Полуденный бес
Шрифт:
И снова Джон заблудился в безразмерной квартире. Он опять оказался в гостиной. Из нее уже убрали бассейн, но мокрый, хлюпающий под ногами палас напоминал о недавнем безобразии. В гостиной было полутемно. Половинкин собрался уходить, но вдруг услышал приглушенный разговор:
– Сид, я беременна.
– Славно… От кого?
– Да ты что?!
– Мы предохранялись.
– Глупенький. Так бывает.
– Все равно. Я не думаю, что ты залетела от меня.
Рожицына тихо заплакала.
– Не реви! – зашипел Дорофеев. – Думаешь, что на твой коровий рев гости сбегутся? Ты чего себе вообразила? В семью нашу хочешь пролезть, дрянь деревенская! Вспомни, сколько ты в санитарках зарабатывала? Ну, потрахались мы с тобой… В охотку потрахались, не спорю… Ну и что? Тебя в твоей общаге, поди, азеры всей кодлой драли каждый день.
– Сидор… Что ты говоришь?!
– Не называй меня Сидором!
Глаза Половинкина быстро привыкли к темноте. Он видел, как Рожицына, закрыв лицо руками, выбежала из гостиной. И тогда Дорофеев тоже заметил Половинкина.
– Случайный свидетель? – не смущаясь, сказал он. – Как вам наши домашние страсти? Где-то я уже читал эту сцену. В каком-то романе. До чего русские барышни обожают рома…
Этот удар Джон поставил себе в колледже. Однажды
– Что здесь было? – спросил Сорняков.
Сидор вскочил на ноги. Из его ноздри текла кровь.
– Тебе это дорого обойдется! – бормотал он, не глядя на Джона. – Ты не смеешь бить русских художников!
– Подашь на него в суд? – спросил Крекшин.
– Я найду другой способ отомстить.
– Не роняй чести русского дворянина, Сид! – засмеялся Сорняков. – Вызови распоясавшегося америкоса на дуэль!
– Какая дуэль? На чем?
– У меня есть макаров и три патрона. На всякий случай купил на черном рынке.
– Я не буду стреляться, – отказался Сидор. – Это чистая уголовщина.
– В таком случае, господин… э-э… как вас зовут? Серединкин? Позвольте пожать вашу руку! Один – ноль в пользу США! Я знал, что Америка – великая страна. В отличие от России.
– Полчаса назад ты был патриотом, Витя, – мрачно заметил Крекшин. – Не говори за всех, пожалуйста! Я буду стреляться с американцем. По правилам дуэли это не возбраняется?
– Отнюдь! – обрадовался Сорняков. – А то ишь вздумал, янки проклятый, русских художников бить!
– Вы принимаете вызов? – спросил Крекшин.
– Разумеется, – ответил Половинкин.
– Встречаемся в семь утра у входа в Нескучный сад. Не заблудитесь?
– Не надейтесь.Глава пятая Фабрика грез
Еще три мушкетера
Ранним утром начала ноября 1967 года в пансионате «Ясные зори» состоялся допрос с пристрастием.
Накануне капитан побывал в Городе, где в центральном роддоме ему выдали копию справки о том, что 14 октября гражданка Половинкина Е. В. явилась туда с родовыми схватками и в тот же день родила мертвого ребенка. Претензий к роддому у нее не было.
В кабинет заведующего пансионатом Бориса Викторовича Божедомского Соколов ворвался как вихрь свирепый и беспощадный. Борис Викторович хорошо знал характер капитана и не на шутку испугался. Рассердить Соколова было трудно. Но если он пришел в такое состояние, визит мог закончиться чем угодно, даже мордобоем.
Борис Викторович прибыл в Малютов в конце сороковых годов, согласившись поменять теплую должность завхоза крупной московской клиники на скромную роль заведующего захолустным домом отдыха. Тогда в жизни Божедомского шла черная полоса. Его бросила красавица жена, променяв на подававшего надежды молодого режиссера и оставив Божедомского с трехгодовалым сыном. Но Бог наказал ее. Подававший надежды молодой режиссер надежд не оправдал и спился. Теперь жена мечтала вернуться к надежному Божедомскому, но в суровом письме он решительно пресек ее попытки. За короткое время ему удалось превратить затрапезный пансионат, в котором отдыхали одни работники фабрики мягкой игрушки, в престижное заведение санаторного типа, работавшее на областное и московское начальство. Корпуса перестроили, завезли импортную мебель и сантехнику, но главное – полностью обновили обслуживающий персонал. В персонале-то и заключался секрет процветания заведения Божедомского.
