Польский пароль
Шрифт:
Подполковник пошел первым, поднялся на крыльцо, чуть прихрамывая (Крюгель только теперь заметил это). Вставил ключ в замочную скважину и открыл дверь.
Внутренняя комната напоминала убранство охотничьего домика: лосиные рога на крюке, чучело кабана в углу. Да и пахло по-лесному: сосновой смолой от гладкоструганых бревенчатых стен. Справа у окна, в простенке, висела топографическая карта Германии, немецкая, крупномасштабная, исполненная в характерном серо-зеленом цвете — такими картами пользовались во всех штабах вермахта, и Крюгель знал это. Карта его сразу насторожила: зачем
Подполковник между тем включил электрочайник, стоящий на подоконнике, расчистил от бумаг стол и, тщательно обтерев салфеткой, выставил на него три чайных стакана в мельхиоровых подстаканниках. Потом достал из тумбочки сахарницу, тарелку с хорошо прожаренными сухарями.
Крюгеля почему-то беспокоила, даже раздражала эта нарочитая неспешность хозяина, дотошность, с какой он готовил чаепитие («будто совершает священный ритуал!»). Хотя причина торжественной медлительности, очевидно, проста: приходится ждать третьего. Наверняка начальника.
— Нет-нет! — махнул рукой подполковник, перехватив взгляд Крюгеля, брошенный на дверь. — Никого третьего не будет, герр Крюгель. А третий стакан предназначен для заварки. Я, видите ли, собирался лететь сюда в спешке и забыл свой чайничек. А здесь, к сожалению, все делают по-солдатски: заварку бросают прямо в котел или вот в электрочайник. Но это уже, извините, не чай, а бурда.
— Вы летели сюда? — удивился Крюгель. — Откуда?
— Из Москвы.
— Даже так? Интересно…
— Самое интересное будет впереди, герр Крюгель! — усмехнулся подполковник и стал заваривать чай.
Откровенно говоря, Крюгелю понравилась манера чаепития: в крепкий подслащенный чай надо было бросить два-три румяных сухарика, а уж потом пить. Вкус такого чая показался необыкновенно приятным.
— Зэр гут! — похвалил Крюгель. — Однако Черемша такой чай не пьют. Я помниль.
— Верно, не пьют. И нигде, наверно, не пьют. Это мое изобретение. Личное, герр оберст. — Прихлебывая чай, подполковник исподлобья, чуть заметно улыбаясь, поглядывал на Крюгеля. — А вы, я вижу, картой интересуетесь? Это я тоже из Москвы прихватил. Так, для ориентировки. Может быть, она нам понадобится. А может, и нет.
На карте жирной красной полосой нанесена была линия фронта: на севере по Одеру, по Нейсе, потом через Рудные горы вниз, почти пополам перечеркивая Чехословакию. Крюгель, конечно, читал газетные сводки и знал положение на фронтах, однако тут, на карте германского генштаба, обстановка выглядела более чем красноречиво: уже утрачены Померания, Нижняя и Верхняя Силезия, а ведь от Кюстрина на Одере до Берлина каких-нибудь шестьдесят — семьдесят километров…
— Да-да! — кивнул подполковник. — До Берлина осталось расстояние для одного оперативного удара — несколько суток боев. Можете не сомневаться: дни Берлина сочтены. А вообще, до конца войны несколько недель. Такие дела, герр Крюгель.
«Любопытно, — подумал Крюгель. — Зачем я им понадобился на последних днях войны? И ведь очень понадобился, иначе не стали бы посылать сюда курьера из Москвы… Что-то уж слишком затягивает разговор хитроватый русский подполковник, давно пора перейти к делу».
И опять подполковник, словно угадав, перехватив нить размышлений Крюгеля, сказал веско, подчеркнуто официально:
— Я прибыл сюда прежде всего затем, чтобы передать вам, герр Крюгель, благодарность советского командования за помощь, которую вы оказали Красной Армии. Ваши сведения о «Хайделагере» поистине неоценимы. Это ваш личный весомый вклад в антигитлеровское движение, в борьбу немецкого народа за завтрашний день, за его будущее…
Подполковник говорил, пожалуй, излишне выспренно и витиевато, однако Крюгелю в целом нравилось: в конце концов, оценка давалась конкретно, по существу дела. Именно ради будущего немецкого народа — так, и только так определял сам Крюгель истинные мотивы своих действий и поступков в прошлом, связанных с риском, порой даже граничащих с авантюрой, но искренних и честных, ничем не пятнающих достоинство немецкого патриота.
Выпив не спеша свой чай, подполковник из ящика стола дослал папиросную коробку, на которой был изображен черный всадник в папахе (такие папиросы иногда выдавали в лагере пленным генералам), извинился, чиркнул спичкой:
— Я все-таки закурю, герр Крюгель. Привычка, знаете ли… — Потом поднялся, шагнул к карте и обвел на ней круг — чуть южнее Баварии: — Вот сюда, по нашим данным, эвакуируются сейчас правительство Германии и ставка главного командования. Высокогорный район в Альпах — Зальцкамергут. Сюда же свозятся все ценности рейха, секретные архивы, даже картины из национальных галерей. Все это спешно укрывается, прячется в горных пещерах, штольнях, шахтах, кое-что затапливается в местных озерах. Между прочим, вот тут, в местечке Оберйох на днях будут расквартированы ракетчики фон Брауна, и в их числе кое-кто из ваших старых знакомых — например, доктор Фриц Грефе…
Подполковник с минуту молчал, попыхивая папиросой, потом вопросительно взглянул на Крюгеля, словно бы проверяя, как он реагирует на все это, Ганс Крюгель равнодушно пожал плечами:
— Мне непонятна затея этой акции…
— Гитлер и его компания хотят отсидеться в Альпийской крепости. До тех пор пока, как они надеются, англо-американцы не передерутся с нами, русскими.
Крюгель вытаращил глаза, откровенно рассмеялся:
— Но это есть глупость! Гитлер еще раз показывает весь мир, что он дурошлеп и болван, как говорили в Черемша.
— Да нет, тут есть определенный смысл… — не согласился подполковник, задумчиво поглядывая в окно. Потом резко повернул голову; — А если подходить серьезно, как вы все это оцениваете, господин Крюгель?
— Не знаю… Я родился, вырос в Магдебурге, а в Альпах никогда не быль. Не приходилось. Правда, Баварию посещал — ездил в командировка в Бейрейт, но это севернее. Так что моя консультаций вам ничего не может давать. К сожалений.
— А как вы смотрите, герр Крюгель, на то, чтобы вам самому, лично ознакомиться с положением дел в этой Альпийской крепости? Так сказать, на месте?