Полукровка (Der Halbblutling)
Шрифт:
– Не за что, - хмыкнул водитель.
– И будь осторожен с мелкими начальничками. Тут каждый себя мнит если не Герингом, то уж Рихтгофеном - точно. И все требуют к себе уважения. Впрочем, ты, я вижу, из восточных СС. У вас там уважение к старшим начальникам закладывается с детства. А уж кому лизнуть и как усердно это сделать, ты определишься на месте.
Ганс хмуро посмотрел на шофера, а тот засмеялся.
На первом этаже, прямо в прохладном холле вдоль стены стояли бюсты знаменитых немецких летчиков-истребителей. Разумеется, ряд начинался с Геринга, Удета и Рихтгофена, но в ряду бюстов Ганс заметил Хартмана и Баркгорна, Ралля и Киттеля, Новотны и Вайсенбрегера.
Оберштурмбанфюрер СС Заукель был у себя. Немного странным казалось то, что летной школой руководил чин СС, но ун-Леббель старался об этом не думать. Не его дело, что решает начальство. Начальству всегда виднее.
Оберштурмбанфюрер Заукель оказался невысоким человечком с редкими зализанными набок седыми волосами и бледным лицом, с покатым, почти исчезающим подбородком, тонкими губами и водянистыми серыми глазами старого и много повидавшего человека.
Выслушав ун-Леббеля, он вышел из-за стола, обошел будущего курсанта, оглядывая его со всех сторон, и, кажется, остался доволен.
– Н-да, - сказал он, скрестив руки на животе.
– Выправка чувствуется. Мне уже сообщили. Хорошо, пойдете в первый корпус, найдете гауптмана Липферта, он вас определит. Будем работать, молодой человек. Думается, ваше начальство не ошиблось в вас, и вы успешно пройдете все испытания. А они здесь достаточно суровые, да!
Испытания и в самом деле оказались суровыми.
Здоровьем ун-Леббель обладал отменным, он все прошел успешно - бешеное вращение центрифуги, тишину сурдокамеры, скачущее давление барокамеры, стремительное вознесение на самый верх катапульты - той самой, что он впервые увидел при появлении в школе люфтваффе. Его испытывали на работу в экстремальной ситуации - инструктор давал ему решать алгебраическую задачу или подсчитывать запятые в длинном тексте, но в самый неподходящий момент раздавался пистолетный выстрел за спиной, или включался мощный источник света, или бил разряд электрического тока через смонтированные в кресле контакты.
Ун-Леббель переносил все стоически.
– Ну и нервы у тебя, Ганс!
– уважительно сказал доктор Хемке, руководивший программой испытаний.
– С такими нервами только в окопе сидеть!
В окопе сидеть! А не хочешь, дорогой доктор, лежать на открытой местности, когда на тебя, лязгая траками и гремя мотором, идет «королевский тигр» или «пантера», а ты должен пропустить ее над собой и в самый последний момент запрыгнуть на прогретую, пахнущую бензином броню, имитируя удачную атаку? А в каске ты не стоял, когда на нее кладут гранату, пусть без рубашки, зато с выдернутой чекой, и ты должен стоя по стойке «смирно» дождаться взрыва, обязательно неподвижно, ведь любое движение чревато контузией или ранением? Это СС, доктор, только там играют в такие игрушки, а неудачников списывают по личному распоряжению рейхсфюрера.
– Годен, - заключил доктор Хемке.
– Но не радуйся, Ганс, у тебя еще будет время проклясть день, когда ты принял это решение.
Через две недели после приезда в школу Ганс перешагнул порог учебной кафедры.
Курсанты - в основном почти
– Свободно?
– Можешь садиться, - сказал крепыш.
– Идти на запасной аэродром не придется.
– И представился: - Фридрих.
– Ганс, - сказал ун-Леббель и достал из планшетки тетради и ручку, означавшие, что он начал новую, абсолютно не ведомую ему жрзнь.
Они сидели на зеленом поле аэродрома и смотрели, как в небе в ожидании конуса для проведения стрельб выписывает восьмерки и петли учебно-тренировочный Me-262U.
– Пушки - это вчерашний день, - авторитетно заявил Фридрих ун-Лахузен.
Высокий, стройный, подтянутый, он полулежал на упакованном парашюте, завороженно глядя вверх. Ветер трепал его светлые волосы. В руках у него была книга Вальтера Новотны «Тигр Волховстроя».
– Хартман из этого «вчерашнего дня» сбил триста пятьдесят два самолета, - усмехнулся Греф.
– Так какие тогда были скорости!
– вскричал ун-Лахузен.
– Сегодня тактика воздушного боя, которую применял Хартман, безнадежно устарела! Что делал Хартман? Он сближался с противником на большой скорости, подходил как можно ближе и, когда самолет противника закрывал переднюю сферу фонаря, выпускал короткую очередь, экономя боезапас. Стрельба с такого расстояния всегда связана с большим риском. Хартман сам полтора десятка раз пролетал через обломки сбитых самолетов и восемь раз спасался на парашюте!
– И два раза попадал в плен, - добавил Греф.
– Не в этом дело!
– отмахнулся ун-Лахузен.
– Я к тому, что при современных скоростях такие атаки становятся невозможными. На такой скорости атакующий летчик, сближаясь, обязательно столкнется с противником. Скорость - вот первый козырь истребителя в современных условиях, - он разогнул один палец кулака.
– И скорострельность его пушек, - он победно разогнул второй палец.
– Нет, ребята, - помолчав, мечтательно сказал Фридрих.
– Хартман, конечно, ас, слов нет. Но мне больше нравится Граф. Говорят, о нем в войну писали, мол, сын простого кузнеца, а за три года от унтер-офицера дослужился до майора. А уж как он летал!
– У нас, положим, все впереди, - возразил Греф.
– Я лично тоже в унтерах засиживаться не собираюсь. А повоевать еще придется - русских в Сибири добивать, с американцами разобраться. Да и япошки, пусть они пока и союзники, а нос задирать стали, самураями себя возомнили.
– Говорят, наши готовят самолеты совсем уже для запредельных высот, - сказал Фридрих.
– Куда уж выше «зенгеров», - возразил ун-Леббель.
– Их и так ни одна зенитка достать не может. И самолеты тоже.
– Вчера сообщали, что в рейхе запущена первая очередь цеппелинов, - сообщил Греф.
– Только вместо водорода в них какой-то другой газ, который не горит.
– Нам-то что?
– непонимающе спросил Фридрих.
– Лично я не собираюсь менять истребитель на пузатый тихоход.
– А закончится все?
– простодушно удивился Греф.
– Ты сам подумай, нет американцев, нет русских, с японцами разобрались. С кем тогда еще воевать?
– А авиация останется, - упрямо мотнул светлой головой Фридрих.
– У кого поднимется рука отправить на слом такую красоту? Как ты считаешь, Ганс?
– Авиация вечна, - согласился ун-Леббель.
– Освоим Землю и отправимся дальше.