О том, что одна из горничных забеременела, он узнал от ее подруги, медсестры Кати. Случись такое в другом пансионате – бог с ней! Но в сады Божедомского залетали птицы высокого полета. Оставляя свои семейные гнезда на месяц, они попадали в общество молодых и красивых горничных и медсестер. Неудивительно, что орлы теряли самообладание. Пожалуй, это и было самой ответственной стороной работы Божедомского, которую он сравнивал с работой на идеологическом фронте. Не допустить морального разложения коллектива! Не допустить скандала, подобного тому, что случился однажды, когда секретарь райкома партии увез одну из горничных к себе в Москву под видом дальней родственницы и устроил няней к собственному сыну. Быстро разоблаченная супругой потерявшего голову партийного руководителя девушка вернулась в Малютов через месяц. Впрочем, Божедомский не только простил ее, но и взял обратно и даже оплатил вынужденный прогул. Он по-своему любил и жалел своих девочек.
Горничные и сестры даже во сне должны были помнить, как вести себя в пограничных ситуациях. Кому и когда можно строить глазки, невинно обнажая из-под халатика стройные ножки или приоткрывая треугольник белой груди в обрамлении черного лифчика. Но с Лизаветой, этой дурой деревенской, Борис Викторович намучился ужасно! Если бы не Максим Максимыч, выгнал бы он ее к чертовой матери! Но капитан в свое время закрыл глаза на некоторые шалости сына Божедомского Жоржика, занимавшегося фарцой джинсами и вступившего на этой почве в преступный сговор с заведующей универсамом.
Во-первых, Лиза была красивой… Не смазливой, как остальные девочки, а красивой . Той почти исчезнувшей природной красотой, которую и в деревнях-то уже не встретишь.
Во-вторых, она так и не смогла постичь тонкости искусства невинного обольщения . Цель его заключалась в следующем: если кто-то из клиентов западал на девушку, все остальные должны были делать вид, будто между ними роман . На самом деле никакого романа не было. Был мужской флирт с одной стороны и почти профессиональная актерская игра – с другой. Но солидному мужчине всегда приятно думать, что его считают донжуаном.
Это бодрит, волнует пожилую кровь…
Бывало, сама супруга какого-нибудь инструктора обкома партии, засыпая на двуспальной кровати польского производства, неожиданно поворачивалась к мужу лицом и жарко шептала ему в ухо:
– Заработался ты, котик! На тебе лица нет. Поехал бы отдохнул. Например, в «Ясные зори».
– Угу! – с пониманием отвечал муж и брал внеочередной отпуск.
Половинкина вела себя как деревенская девка, взятая официанткой
Услыхав о романе с последствиями , Божедомский вызвал Елизавету и коротко спросил:
– Кто?
Горничная молчала.
– Если это кто-то из них , немедленно делай аборт.
И тогда она подняла на него взгляд, исполненный такого гнева и такой беспомощности, что Борис Викторович, будучи мужчиной чувствительным, едва не заплакал. Но одновременно, заглянув в Лизины васильковые глаза, он понял, что дело пахнет керосином.
– Молчишь?
– Что я мог, Максим, что я мог? – воскликнул Божедомский.
– Почему мне не сообщил?
В глазах Божедомского была мировая печаль.
– А помнишь, твоего Жоржика с «Грюндиком» взяли?
Божедомский болезненно сморщил лицо.
– Помоги мне, Борис, – попросил Максим Максимыч. – Не можешь сам, намекни, кто может?
– Катерина, – шепнул Божедомский.
– Катька? – засомневался капитан. – Подстилка палисадовская?
– Мне кажется, – возразил Божедомский, – Катя что-то знает и очень страдает после смерти Лизы.– Дядя Максим! – с порога голосила Катька. – Простите, дядя Максим! Не уберегла я Лизу, лебедушку нашу белую! Господи, за что ее? За что ее, дядя Максим? Такая была тихая, приветливая!
Катя села на стул, положив ногу на ногу. «Хороша, стерва!» – невольно подумал Максим Максимыч и почему-то вспомнил жену Палисадова, некрасивую, с малокровным лицом.
– Ты, конечно, знаешь, – сказал он, – что Лиза мертвого ребенка родила. Как это случилось, Катюша?
Катерина сощурила подмалеванные глаза.
– Про это я уже рассказала Дмитрию Леонидовичу.
– Странно, – задумчиво продолжал капитан. – Неужели Генка? Ну морячок! Ну доберусь я до него!
