Польская политическая эмиграция в общественно-политической жизни Европы 30?60-х годов XIX века

Фалькович Светлана

Среди тех, кто осуждал «самодеятельность» безансонцев, было и руководство Польского демократического общества, что же касалось лелевелистов из «Мести народа», то они рассчитывали, что Легион можно будет задействовать в новой экспедиции Заливского, которую тот наметил на 1 февраля 1834 г. Заливский издал воззвание, направленное против дипломатических планов и расчетов Чарторыского: обращаясь к жителям Галиции, он заявил о намерении в борьбе «за свободу, гражданство и земельную собственность» освободить Польшу силами самого польского народа. Выступление предполагали направить только против России, в отношении Австрии и Пруссии сохранялись лояльность и нейтралитет. Такую позицию Заливский занимал с самого начала, он не поддерживал провозглашенного Лелевелем лозунга борьбы против трех угнетателей польского народа в сочетании с революцией в других европейских странах, а также не одобрял воззвания Лелевеля «К братьям русским!», хотя и рассчитывал на поддержку российских военных конспираторов. В подготовку экспедиции Заливского дополнительные трудности вносил тот факт, что его распоряжения отличались от карбонарских инструкций, которые лелевелисты направляли своим агентам в Польшу. Еще в конце 1832 г. направленный из Безансона в Галицию Ежи Булгарин основал там карбонарский союз, объявивший целью проведение всеобщей революции и установление республиканского строя. Членами его стали Юзеф Залеский, Игнаций Кульчиньский, Кароль Качковский, ксёндз Кулиговский, граф Доминик Рей. Позже, в марте 1833 г., эмиссары Лелевеля Кароль Борковский, Михал Ходзько, Генрик Дмоховский, Францишек Бобиньский, Леон Залеский, Станислав Мацеевич в Древлянах, имении графа М. Замойского, обсуждали планы создания карбонарской организации в трех частях Польши, разрабатывали принципы будущего Союза польских угольщиков. Кремповецкий вместе с Буонарроти хотели объединить польскую конспирацию с европейским карбонаризмом, и эту задачу Борковский и Ходзько пытались осуществить при составлении устава Союза друзей народа, отражавшего «демократические принципы и стремления». Были созданы два вспомогательных союза – мужской и женский, их функция заключалась в сборе денег и подготовке оружия, а кроме того, они были призваны «ширить чувство любви к родине». Как подчеркивалось в уставе организации, который представлял собой упрощенный вариант устава французских карбонариев, ее принципы основывались на естественном праве человека, что обеспечивало ее силу. Эти принципы В. Мигурский, в декабре 1832 г. вступивший в масонскую ложу, впоследствии изложил в показаниях Следственной комиссии: все члены Союза друзей народа должны были считаться братьями, равными между собой, и помогать друг

другу, а всех правящих клеймить как тиранов и деспотов, бороться с ними, чтобы их уничтожить; каждый член Союза клялся слепо верить руководству организации и подчиняться его приказам, хранить тайну, соблюдая осторожность, а в безвыходной ситуации прибегать к самоубийству; члены Союза узнавали друг друга по особым знакам и по приветствию «Смерть тиранам!»⁴².

