Польский пароль
Шрифт:
Да, это был капрал Юрек Гжельчик. Живой и невредимый, только еще более мокрый, чем Полторанин. И очень печальный. Жесткая скорбная складка легла у его губ, когда он, щурясь, вышел навстречу Полторанину.
— Янек… погиб? Утонул?
— Да, командир… Ты же видел: его очередью задело. — Гжельчик снял фуражку, убрал со лба мокрые волосы, вздохнул, глядя и сторону. — Плохо дело, командир. Здесь был бой…
— Какой бой? — еще не осознавая, но уже предчувствуя нечто страшное, спросил Полторанин.
— Бой наших с немцами. Я уже осмотрел поляну и окрестности. Вот
Полторанин тупо смотрел на горку гильз, блестевших на ладони Гжельчика, и чувствовал, как медленно зябнут, дрожат колени, меркнет в глазах искристое зелено-голубое утро и на плечи, на грудь неимоверной тяжестью наваливается усталость. Он сделал шаг в сторону, сел на пенек, растерянно, непонимающе оглядел лужайку…
«Был бой… нет в живых…».
Значит, они остались вдвоем? Без товарищей, без рации, без связи и поддержки? Но ведь это означает почти полный провал операции!..
— А ты… не ошибся, Юрек? Мало ли что гильзы… Может быть, гильзы старые… Других-то следов нет.
Полторанин понимал, что говорит это без всякой надежды, пытаясь не то чтобы найти, а хотя бы придумать зацепку, спасительную какую-нибудь соломинку. Ее не могло быть, раз сделал выводы такой разведчик, как Юрек.
— Следов не осталось. Был ливень, ты знаешь, — тихо сказал капрал. — Но там, в тех кустах, несколько поломанных веток, может быть, следы борьбы. Это я тоже там нашел. — Он протянул Полторанину белую металлическую эмблему — зигзагообразную молнию. — Тут были эсэсовцы, я в этом не сомневаюсь.
Гжельчик снял свой мокрый офицерский китель, повесил сушиться на ближний куст, а гильзы высыпал в пригоршню Полторанину. Молча высыпал, дескать, смотри сам: гильзы совершенно новые, даже не успели потускнеть от дождя.
Они еще раз, вдвоем, тщательно обследовали вырубку, заросшие орешником склоны, чтобы окончательно убедиться в страшном предположении. Картина вырисовывалась предельно ясно: на высотке оборонялось по крайней мере два человека, а наступало не менее десяти. У наступавших была служебная собака (удалось неподалеку найти ее поспешно зарытый труп). Были применены гранаты, причем наши РГД — Юрек отыскал оборванную взрывом железную гранатную рукоятку. Кто же оборонялся?
Вспомнили, какое было оружие у ребят. Собственно, у всех имелись трофейные шмайсеры, кроме Сарбеева. Он упросил, настоял на ППШ (стрелял слабо даже из нашего автомата, а из шмайсера на стрельбище, помнится, вообще палил в «молоко»). Все сходилось: гильзы от ППШ у ракитника подле пенька там, где и лежал Сарбеев с перевязанной ногой (позавчера, когда они уходили). А под буком, очевидно, держался лейтенант Братан, расстреляв оба запасных рожка-обоймы…
Но никаких следов радистки Анильи! Неужели она не успела сделать ни единого выстрела?
— Анильи здесь не было, — убежденно сказал Гжельчик.
Полторанин не удивился: такая мысль тоже пришла ему в голову. Хотя объяснить это он пока не мог.
Что же все-таки произошло?
Вероятно, немцы проводили прочесывание района. Каким-то образом они все-таки узнали о выброшенном десанте. Выходит, что Полторанин как командир группы все-таки просчитался, оставив людей здесь. Их надо было всех выводить за пределы полигона.
Но почему ребята не ушли в село, не укрылись в одном из подвалов, как договорились при расставании? Хотя вряд ли бы это спасло: служебная овчарка все равно взяла бы след…
А может быть, и не взяла: следов в лесу много. Кроме того, у Братана имелся специальный порошок.
Факт остается фактом: они приняли здесь бой. Почему?
— Мне кажется, не в этом главное… — в раздумье произнес капрал Гжельчик. — Куда делась Анилья? Почему она не участвовала в бою?
— И что же ты предполагаешь?
— Я хорошо знаю своего друга Петра Братана. Я бы действовал так же, как он…
— То есть как?
— В предвидении боя следовало в первую очередь спасать рацию. Для нас с тобой, командир, для дела. Они так и поступил., Я думаю, надо искать Анилью в деревне…
Вывод был логичным, внешне казался вполне вероятным. Но если и тут крылась ошибка? Если немцы оставили в селе засаду в расчете на то, что разведчики, разыскивая рацию, рано или поздно придут туда?
Нет. Засада — тоже по логике вещей — должна была быть устроена здесь, на этой высотке, ставшей для парашютистов явочной точкой. Однако ее не оказалось. Следовательно, эсэсовцы решили, что полностью разделались с парашютистами.
А вообще, черт его знает что решили и как действуют охранники-эсэсовцы! Если сейчас обдумывать и прикидывать только возможные их варианты, то впору самим сматывать отсюда удочки. Война — не арифметика и не шахматная игра. Тут далеко не всегда лучший ход обязательно ведет к победе, как и ошибка — к поражению.
Эсэсовцы тоже крупно просчитались, не оставив здесь засаду. А это — уже выход в сложившейся ситуации.
Весь день разведчики провели на одном из соседних холмов. Пользуясь солнечной погодой, сушили обмундирование, приводили в порядок раскисшую обувь и оружие. На обед съели плитку шоколада и целую фуражку каких-то кислых ягод, набранных Гжельчиком неподалеку в овраге.
А вечером с приближением сумерек спустились в село, огородами пробрались к тому самому дому, в подвале которого Братан и Гжельчик два дня назад упрятали ивовую корзину грузового парашюта.
И здесь, в подвале, обнаружили сержанта Анилью…
Она бросилась Полторанину на грудь, повисла, цепко обхватив руками его шею. Молчала — ни слез, ни всхлипываний.
Слезы были потом, когда она рассказывала о случившемся.
Полторанин с Юреком оказались правы: все произошло так, как они и предполагали, обшаривая лесную поляну.
Первую ночь ребята ночевали в лесу: лейтенант Братан решил повременить, изучить как следует обстановку в селе и сам сходил на разведку. А вечером на другой день в долине появились эсэсовцы. Их было много, наверное до батальона, они растянулись цепью почти на два километра. Нет, немцы не нацеливались только на высоту 247, а захватили ее лишь своим правым флангом.