– Генка? – ухмыльнулась Катя. – Г… деревенское! Лиза любила высоких, красивых! И чтоб обязательно вежливый был, со столичными манерами. На жалость не дави, капитан, – вдруг хамски заявила Катька. – Ничего я тебе не скажу! Мое дело – сторона!
Нервы у Соколова не выдержали. Он шагнул к девушке, схватил ее за плечи и тряхнул так, что ее затылок стукнулся о спинку стула.
– Слушай сюда, курица крашеная! Хочешь знать, за что убили твою подружку? За то, что знала слишком много. А следующей будешь ты! И никакой майор Дима тебя не спасет.
Катька смотрела на него испуганными глазами. «Браво, капитан!» – похвалил себя Соколов.Соколов гнал газик с остервенением, не щадя ни сцепления, ни изношенного мотора. Его колотило от бессильной ненависти.
– Твари… – бормотал он. – Всех достану и лично поубиваю!
То, что рассказала ему Катя, не помещалось в капитанской башке. Двое подонков из Москвы, отдыхавших в «Ясных зорях» год назад, изнасиловали Лизавету, опоив какой-то дурью. Палисадов был третьим, хотя, по заверению Кати (которой Соколов не верил), в самой оргии участия не принимал. Очнувшись наутро, Лиза ничего не помнила, кроме того, что ночью стала недевушкой. Насильники с похмелья тоже соображали плохо, пробормотали извинения, оставили Кате деньжат для потерпевшей и смотались, попросив Палисадова их прикрыть.
Однако одного Палисадова, видимо, показалось мало. Уже на следующий день в пансионат прибыл серый человек из Москвы.
Так и сказала: серый человек .
Он провел разъяснительную беседу с Катькой и Божедомским, внушая обоим, в какую неприятную историю они влипли, с какими важными людьми связались, и посоветовал держать язык за зубами, чтобы не оказаться в этом инциденте сообщниками.
Потом, запершись в комнате, он долго беседовал с Лизой и явно ее в чем-то убедил. Во всяком случае, она не только не заявила об изнасиловании в милицию, но вообще постаралась забыть об этой истории. Несколько раз она ездила в Москву и возвращалась довольно веселая. И всё было хорошо, пока…
Когда стало ясно, что подруга беременна, Катя бросилась к Палисадову. Тот приказал уговорить Лизу на аборт. Но Половинкина вдруг проявила необыкновенную твердость, заявила, что оставит ребенка и что она знает, кто его отец.
Последнее особенно испугало Палисадова. Он просил Катьку не мытьем, так катаньем вызнать у Лизы ее предположения. Но будущая мать молчала и таинственно улыбалась…
В архиве пансионата Соколов отыскал в гостевой книге имена и фамилии участников той гнусности. Их Катерина запомнила точно, хотя будто бы сама о том, что происходило, не знала, не ведала и не заметила, как уводили на позор ее лучшую подружку. Вот они – московские казановы, любители экзотических развлечений! Лев Сергеевич Барский и Владлен Леопольдович Оборотов. Русские, тридцать седьмого года рождения.
Мать их!
Соколов вспомнил, что Лиза изменилась в тот год. Стала тихой, задумчивой, вся словно светилась изнутри. Как он не догадался ее спросить! Может, перед ним она бы открылась? Отвез бы ее в деревню, спрятал от злодеев! А теперь ищи-свищи, кто Лизу «заказал»? Кто исполнитель? Гнеушев? Палисадов? Но зачем было убивать? Ну скандал… Ну с работы бы поперли… Но не судили бы. Доказать факт изнасилования спустя столько времени невозможно. Обычная аморалка… Неужели эти твари так за места свои дрожат, что живого человека убить готовы!
По договоренности с Палисадовым и Божедомским Катька загодя отвезла Лизу рожать в Город и поселила у своей тетки. Но уже через неделю та вернулась похудевшая, с пустыми глазами. Несколько дней молчала, запершись в комнате и не притрагиваясь к пище. Потом начала говорить. Выяснилось, что под Покров она родила мертвого мальчика, которого не видела, потому что находилась без сознания. Ко всему бесчувственную, ее заставили подписать бумагу об отсутствии претензий.
Только через месяц она пришла в себя. По словам Кати, даже снова повеселела. Накануне убийства поругалась с Воробьем. Тот приехал пьяный и потребовал немедленного и окончательного ответа на предложение выйти замуж. И то сказать – настрадался морячок со своей зазнобой, с детства настрадался! Лиза ответила категорическим отказом. Тогда Генка начал шуметь, ругался, ударил ее. Выбежал из комнаты с бешеными глазами и умчался на мотоцикле.