти с солдатами, мы сейчас же перебили их на месте. Потом уже народ неимоверно сделался смел, хотя ни тактики, ни практики совсем не знал, на брюхе подползал к москалям и в них, как в уток, стрелял. Затем я направился с народом через Саксонскую площадь в тыл москалям, которые дрались с солдатами полка Дзялынского у Свептокржижского костела.

И если бы я не пришел с людьми на помощь дзялынцам, то москали непременно бы одержали над ними победу. Но мы, как только вошли в тыл, так и убили у москалей кн. Гагарина. Вот уж можно сказать, что кто не видел чуда, тот там, перед Св. Крестом (разумеется костел Св. Креста на Краковском предместье), мог его узреть: москалей было слишком 4000, а поляков — один лишь полк Дзялынского, в коем не было более 600 солдат, да и то разделенных на три части, по 200 человек.

Из них одни шли через Новый Свет (улица — продолжение Краковского предместья), другие через Тамку, а третьи шли около Трех Крестов (площадка перед костелом Св. Александра) на Саксонскую площадь. Но мы заняли необходимую для нас местность раньше. Они думали, что дзялынцы придут только одной улицей — Новым Светом, на которой москали очень хорошо приготовились, но не ожидали, чтобы те могли идти тремя улицами. И когда солдаты полка Дзялынского наперед пришли Новым Светом, москали так метко стреляли в них картечью, что отбросили дзялынцев к Трем Крестам и убили их довольно.

Когда приблизились эти две колонны, то более 5000 черни соединилось с ними и с величайшею поспешностью пошли через Конский Торг к Св. Кресту. Но чтобы они не попали на Краковское предместье, преградили им дорогу через Саксонскую площадь. Позднее подтянулась через Тамку еще третья колонна дзялынцев. Тогда начали мы бить москалей в три огня. Было тут чего посмотреть! Устроили они каре и после трехчасовой перестрелки с нами истратили все свои заряды. Тогда мы бросились на москалей и удачно побили их, а тех, которые остались, взяли в плен.

Тут не могу не вспомнить с благодарностью двух граждан, которые своею храбростью многих защитили от смерти в этом бою. Вот как это было. Один гражданин, хорошо вооруженный, взошел на колокольню Св. Креста, а другой залез в учебный дом (szulerhaus), находившийся против дворца Тышкевича. Они исключительно обратили внимание на московскую артиллерию, и когда какой-либо из бывших при орудиях канониров хотел зажечь фитилем порох, то они оба таких убивали, и так метко, что тот еще не доходил, как следует, до пушки, а уже был убиваем, причем и фитили гасли. Вследствие этого москали не могли стрелять из своих пушек. Пушек же у них было шесть, и немало бы из них была перебито людей, если бы не мужество этих двоих граждан, которых я видел своими глазами, но имен которых не называю, так как не знаю их.

Одержав победу над москалями, полк Дзялынского отмаршировал и выстроился перед королем Сигизмундом (т.е. перед памятником-колонной королю Сигизмунду III на ныне называемой Замковой площади), ожидая дальнейших приказаний. Из 600 дзялынцев едва осталась половина, много из них было убитых и раненых. Немало также было убитых и раненых москалями граждан. Уже после 3 часов москали были вытеснены из всей Варшавы. Удержались они только в четырех местах: у Красинских — во дворце, на площади и в саду, у капуцинов — в костеле, монастыре и в саду, на Медовой улице, против капуцинов, там, где жил Игельстром, и в Данцигском (Gdanskim) саду. Во всех этих местах наши войска с пушками окружили москалей и поделали в стенах отверстия для орудий. Видя, что нам уже не угрожает никакой опасности, я, оставив при нашем войске десять тысяч человек простого люда для наблюдения за москалями, поспешил на рынок взглянуть, что там делается.

Найдя и там полную безопасность, я немедленно отправил г. Кригера с другими гражданами к г. Закржевскому просить его от имени граждан, прийти в ратушу. Когда граждане пришли с ним, мы тотчас все отправились на Королевскую площадь и провозгласили Закржевского президентом Варшавы. Затем мы с президентом пошли в ратушу. Тем временем туда собралось множество граждан вместе с офицерами для избрания, до дальнейшего устройства народа, совета временного правления (Rady zastepczej tymczasowej), членом коего тогда же выбрали и меня.