Неудачное выступление Заливского способствовало тому, что руководство галицийской организацией перешло к карбонариям. А после того как 19 августа 1833 г. Заливский был арестован австрийскими властями, Борковский и Ходзько, готовясь поддержать планировавшуюся венгерскую революцию, активизировали работу вместе с венгерскими карбонариями. В ноябре 1833 г. в имении К. Дзедушицкого Жепнёве собрался съезд карбонариев из трех частей Польши, видимо, тогда и произошло зарождение будущего Содружества Люда Польского. В числе участников съезда были Винцентый Мигурский, Францишек Бобиньский, Леон Залеский, Михал Ходзько, Генрик Дмоховский, Игнаций Кульчиньский, Станислав Мацеевич, Юзеф Гляйних, Наполеон Новицкий, Северин Гощиньский, граф Казимеж Дзедушицкий, Михал Остророг и Анджей Творницкий. Залеский поддерживал работу эмигрантов в Познани – Гротовского, представителя авиньонских карбонариев, и Леона Зенковича от безансонской группы. На Волыни действовали Дмоховский и Кульчиньский, в Галиции и Кракове – Бобиньский, Дзедушицкий, Гощиньский, Новицкий. Последний создал ложу во Львове, ее члены активно агитировали среди чиновников, представителей интеллигенции, мелкого мещанства, низшего духовенства. В Кракове этим занимались Ежи Булгарин и доктор Кароль Качковский. Наряду с обсуждением деталей практического сотрудничества с венграми, рассматривался план создания карбонарских центров в австрийской армии. Было решено обратиться с призывом к борьбе против венского правительства, выдвинув либеральную социальную программу улучшения положения крестьян и батраков. Текст воззвания обсуждался на следующем съезде в Жепнёве 24 ноября 1833 г., но оно не было издано: конспираторам пришлось разъехаться, так как австрийские власти ужесточили полицейский надзор. Залеский, Ходзько, Новицкий отправились в Краков, а затем в Познань, Дмоховский в Чорткове следил за революционной подготовкой на украинских землях, туда же в качестве эмиссара был направлен Конарский, а Мигурский, Дуцкий, Лоневский и Скорытовский занялись такой же работой на Подолии при помощи местного шляхтича Стажиньского. Связь с Королевством Польским поддерживали через посланного в Варшаву Г. Эренберга. Был также установлен контакт с демократической конспирацией в Чехии и Словакии. В. Мигурский, направленный в Черновцы для создания там карбонарского центра, должен был распространить подобную пропаганду и на соседнюю Молдавию, однако ему удалось добраться лишь до Каменец-Подольского⁴³.

Весной 1834 г. в Галиции прошли массовые аресты, испугавшие шляхту, ряд лиц арестовали на основании показаний Заливского, хотя свою причастность к карбонарской организации и связь с французскими революционерами он скрыл. По решению суда Заливский был заключен в крепость Куфштейн сроком на 20 лет, по 15 лет заключения получили Винцентый Жабоклицкий, Кароль Борковский, Леопольд Бялковский; на разные сроки осудили Адольфа Ролиньского (10 лет), Константыя Слотвиньского (8 лет), Александера Комарницкого (6 лет), Генрика Дмоховского (5 лет), Фердынанда Белявского (3 года). В обстановке репрессий о планах революционного выступления приходилось на время забыть. От имени комитета «Мести народа» Петкевич передал в Галицию указание умерить социальный радикализм и переключиться на продолжительную исключительно национальную пропагандистскую деятельность. Между тем попытки революционных выступлений в Европе и участие в них поляков нашли отзвук в жизни польских эмигрантов во Франции и отразились на их положении. В ряде французских центров состоялись торжественные траурные церемонии в честь погибших партизан Заливского. Так, уже 3 июля 1834 г. в Париже на торжественном заседании карбонарско-масонской Ложи Неделимой Троицы международное сообщество почтило память члена ложи Каспера Дзевицкого; присутствовали и произносили речи Кавеньяк, Лакомб и другие французы, от немцев выступал Вольфрум, от поляков Ворцелль, Пулаский, Кремповецкий. В речах «братьев-каменщиков» выражалась уверенность, что дело свободы победит. Подобные речи звучали и на траурных церемониях, состоявшихся в Шатору и Леруа, но всех ораторов французские власти арестовали как карбонариев, а крупные карбонарские группы разбросали по 200 адресам. Ворцелль и Пулаский попали в тюрьму Сен-Пелажи и 14 июля 1834 г. обратились оттуда с воззванием к эмиграции. В нем говорилось, что правительство Луи-Филиппа преследует поляков по наводке Священного союза, цель которого «подавить революционные порывы, свидетельствующие о связи нашего дела с делом народов, единственных истинных наших союзников». Авторы воззвания утверждали, что «дело Польши в высшей степени революционное», и потому так ненавидят его Священный союз и другие реакционные силы. «Польша, – писали они, – это краеугольный камень будущего здания братского союза народов, ибо является объединением и тождеством наших стремлений, нашего призвания и наших интересов с интересами, призванием и стремлениями республиканцев всех стран»⁴⁴.

