Польский пароль
Шрифт:
Полторанин сел в машину — тоже на переднее сиденье, на место шофера. Несколько смутившись, чуточку даже одурев от блеска и великолепия внутри «опеля», открыл было рот, однако Крюгель первым начал разговор. Спросил резко, процедил сквозь зубы:
— Ви имейт пароль?
— Нет. Специально не имею, Ну если хотите: «Черемша».
— Что означайт «Черемша»?
— Село, стройку, где вы работали до войны. У нас в тылу.
— И что же?
— Я вас знаю еще по тем временам. Как и вы меня знаете.
— Не поняль. Объясняйт, пожалуйста.
— Чего тут объяснять? У вас еще свадьба была, на которой мы с вами подрались. Вы тогда
Крюгель прищурился, припоминая. Рассмеялся, показывая крупные крепкие зубы и этой своей «лошадиной улыбкой» сразу напомнил того довоенного настырного немца-инженера.
— Так это биль ви? Но я вас но вспоминай. Нет. Я биль отшень пьян.
— Вот те раз… — несколько даже обиженно протянул Полторанин. Может, напомнить, как он, Гошка Полторанин, тогда с правой заехал ему в ухо? Небось вспомнит. Однако спросил: — Ну а Харьков вы помните? Когда меня допрашивал штандартенфюрер, а вы пристегнули цепочкой к дверной ручке. А потом, во время налета, вручили мне бумагу — план минирования города. Помните?
— О майн гот! — неподдельно удивился оберст, откинул голову, пристально вглядываясь в советского разведчика. — Так это опять биль ви?! Невероятно!
— Да, это был я, господин Ганс Крюгель. И вот теперь здесь, в Польше, тоже опять я.
— Что ви хотель от меня на этот раз? — прямо и с каким-то раздражением спросил Крюгель, словно Полторанин специально, умышленно преследовал его все эти годы.
— Простите, хочу не я, — спокойно поправил Полторанин, — а советское командование.
— Ну разумеется! Я это имель на виду.
«Интересно! — подумал Полторанин, — А ведь он сейчас по-русски шпарит куда лучше, чем до войны. Научился-таки. Жизнь, стало быть, заставила».
— От вас требуется немногое, господин полковник. Первое: тактико-технические данные ракеты Фау-2, а также сведения по ее компоновке, о составе горючего, по результатам испытаний, перспектив боевого применения на фронте. Второе: вы, как инженер полигона, должны сделать все возможное, чтобы не допустить разрушения или уничтожения наиболее важных объектов, связанных с испытанием ракет. Учтите, Красная Армия начала новое наступление и скоро ее танки будут здесь.
— Это есть требований? Или просьб? — прищурился Крюгель.
— Какая разница. Речь идет о вашей жизни и, в конце концов (тут Полторанин, кстати, вспомнил о напутственных словах майора Матюхина!), о судьбе всего немецкого народа. Гитлер тащит Германию в пропасть, неужели вы этого не видите? Вы просто обязаны сейчас помочь нам, а значит, помочь спасти десятки тысяч немцев, которые могут сгореть в огне бессмысленной тотальной войны. Вы же понимаете, что за эти ракеты союзники отплатят вам сторицей!
— Вы есть неплохой агитатор, — грустно усмехнулся Крюгель. — Но, как говориль люди Черемша, ви не на того напаль. Я не какой пугливый кошка. Я есть офицер вермахта, честный патриот Германии… Их виль нихт [38] служба темный сила…
Оберст явно завелся, побагровел. Начал сбивчиво путь русские и немецкие слова, потом вообще перешел только на немецкий. Полторанин понимал, что нельзя давать оберст у митинговать — не скоро остановишь.
— Айн момент, герр оберст! — Резкая немецкая фраза сразу остудила Крюгеля. — Вы мне скажите прямо: сделаете или нет?
38
Я не хочу (нем.).
— Надо думай… — выдавил оберст, опуская сразу потухший взгляд. — Отшень много думай…
— А чего думать, и так все ясно. С Гитлером вам не по пути. Так идите с нами. Ради будущего Германии.
— Я буду думай, — упрямо повторил немец.
— Ну ладно, Даем вам двое суток на размышление. Встреча повторится здесь. Но имейте в виду, к этому времени мы ждем от вас готовую справку о том, что я говорил, Для вас так будет лучше.
— Фир таген, — сказал Крюгель и растопырил, показал пальцы. — Четыре!
— Хорошо, пусть будет четыре. Хотя торопиться, между прочим, надо вам, а не нам. Мы как-нибудь подождем. На этом разговор заканчиваем.
Полторанин уже открыл дверцу и шагнул к подошедшему «гауптману» Гжельчику, когда услыхал сзади снова голос Крюгеля:
— Вам необходим большой осторожность! Здесь эсэс-батайлен уничтожаль русский диверсант-парашютист. Два мертвых доставлен на штаб. Полк «Бранденбург» завтра проческа леса. Я очень печальный, если не встречайт вас здесь обратно.
Это услыхал и Гжельчик. Побледневший, нагнулся к дверце, что-то быстро проговорил по-немецки. Оберст ему ответил, и машина тут же отъехала.
Закурив сигарету, Гжельчик меланхолично заметил:
— Оказалось, все просто, командир… У них тут, на полигоне, имеется техническая новинка, называется «радар». Эта штуковина и засекла наш самолет в воздухе. Вот почему немцы узнали про десант.
19
С командиром танкового полка у Вахромеева сразу как-то не сложились отношения. Причин для этого было много, начиная с того, что комполка майор Лохов, кадровый офицер, успел окончить ускоренный курс танковой академии, а Вахромеев не имел военного образования. Лохов прошел прекрасную фронтовую школу в знаменитой 60-й армии Черняховского, начав командиром танковой роты под Воронежем, освобождал Курск и в числе первых форсировал Днепр, Ему, командиру полка лихих тридцатьчетверок, надлежало теперь быть в формальном подчинении у пехотного майора. Лохов ничуть не скрывал своего уязвленного самолюбия (хотя и знал, что согласно Боевому уставу общее командование в сводном отряде возлагается именно на командира стрелкового подразделения).
Но дело было не в этом. Уж слишком разные они люди, чтобы найти контакты, установить взаимопонимание с первого раза. Лохов — горяч, напорист, резок, не говоря о явном избытке гонора. Вахромеев же отличался осторожностью, основательностью подхода и той мудрой, веской неспешностью действий, которая приходит к солдату-окопнику после многоразового воскрешения из мертвых, когда он на своей шкуре убеждается в главном уроке войны: успей сообразить за себя и за врага.
Конечно, про эту командирскую разнополярность хорошо знали в высшем штабе, когда планировали операцию танкового десанта. Ничего особенного: командиры не кумовья, чтобы подбирать их по принципу взаимной покладистости. Настоящие характеры — как кремневые кресала, сшибаются до искр, иногда до пламени. И это хорошо, если ради дела, ради общей победы в бою. Победы малой кровью. К тому же бой — не учения, не тыловые тренировки, где можно безнаказанно позубоскалить и эффектно покрасоваться. Бой мигом сдирает всякую шелуху, выбрасывает за борт мелочные капризы и вздорные страстишки.