Полуденный бес
Шрифт:
– Ну и женился бы на ней, сукин кот!
– Это было невозможно, Максим Максимыч, – с искренней грустью отвечал Недошивин. – Специфика моей работы не позволяет мне заводить семью без разрешения Рябова. Если бы я признался, шею свернули бы и мне, и Лизе.
– Какой ты добрый! Вместо Рябова шею ей свернул ты!
– Она сама была виновата! Когда она узнала, что беременна, она сильно изменилась. Она заявила, что не желает быть любовницей, только законной женой. Ради ее будущего ребенка. В противном случае выйдет замуж за Воробьева.
– Снова не понимаю тебя, майор. Ну и отпустил
– Как вы не понимаете! – вскричал Недошивин. – Я – сирота. Я не мог допустить, чтобы мой сын воспитывался у чужого отца! Нет, нет и еще раз нет!
– Вот ты какой, майор, – врастяжку произнес Соколов. – Я думал, ты просто сволочь, а ты, оказывается, и здесь идейный. Значит, чтобы сохранить сына за собой, за человеком, которого он и знать не может, ты убил его мать? Нет, ты не злодей, Платоша. Ты еще хуже!
– Вы не можете судить об этом! – нервически вскрикнул Недошивин. – У вас были родители, есть любящая жена! Я всю жизнь одинок! Как перст! И вот Бог послал мне радость – Лизу, а потом сына! И я должен был потерять обоих? Я просил ее, умолял не торопиться!
– А знаешь ли ты, любящий отец, – Максим Максимыч скрипнул зубами, – что перед тем, как ты встретил Лизу в парке, она имела объяснение с Воробьем и категорически отказала ему?
– Нет, – прошептал Недошивин. – Это мне неизвестно.
– А ты загляни в протоколы допросов.
– Вы убиваете меня. – Недошивин бессильно уронил руки.
– С удовольствием бы это сделал. Уходи, Платон, добром прошу!
– Вам неинтересно знать, что было после того, как кто-то из роддома сообщил ей, что ее ребенок жив?
– Чего тут знать? – усмехнулся Соколов. – Ты послал Гнеушева в Малютов, чтобы тот убрал Палисадова, а заодно передал Лизе твое письмо. В письме ты писал, что ждешь ее в Москве. Она побежала на первый утренний поезд, а на дороге ее ждал ты.
– Вы и о Палисадове догадались! – воскликнул майор.
– Гнеушев выдал. Не прямо, но так, чтобы я понял. Гнеушев оказался не глупее тебя. Ты правильно все рассчитал. Гнеушев убивает Палисадова, а на обратном пути в поезде ты или кто-то другой кончает его. В результате – целых три загадочных убийства, связать которые между собой невозможно. Даже Рябов ничего не поймет. Все будут заниматься убийством ответственного прокурорского работника, а труп какой-то девушки спишут на физкультурника из Москвы, который оказался тем еще маньяком и выбросился из поезда на ходу. Но, на твою беду, Палисадов не успел выпить вина до известия о смерти Лизы. Ему позвонили из милиции в гостиницу, консьержка сказала мне, что он говорил с кем-то по телефону. Тогда он вернулся в номер, чтобы выпить с Гнеушевым на посошок, и рассказал ему, что произошло в парке. Гнеушев обо всем догадался и «случайно» опрокинул бутылку вина на подоконник. Потом он «опоздал» на поезд, в котором его поджидал ты или кто-то еще, и нахально полез мне на глаза. В результате он засветился, а устранять еще и меня тебе было уже не с руки. Тут бы вся наша ментовка на уши встала, и никакой Рябов бы тебе не помог. Знаешь, в чем была твоя ошибка? Очень сложный ты план придумал и местных особенностей не учел.
– Во-первых, – сказал Недошивин, – я действительно хотел убрать Палисадова. Майор Дима умеет загибать пальцы не хуже вашего. Во-вторых, я надеялся уговорить Лизу еще здесь.
– Не удалось?
– Она была невменяемой! Она кричала, что, если я не верну сына, она обо всем сообщит Рябову, о котором я однажды некстати рассказал. Это означало бы верную смерть Вани.
– Да, запутался ты, Платон, – вздохнул Максим Максимыч, – запутался и всех запутал. Устроил, понимаешь, убийство районного значения! Но как ты сумел забрать ребенка из роддома?
– Я пришел в роддом в том же гриме и парике, что и тогда к Лизе, и представился отцом ребенка. Организовал персоналу шикарный стол в благодарность… Ну и рассказал кое-какие неприятные вещи о его матери, которая будто бы мечтает избавиться от ребенка, но не знает, как это сделать. Лиза очень тяжело перенесла роды, была слабой. По моей подсказке ей предложили подписать бумагу, в которой она отказывалась от ребенка. Ей сказали, что он умер.
– Все концы в воду спрятал…
– Не все. Кто-то прислал Лизе письмо, что Иван жив и находится в детском доме имени Матросова. Тогда она позвонила мне…
– Не страшно было ее убивать?
– Страшно, – признался майор.
– Врешь! В страхе не так убивают.
– Это не имеет значения, – холодно сказал Недошивин.
– Как ты можешь после этого жить, Платон? – пораженно глядя на него, спросил Соколов.
– Это пустые разговоры, Максим Максимович, – нехотя ответил Недошивин. – Мы с вами разные люди и друг друга никогда не поймем.
– Это правда, Платон…
– Ну хорошо, – неожиданно согласился Недошивин. – В конце концов я могу ошибаться насчет Рябова. Спрячьте Ваню сами, но только в надежном месте.
Дверь распахнулась, и в комнату вбежала зареванная Прасковья.
– Торгуетесь?! – кричала она. – Эх вы… мужики! Павианы надутые!
– Подслушивала? – спокойно поинтересовался Соколов.
– А ты думал, я пирожки вам буду стряпать?
– Прасковья Семеновна, – обратился к ней майор, – вы, я вижу, ответственный человек. Раз вы все слышали, подумайте, где спрятать моего сына?
– Где-где! В тюрьме, конечно! – деловито сказала Прасковья. – Кто его будет там искать? Сегодня Федор Васильевич в КПЗ дежурит. Мужчина неболтливый. Я и сама с Ванечкой в камере посижу, пока вы со своим Рябовым разбираетесь.
– Не жена, а ума палата! – восхитился Максим Максимыч.
– Прекрасная мысль, – согласился Недошивин.
– То-то, – не сумела сдержать гордости Прасковья. – Эх, мужики! Павианы, одно слово!
Она быстро собрала какой-то узел, оделась и вышла.
– Повезло вам с женой, – сказал Недошивин.
– Не жалуюсь.
Недошивин попрощался и ушел. Тем же вечером, едва Прасковья отлучилась из КПЗ за провизией, Ивана похитили. Кто-то пришел, показал свои документы дежурному и забрал мальчика. Прасковья выла белугой. Соколов был зол, как сто чертей. Но оба понимали, что вернуть мальчика невозможно, обращаться за помощью не к кому. Не к Рябову же!