Французское правительство, действительно испытывавшее давление со стороны Священного союза, и само также стремилось избавиться от революционного польского элемента. Еще в первые месяцы 1833 г. 300 наиболее «неспокойных» польских радикалов были высланы из Авиньона и Безансона в Бержерак возле Бордо, туда же вскоре прибыли более ста бывших военных из Буржа – пункта влияния партии Чарторыских, что провоцировало конфликты и скандалы. Радикалы под руководством подполковника Росляковского и Марцелия Помаского создали объединение (400 чел.) под лозунгом «всевластия люда» и дали клятву работать для родины и человечества. Они протестовали против репрессий правительства в воззвании, обращенном к французскому народу, а также на страницах газеты «La Tribune». Попытка выслать Росляковского из Франции в мае 1833 г. привела к стычке эмигрантов с властями, вследствие чего 200 поляков перевели в департамент Ланды. Там возник Огул с резиденцией его центральной комиссии в Мон-де-Марсане, где стал выходить орган комиссии «Czas» («Время»), издававшийся ее секретарем Помаским. Огул не признавал «аристократическо-дармоедского» Комитета Дверницкого. В Париже представителями Огула и его корреспондентами стали Кремповецкий и Пулаский. Оставшиеся в Бержераке 200 сторонников Росляковского и те, кто прибыл из Буржа, поддерживали с Огулом постоянный контакт, а их руководитель майор Шелеховский являлся доверенным лицом Кремповецкого, который отправлял из Парижа послания, где наряду с осуждением французского правительства звучал и «призыв к цареубийству». Попытка французских властей назначить комендантом в Бержераке консерватора полковника Подчаского вновь вызвала конфликт, приведший к переводу в Мане, Анжер и Ньор 120 поляков – офицеров и унтер-офицеров. Ответом стало воззвание Огула в департаменте Ланды 5 октября 1833 г., обвинявшее Подчаского, «недостойного имени поляка», в «нарушении прав человека, эмиграции, законов братства и родства». В результате власти ликвидировали центральную комиссию и закрыли ее газету «Czas», а 120 «крайних демократов» в очередной раз перевели в местечки Гренад и Сан-Север. Что касается Ворцелля и Пулаского, их подвергли высылке из страны, они выехали в Брюссель, как и Эустахий Янушкевич, Ян Чиньский, Юлиан Закшевский, Юлиан Гружевский. Кремповецкого, Кайсевича, Реттеля и других выслали в провинцию, Лелевель, высланный как «руководитель и инспиратор новых подстрекательств в Польше», а также вождь республиканской «беспокойной» партии, летом 1833 г. демонстративно пошел в Тур пешком, в рабочей одежде, с котомкой за плечами. По пути его приветствовали толпы республиканцев, а осенью, будучи уже в Аррасе, он опубликовал на французском языке протест против преследования поляков и описал, какие меры французские власти предпринимали в отношении его в течение двадцати месяцев. Когда Ходзько выслали из Тура, он 31 августа 1833 г. также выступил с протестом. Но репрессии против польских республиканцев и карбонариев не прекращались, им подверглись и немецкие эмигранты: вместе с Лелевелем шли в ссылку Шумахер и Вольфрум⁴⁵.

