Полудницы
Шрифт:
Они прошли всего шагов десять, когда Дэн почувствовал, присутствие кого-то ещё. Парень обернулся, вздрогнул, несмотря на жару, волоски на коже встали дыбом.
Гоша, к счастью, пока ничего не замечал. Дэн пригляделся и увидел среди деревьев слабое свечение. Полусогнутая рука показалась из-за толстой осины, поднялась на мгновение и бессильно повисла. Парень застыл и прижал голову Гоши к ноге. Мальчик попытался высвободиться, пискнул.
Тихо, шепнул Дэн, тихо, малыш.
Не моргая, парень следил, как сгорбившаяся флуоресцентная фигура отделилась от дерева и медленно, будто раненый зверь, начала зигзагообразные
Дэн видел её только со спины. Фигура скользила между тусклыми солнечными пятнами на траве и замирала у очередного дерева, словно была крайне утомлена жарой.
Это зрелище так увлекло парня, что он шагнул вперёд, желая рассмотреть, кто бы это мог быть.
Гоша остановил его, дёрнул за руку. «Боюсь! Идём!», захныкал он.
Подожди, шепнул парень и крепче сжал ладошку мальчика. Ей сейчас не до нас. Гляди-гляди, похоже, она подыхает.
Дэн узнал место, к которому они приближались. У ручья рос старый, толстый дуб, на котором дедушка когда-то вырезал признание в любви бабушке. Парень тоже пытался вырезать на коре своё имя, но у него получилась какая-то каракуля.
Ствол дуба загородил фигуру от их глаз, и она больше не появлялась.
Стой здесь, слышишь, не бойся. Я всего на пару шагов отойду.
Не надо, не надо на пару шагов… мальчик вытер испачканный нос и задрожал.
Не дрейфь, Гоша. Тебе уже скоро в первый класс, шепнул Дэн и ободряюще улыбнулся.
Его аж распирало, так хотелось посмотреть, что там с этой старой полудницей.
Когда он дошёл до дерева, колени у него затряслись. Дэн даже удивился.
«Всё это мифы. Дедушкины мифы».
И всё-таки он вспомнил, что видел на дороге рядом с трактором, и ему стало жутко. Сейчас из-за дерева на него выскочит какая-нибудь бестия и вцепится в горло.
Дэн отошёл назад, расширил круг. Он медленно пошёл боком, обходя дерево, и тут расслышал тихий вздох.
Парень бросился вперёд. Ствол перестал загораживать ему вид… Дэн отпрянул назад, споткнулся о корень и упал на копчик, прополз по земле около метра, выкрикивая что-то несуразное.
Дэн узнал, а может быть, ему показалось, что полудницей была та старуха из больницы, но прежде чем он успел как следует разглядеть её лицо, огонь окутал её тело, мгновенно изменил черты и спрятал в сизом дыму, как будто сгорала чёрно-белая фотография из газеты.
Гоша видел замершую физиономию Дэна, широко раскрытые глаза и потому кричал вместе с ним. На мгновени лицо Дэна озарил свет, как от вспышки фотоаппарата, и через несколько секунд погас. Вот и всё.
Через десять секунд на стволе дерева и на траве остался только тёмный опаленный след.
Дэн!
Чёрный след. Куда же делась фигура старухи?
Парень услышал своё имя, часто заморгал. Он повернул голову, соображая, кто бы это мог его позвать. Рядом с Гошей стоял доктор, он был весь в пыли, сухая хвоя облепляла его колени.
Я сказал тебе отвести Гошу домой.
Голос доктора сейчас совсем не казался строгим, скорее печальным. Парень попытался что-то ответить, но не смог, только молча показал пальцем на чёрное пятно.
Илий приблизился.
Оно умерло? спросил Гоша, прячась за ногами отца.
Надеюсь, тихо ответил доктор.
Глава 11. Сборы
Всю обратную дорогу Дэн трещал без умолку. Чёрное пятно, ну надо же! Значит, дедушка не придумывал ничего, когда говорил, что у Илия на поле они видели выгоревший силуэт, напоминающий лежащего человека. Значит, уже неделю эти твари бродят по окрестностям прямо у них перед носом и поджигают дома. Значит, это о них написано в мифологическом словаре?
Ведь о них, Илий?
Доктор угрюмо молчал и нёс на руках обессилевшего Гошу. Надо сказать, что весил мальчик уже прилично.
Ну?
Это самое простое объяснение, но давай договоримся: с этой минуты мы называем их между собой полудницами, потому что надо их хоть как-то называть, и ты замолкаешь. Ясно? Мне нужно всё посчитать.
Дэн продержался секунд двадцать.
Что посчитать?
Скорость бега человека – около пятнадцати километров в час. Полудница двигалась быстрее, но не намного. Считаю, как быстро она пересечёт равнину. Ей оттуда некуда деться.
Парень ещё чуть-чуть помолчал. С математикой у него было неважно.
Что будем делать дальше? спросил Дэн уже в десятый раз.
Я найду транспорт и подготовлюсь. А ты позвонишь деду, чтобы он позвал тех, кто поможет нам в поисках…
Дыхание у доктора сбилось, сложно было говорить с весом на груди.
Плато, на котором он видел полудницу, похитившую его дочь, тянулось на несколько десятков километров и упиралось в трассу. Теоретически, если он успеет найти машину и обогнуть плато, есть шанс перехватить похитителя. На равнине светящееся пятно будет видно издалека.
Но для этого, вероятно, придётся взобраться на какую-нибудь возвышенность. А это время. Ещё нужно отыскать машину, чтобы оказаться там раньше монстра. Если даже ему удастся угадать место, где полудница пересечёт дорогу, – что делать дальше? Как договориться с ней или как отнять у неё девочку?
План получился никудышный, но другого предложить некому.
Доктор привык принимать в критических ситуациях те решения, которые первыми приходили в голову. Чаще всего они срабатывали. И верно, не единожды от его дальнейшего плана зависела чужая жизнь. Во время операций он отстранялся, чинил сломанный механизм, старался не философствовать и не представлять себе, каков характер у человека, лежащего на хирургическом столе, какой у него любимый фильм и сколько родственников ждут его возвращения домой. Всё это мешало сосредоточиться и отягощало его труд. Чаще всего он и не знал, кто перед ним, он только видел раны, жилы, кости и кровь. Порой ему выдавалась возможность поговорить с теми, кого удалось спасти. И тогда всё получалось наоборот: он старался не вспоминать, как выглядит его пациент под скальпелем.
Илий попытался отстраниться и в этот раз, чтобы мыслить трезво и найти как можно больше путей для спасения дочки. Ему нужна была холодная голова (даже на такой страшной жаре). Но внутренний голос упорно повторял: во-первых, Зарина не твой пациент, не чужая жизнь и от твоего опыта и умения здесь почти ничего не зависит. Она твоё сердце, вырванное чудовищем из груди. Она последняя инстанция, высшая степень беззащитности, ребёнок, за которого даже чужой мужчина способен не раздумывая отдать жизнь, не говоря уже об отце.