Полудница Акуля
Шрифт:
— Об этом женщины не говорят. Вот ты же не скажешь, сколько тебе годиков?
— Почему? — удивилась Лида. — Мне девять.
— А ведь прибавила, — не поверила Акуля.
— Ну, восемь с половиной, — призналась Лида.
— Вот видишь. И мне сколько-то с половиной.
— А что вы, бабушка, тут делаете?
— Живу, — ответила полудница.
— Здесь, в огороде? — не поверила Лида.
— Конечно. Я же полудница. Огород берегу.
— Значит, вы, бабушка, наша?
— А чья же ещё? Только ты меня больше бабушкой не называй, зови Акулей. Так мне
Вот поэтому Лида причислила Акулю к домашним животным, когда писала сочинение.
Недавно Лида опять встретила Акулю. Долго не видела, а тут идёт и слышит, как кто-то за кустом смородины печально так вздыхает: «О-хо-хошеньки». Девочка сразу догадалась, что это бабушка Акуля, и потихоньку подошла. Смотрит, и правда, сидит на траве Акуля и платье своё штопает.
— Не уберегла? — спросила Лида.
Точно так мама у самой Лиды спрашивает, когда она замарает или порвёт своё платье.
— Как тут убережёшь, — вздохнула Акуля, — ветхое оно у меня.
— А что такое «ветхое»? — не поняла Лида.
— Старенькое. Совсем износилось. На днях, когда дождик шёл, он его на мне постирал. Только перестарался. Вот платье и рвётся…
— Неужели у тебя, Акуля, другого нет?
— Было. Хорошее платье, голубенькое, с кармашками и поясочком. Да пропало куда-то. Вместе с сундучком, в котором оно хранилось, потерялось.
Так они поговорили и разошлись. Лида домой побежала, посмотреть, может, какое-нибудь платьице её куклы Машки для Акули подойдёт. Полудница дырочку на подоле заштопала и за мохнатой гусеницей припустила, которая пробиралась к яблоне. Гусеницу прогнала и сразу куда-то ушмыгнула. Только что стояла возле яблоньки — и нет её.
Оказывается, Акуля катушку ниток на крылечко понесла. Там нитки Ика забыла, когда что-то зашивала. Положила полудница нитки на место и рассказала пауку Федьке Сломанная Лапа про свою беду.
Помолчал Федька Сломанная Лапа, подумал, посоображал, а потом сказал:
— Ты это, Акуля, не печалься. Ночью, как месяц взойдет, приноси своё платье. Мы его с Гошкой заштопаем.
— Угу… — сказал на это Гошка.
Всю ночь, пока полная луна по небу перекатывалась, молча трудились Федька и Гошка над Акулиным платьем. Старались. Только один раз перерыв сделали, когда проголодались. Сбегали каждый на свою паутину, закусили комарами да мошками и опять за дело.
Полудница тоже не спала, под лопухом сидела, ожидала да комаров ладошкой шлёпала. Наконец, когда небо порозовело, а петух, который жил у озера, закукарекал, пауки всё что могли сделали и расползлись по своим паутинам.
Надела платье Акуля, крутнулась на одной ножке и счастливая убежала в огород. Только недолго радовалась бабушка полудница. Она хоть и старенькая, а по огороду всё бегом да бегом. Вот и опять расползлось платье. Непрочной оказалась паутина. Пригорюнилась, а пожаловаться некому.
Весь следующий день просидела бабушка полудница за кустом смородины, опять платье штопала да зашивала. Слышала, как городские хозяева приехали, как Ика ищет свои нитки, а они опять у Акули. Потом Ика с братом картошку полоть
Как всегда вечером, на закате солнца, возвращались из-за речки две подруги-вороны. — Кар-кар! — каркает одна другой. — А вот и Акулин огород.
Молчит вторая ворона, у неё клюв занят. Несёт она в клюве письмо лешака Спиридона Акуле.
Увидела бабушка полудница ворон, запрыгала, замахала им руками. И вороны бабушку заметили.
— Пи-кир-руй! — приказала первая ворона.
— Ур-ра! — каркнула вторая и выпустила письмо.
Закружился над огородом кусок берёсты, пролетел над шляпой пугала Игната и опустился прямо на грядку чеснока. Подхватила письмо полудница и побежала к себе в малинник, чтобы спокойно прочитать, что там пишет лешак. А чеснок вслед ворчал:
— Нашли куда мусор бросать! Что я вам, компостный ящик, что ли?
Письмо лешака было короткое и строгое:
«Ты енто, Акуля, не дури. Приходи ко мне в гости. А я тебе за это твоё платье отдам, вместе с сундучком.
И всё. И на другой стороне ни слова не написано. Теперь вот гадай, как Акулин сундучок с платьем к Спиридону попал и как его забрать?..
Сорочья тайна
Рано утром, ещё Хавронья Сидоровна сердито хрюкала на всю улицу, ожидая завтрака, а сорока уже носилась над огородом и стрекотала:
— Ах, что я знаю! Ах, какая тайна! Страшная тайна!
Это была та самая сорока, которая прошлой осенью уронила возле Игната семечко.
— Знаю, знаю и никому не скажу, — хвасталась она, пролетая над Игнатом.
Часовой Игнат и виду не подавал, что ему интересно.
— Тайна, тайна! — стрекотала сорока, увидев Акулю.
Акуля и раньше редко показывалась людям, а теперь, когда износилось платье, и вовсе стеснялась.
В это утро она сначала посидела возле маленькой тыковки. Тыковка эта была ещё с мячик величиной, и Акуля пригнула вокруг неё траву, чтобы ветерок тыкву обдувал и солнышко грело. Потом погоняла коровок на картофельной грядке. Когда же притомилась, принялась рыхлить вокруг свёклы землю, а то совсем засохла земелька. Свёкла, как всегда, принялась расспрашивать, какими у неё были бабушка и прабабушка. Очень свёкла любила, чтобы все её хвалили, и бабушку её хвалили, и прабабушку тоже.
А тут в конце огорода на черёмухе воробьи со скворцами поругались. Не любили воробьи скворцов, за то что хвастаются: «У нас в тёплых странах мошек всяких — завались!.. Тепло у нас в тёплых странах и слоны есть!..» Выдумывают они всё, наверное.
— Где же эти тёплые страны? — допытывался самый отчаянный воробей, которого Ика называла «нагленьким». — Где они? Я чи-час же туда слетаю и всех ваших мошек склюю!
Прочирикав это, воробей даже нос задрал — вот, мол, вам, хвастунам!
— Там, — горланили скворцы и показывали на рощу за огородом.