Немалое значение в активизации репрессий имела позиция правого лагеря в польской эмиграции – партии Чарторыских и Комитета Дверницкого. Генерал постоянно маневрировал: сначала он благословил Заливского на партизанское выступление, но затем выслал в Королевство Польское своих эмиссаров Доминика Булевского, Аполинария Нико, Людвика Ташеньского, Романа Чарномского для агитации среди шляхты – ее пугали тем, что члены экспедиции Заливского поднимут крестьян на борьбу против помещиков. После неудачи экспедиции Дверницкий обратился к эмиграции с циркуляром, где, призывая ее к единству, предостерегал от подобных «заливщине» преждевременных выступлений, влекущих за собой репрессии и лишь мешающих делу Польши и Европы. Этот циркуляр вызвал протест даже у ряда членов Комитета Дверницкого, в том числе у Ворцелля, который был одним из организаторов экспедиции Заливского и считал ее «посевом свободы». С осуждением циркуляра в прессе выступил и Пулаский, так же, как и А. Плихта, он ушел из Комитета Дверницкого. И хотя А. Мицкевич был против вовлечения французской общественности во внутренние польские дела, Лелевель опубликовал протест в радикальной «La Tribune». В этой обстановке Дверницкий постарался оправдаться: в письме к Лелевелю он подтвердил мнение о преждевременности экспедиции, но отдал честь ее погибшим участникам. Впоследствии он стремился реабилитировать себя, хлопотал о помощи Святому отряду в Швейцарии, призвав польских эмигрантов во Франции отдавать десятую часть своего содержания в пользу «легионеров». Адъютант генерала Анастазий Дунин был одним из организаторов создания в Лондоне комитета помощи, которая в Англии также была весьма востребована поляками-эмигрантами. И не случайно находившаяся под эгидой Комитета Дверницкого Комиссия эмигрантских фондов действовала под девизом: «от тех братьев, у кого мало, тем, у кого нет ничего»⁴⁶. Возникали и другие благотворительные фонды, в том числе действовавшие в Бельгии и во Франции. Одним из них было уже упоминавшееся Общество благотворительности польских дам, основанное партией Чарторыских. Однако не каждому эмигранту оно оказывало помощь, и эта «избирательная» позиция вызывала острую критику, особенно на фоне вопиющей нужды поляков за границей. Так, после голодной смерти эмигранта Феликса Краузе в 1860 г. появилось сатирическое стихотворение [5] , опубликованное газетой «Demokrata Polski»:

5

Все польские стихотворные тексты приводятся в переводе С. М. Фалькович.

«Но как же с голоду он умереть сумел,Коль в дамском Обществе свершенья добрых дел,В салонах, на балах, в костёлах в час обедни —Везде сбор средств идет на кошт поляков бедных?Большие суммы и французы выдают,Но где же деньги те? Куда они идут,Коль гибнут от нужды заслуженные люди?Кто знает! Ведь никто дам проверять не будет,Никто не спросит, почему же паниНе ищут тех, кто жертвой стал страданий,А ждут, кто из нужды их умолять решится,Но и тогда они не станут торопиться:Покорно нужно ждать и повторять прошенье,Чтоб получить на пару дней обеспеченье.Щедрей тому дадут, кто выразит стремленьеПойти на исповедь ради грехов прощенья»⁴⁷.

Сатира эта являлась частным подтверждением общего отношения к аристократической эмиграции, сохранявшегося на протяжении десятилетий. Так, отвечая на письмо Дверницкого об экспедиции Заливского, Лелевель, воздав должное молодым эмигрантам, которые верят во всеобщую революцию и идут на борьбу, вину за искажение событий «заливщины» и представление партизан в ложном свете возложил на сторонников Чарторыского. Уже в

январе 1833 г. они создали зародыш консервативной партии – Союз национального единства. Это была тайная организация, куда, наряду с А. Чарторыским, входили члены ее Совета Станислав Бажиковский, Густав Малаховский, Людвик Плятер, Юзеф Свирский, генералы Юзеф Бем и Генрик Дембиньский, а также Князевич, Пац, Немцевич, Ельский, Хшановский, Быстшоновский, Бреаньский, Замойский и др. Руководство Союза не избиралось, а назначалось сверху, организация имела в своей структуре пять степеней доверия; предусматривалось принятие присяги, вводились псевдонимы. Предполагалось действовать «в святом и религиозном утаении», чтобы утвердить в Польше «жизненный дух». Подписавшие акт создания Союза заявляли, что их «окончательной целью является исходатайствование либо завоевание независимой Польши, такой, чтобы она и в собственной силе имела достаточную гарантию сохранения независимости». В инструкции Чарторыского одному из агентов, направленных в Польшу, говорилось: «Польша не может вернуться к жизни иначе, как только через восстание сильное, всеобщее, охватывающее всю страну и вовремя организованное. Вовремя – это значит организованное, когда сложатся обстоятельства, обещающие нашим усилиям благоприятный результат». Чарторыский понимал, что «без собственных сил и собственных способов (борьбы. – С. Ф.) народ никогда не поднимется. Чем сильнее он будет сам по себе, тем увереннее сумеет воспользоваться благоприятными обстоятельствами, какие могут случиться, тем вернее […] он может рассчитывать на чужую помощь». Нужно готовиться, считал князь, формировать вооруженные силы эмиграции; сама же Польша создаст «национальную силу» на основе патриотизма, просвещения, сплочения воедино и гражданской подготовки крестьян, а также экономического развития. Он указывал, что необходимо «поддержание национальной жизни, национального чувства», всеобщей готовности к восстанию, так как к борьбе за воскрешение Польши могут подать знак независящие от поляков факторы – «серьезная война» Европы против России или Священного союза, либо «революции в Москве, в Австрии, в Пруссии или в Германии». «На эти два поворота европейского пути, на их более отдаленные или более близкие подобия, на все симптомы и подробные известия […] – подчеркивал Чарторыский, – мы должны держать глаза открытыми, а внимание в постоянном напряжении». «Хочешь не хочешь, – заявлял он, – страна должна быть терпеливой. Всякие частичные действия, всякая война без полномочий может привести только к поражению». Польскому народу на родине и эмигрантам на чужбине предписывалось пока блюсти родной язык и историческую память, отложив всякие споры и обсуждения будущей организации страны до ее освобождения. «Мы не входим в теоретические споры, – писал Чарторыский в 1834 г. в инструкции агенту Л. Малаховскому, – мы признаем принципы Конституции 3 мая как последнее истинное выражение политической воли всей давней Польши, способное принять всякие усовершенствования, необходимость которых показал опыт». На основе этих принципов Союз формулировал свою программу восстановления независимой Польши как конституционной монархии, опирающейся на имущественный принцип. Она предполагала создание единого сильного и прочного правительства, установление равенства граждан перед законом, обеспечение свободы личности, свободы слова и вероисповедания, гарантии «святой и неприкосновенной» собственности, а также «предоставление крестьянам собственности при обеспечении приобретенных прав»: предусматривалось «обеспечить собственность тем крестьянам, которые свободны, а тем, кто еще в неволе, дать свободу и собственность». Для достижения поставленных в программе целей определялись задачи эмиграции: она должна была сплотиться, чтобы оказывать воздействие на общественное мнение европейских народов и убеждать правительства в необходимости оказать Польше дипломатическую поддержку. Кроме того, как указывал Чарторыский, ее задачей было подготовить «скелет» польской военной организации и дать сигнал к бою в нужный момент. Поэтому князь заявлял: «Если где-нибудь сформируется какое-то ядро польской армии, лишь бы только сформировалось, будет сделан великий важнейший шаг». Но он подчеркивал, что роль самой Польши гораздо важнее роли эмиграции: сила нации – «в единстве духа, чувств, стремлений и единстве направления. Все, что разъединяет, разлагает и разделяет, – считал Чарторыский, – для нас смертельно»⁴⁸.

Союз национального единства пропагандировал эти положения в своей печати: в 1833 г. выходил «Feniks», в 1834–1839 гг. – «Kronika emigracji polskiej», которую редактировали Кароль Сенкевич и Кароль Боромеуш Гоффман. Выходил также постоянный орган консерваторов «Kraj i emigracja», издававшийся Янушем Вороничем и Людвиком Быстшоновским с 1835 по 1843 год. Одним из главных результатов развития консервативной мысли был вывод о том, что нужно заранее перед взрывом восстания признать будущую власть, чтобы сохранить главные ценности – свободу, «безопасную для всех под сильным постоянным правительством», равенство, моральные устои, веру. Вытекала отсюда и мысль о конституционной монархии как наилучшем строе, гарантирующем все эти ценности. Эту концепцию вполне разделяли ряд деятелей эмиграции, которые, как, например, Мохнацкий, видели в эмигрантах «солдат независимости» Польши и хотели их объединения вокруг Чарторыского, считая эту фигуру наиболее подходящей для роли вождя будущей борьбы за независимость. На страницах близкого ему печатного органа «Pamietnik emigracji» («Дневник эмиграции») Мохнацкий выражал стремление к скорейшему восстанию, но без социальных потрясений, так как считал: «Крестьянин и шляхтич это два главных элемента Польши. Оба составляют единое целое […]. Народ, который восстает, не может делиться на части; противоречивые интересы этих частей не могут сталкиваться между собой во время восстания, а потому в восстании нет партий». «У нас массам не требуется ничего ни у кого насильно отнимать, – заявлял он, – потому что все принадлежит им по праву, и по праву, не завоеванному силой, а добровольно, по-братски утвержденному меньшинством в пользу большинства». Как и князь Адам, Мохнацкий имел в виду Конституцию 3 мая 1791 г. и утверждал, что нужно будет лишь выполнить заветы Четырехлетнего сейма. По мнению Мохнацкого, все социальные конфликты необходимо было отложить на будущее, чтобы не мешать единству в восстании, успех которого во многом зависит от единого руководства, и назначение руководителем Чарторыского он считал оптимальным вариантом. «Для нации, – писал он Замойскому 20 октября 1834 г., – спасение в том, чтобы Польша увидела князя во главе этих повстанческих идей. Враги родины и эмиграции доказывают, что князь хочет только Конгрессовой Польши и амнистии. Мы же, напротив, доказываем, что князь намерен отправиться отсюда на защиту всей Польши». Мохнацкий допускал, что помочь восстанию может и европейская дипломатия, и всеобщая революция, но руководство Союза национального единства было решительно настроено против пути карбонарских революций. Его сторонники злобно комментировали провал карбонарских планов. Ю. Бем характеризовал Заливского как «царского провокатора», который лучших польских патриотов повел из Франции в Польшу на уничтожение. Генерал Князевич и Л. Плятер обвиняли его в «позорном намерении убивать монархов» и формировании «банд» в Польше. Обращаясь к Чарторыскому, они высказывали опасение, «чтобы это не навредило сильно нашему делу». С целью воспрепятствовать распространению карбонарского духа в Польше Союз старался засылать туда своих эмиссаров. Один из них, Юзеф Свирский, бывший во время восстания 1830–1831 гг. министром иностранных дел в правительстве Чарторыского, в январе 1833 г., сразу после создания Союза, прибыл в Галицию, но столкнулся там с крепкими позициями лелевелистов и не сумел наладить сотрудничество с галицийской аристократией: граф Ксаверий Красицкий и князь Леон Сапега не были склонны возглавить ячейку Союза, предпочитая путь создания местной независимой организации, и Свирский был вынужден уехать из Галиции. В 1839 г. Союз национального единства распался, став как бы прообразом будущего Отеля Ламбер – уже явного консервативного центра, но сложившийся в 1837 г. его тайный наследник Инсуррекционно-монархический союз действовал во Франции и Англии до 1843 г.⁴⁹

3. Польская демократическая эмиграция во Франции, Швейцарии, Бельгии и Англии. «Молодая Польша» и Союз детей Люда Польского

Сторонники Чарторыских хотели вернуть во Францию поляков, рассеянных по Европе вследствие гонений французских властей и большей частью собравшихся в Швейцарии, чтобы подчинить их своему влиянию, направив их энергию в других целях. В русле идеи Союза национального единства о подготовке за границей польских военных сил возник план сформировать из членов швейцарского Легиона подразделение под началом Ю. Бема для оказания поддержки члену португальского королевского дома дону Педру д’Алькантарра, защищавшему права на престол малолетней королевы Марии. При посредстве Пальмерстона В. Замойский вел переговоры о формировании легиона. И в сентябре 1832 г. соглашение, поддержанное также и Чарторыским, было достигнуто, а в мае 1833 г. Ю. Бем подписал договор о руководстве легионом, который должен был объединить 1700–3200 чел. Но дон Педру под давлением самих же поляков вынужден был отказаться от этого замысла, так как, хотя план португальской экспедиции рекламировался как поддержка борьбы против Священного союза, его отверг даже Дверницкий, а у демократической эмиграции он вызвал возмущение. 3 июля 1833 г. после торжественного молебна, состоявшегося у гроба Святого Казимежа в Сен-Жермен де Пре в Париже, был оглашен документ, принятый в «Таране» 30 радикалами из Польского национального комитета и Польского демократического общества по инициативе Кремповецкого, Чиньского и Ворцелля. Это был акт осуждения партии консерваторов за попытки использования польских вооруженных сил для помощи португальской реакции; воззвание, призывавшее эмигрантов в легион, сожгли. Возникли ссоры и дуэли, на Бема даже было организовано покушение, угрожали его агентам; Чарторыского же Ворцелль назвал «предателем польского дела». Сами швейцарские «легионеры» отвергли план консерваторов с негодованием, заявив, что возьмут в руки оружие только для того, чтобы вернуться в Польшу в момент европейской революции, в которой они рассчитывали сыграть важную роль. Их поддерживали демократические швейцарские организации – Гельвеция, Шютценферайн, Зофингенферайн, а также власти ряда кантонов. Но были кантоны, находившиеся под влиянием консервативно-клерикального руководства Сарненбунда, которое в Базельском кантоне попыталось взять под контроль его демократическую сельскую часть с городом Листаль. На помощь швейцарским либералам и демократам пришли поляки. Совет Легиона предложил военную поддержку парламенту Швейцарии и направил два вооруженных отряда в Листаль, где уже действовали польские эмигранты: капитан Кароль Кросс возглавил народную милицию города, командирами полицейских плутонов стали Вернезобрый и Пониньский, а подпоручик Новицкий занимался подготовкой орудий и обучением офицеров. 3 августа 1833 г. консерваторы были разбиты под Гуфтеншанцем, а их командир полковник Вишер взят в плен. Цюрихский парламент благодарил польских эмигрантов за помощь, но под давлением Священного союза и травли со стороны реакционных сил внутри страны швейцарские власти были вынуждены ужесточить меры против поляков. Было объявлено о прекращении материальной помощи эмигрантам с 1 января 1834 г. После того как французский посол в Берне добился для них права вернуться во Францию, 200 человек выехали в Орлеан, Тур, Шалон, Лаваль, где получили содержание, другие отправились в Бельгию, Англию, США. Но Совет Святого отряда хотел сохранить позиции в Швейцарии: 200 польских карбонариев остались в Бернском кантоне, готовые к грядущей войне за свободу⁵⁰.

В ноябре 1833 г. Общество прав человека и гражданина выступило с экспозе, где выдвинуло лозунг «равенства социальных условий». В руководстве Обществом в это время произошел раскол: «левое» крыло карбонариев, назвавшее себя «Обществом действия» и требовавшее скорейшего проведения революции, вышло из-под власти Руководящего комитета и Верховного всеобщего шатра. Глава Польского шатра Кремповецкий поддерживал «левых» и стремился, чтобы швейцарский Легион вступил в Общество прав человека и гражданина. В результате в декабре 1833 г. большой отряд «легионеров» в Бьене создал гмину Общества под названием «Молодая Польша», а затем возникли гмины «Благие намерения» в Сент-Имье, «Костюшко» в Солуре, «Сарматы» в Дельмонте, «Славянщина» в Поррантре. Гмины делились на секции, каждая из которых объединяла несколько человек. Они принимали за основу главные постулаты программы Общества: уважение прав человека, «справедливо и морально обусловленная собственность», равенство и братство людей и народов. Выдвигалось даже требование изгнать религию из общественной и частной жизни как противоречащую прогрессу и просвещению, заменив ее моралью, основанной на рационализме. На основе проходивших в секциях дискуссий на тему будущего социально-политического строя в Польше польские карбонарии в Швейцарии формулировали цели и средства революционной борьбы: «Для уничтожения тирании и интриг народы обязаны воспользоваться своим всемогуществом, граждане должны объединиться и знать свои права. Объединение и пропаганда – вот две великие гарантии, которые надлежит задействовать, чтобы подготовить день освобождения. Уничтожить эксплуатацию человека человеком, ликвидировать возмутительные привилегии небольшого числа бездельников, которые кормятся избытком богатств, отнятых у многочисленного класса бедных работников, призвать всех людей к их достоинству, к равенству политических прав, а прежде всего, к справедливому разделению общественной выгоды и бремени – вот цель Общества»⁵¹.