Полумесяц и крест
Шрифт:
При въезде в селение их уже ждали старейшины, окруженные жителями. Не уважить их беседой и короткой проповедью, было совершить серьезную ошибку. В спешке здесь дела не делались. Тем более он был их имама, духовный, военный и политический лидер всего имамата.
Пришлось перед людьми выступить с небольшой, но емкой речью, где, в лучших традициях черного и белого пиара, было все: плохие и греховные враги, желающие плохого и страшного Кавказу; гордые и смелые жители, прибывающие с милостью и благословением Всевышнего; прекрасное светлое будущее, к которому все они шли семимильными шагами.
– …Скоро среди вас больше не будет голодных и замерзающих, раздетых и болеющих. В каждой сакле вечером
Старейшинам чуть позже он обещал уже немного иное, но не менее привлекательное для них.
– …Пророк Мухаммад, да прибудет с ним милость Всевышнего, сказал, что мудрые будут вести нас по пути веры. А кто, как не вы, уважаемые и убеленные сединой аксакалы, смогут вести жителей этого аула? Кому, как не вам решать все дела в этом прекрасном селении? Разве есть более достойнейшие? — говорил он чистую правду, так как жители аула в качестве местной власти могли принять лишь своих. — Над вами будет лишь мой наиб, которому вы можете верить и доверять, как мне. Идите к нему со всеми своими проблемами и заботами, которые по воле Всевышнего разрешаться самым скорейшим образом.
Все эти цветастые и хитрые обороты у него уже давно вылетали из рта сами собой, создавая самое искреннее и убедительное впечатление. Ведь в десятках селениях, через которые пролегал его путь, происходило примерно одно и тоже. Местные старейшины или неформальные лидеры селений и общин выказывали ему свою покорность, а он оставлял их у власти. Это было заключение очередного устного договора между им и местной властью, в котором они признавали свое вхождение в имамат.
Потом были встречи с некоторыми из старейшин отдельно от остальных, где у него выпытывались ответы на не очень приятные вопросы. Спрашивали про судьбы хана Джавада и его сторонников, про войну с русскими, про торговые караваны из Персии и работорговцев из Османской империи, про огромную цену на соль, про судьбу кровников и размер калыма. Многие из тем были для селения настолько животрепещущими, что отвечать приходилось максимально осторожно. На другие вопросы отвечал свободнее. На хана Джавада он, по-прежнему, вешал всех собак, обвиняя его во всех мыслимых и немыслимых грехах. Большой калым обвинял в греховности, так как тот мешал великой милости Всевышнего — деторождению. Клял работорговцев, называя их главными виновниками войны с огромной Россией. Мол, они получают огромные барыши, а горцы — войну с русскими…
К сожалению, как он ни старался, попасть в школу в этот день ему так и не удалось. Лишь утром, когда с трудом получилось отбиться от очередного просителя, Ринат оказался у стен местной школы — довольно большой сакли с широким деревянным навесом перед ней. Ничего странного в ней не наблюдалось. Из необычного было лишь одно — хныкающий у стенки мальчишка лет двенадцати, кулачками размазывающий слезы.
— Хм. Наказали, что ли? — пробормотал он и чуть громче проговорил. — Эй, малой! Малой! Чего нюни распустил?
Тот вздрогнул от неожиданности и исподлобья посмотрел на незнакомых ему людей. Взгляд был испуганный, недоверчивый, словно у дикого звереныша. Ногой он отталкивал к стенке небольшую дощечку, на которой было что-то нацарапано. Ринат сразу же зацепился взглядом за эти закорючки.
— Дай-ка, малой, погляжу, — мальчик после недолгой заминки протянул ему дощечку. — Что это за крякозябра такая? Хм… Мать… Это же дом! — Ринат с диким удивлением глядел то на мальчишку, то на его рисунок.
На небольшой дощечке с большим искусством была нарисована горская хижина с раскидистым деревцем рядом. Подумать только, скупыми чертами пацаненок сумел мастерски передать неказистость и убогость домишка по сравнению с красотой растущего рядом дерева. Как так? Обычными царапинами! Даже ему, Ринату, никогда не бывшему поклонником и ценителем графики и живописи, было видно, насколько искусно был выполнен рисунок.
— Еще есть? — тот молча кивнул. — Показывай. Хорошо нарисовал, — мальчишка недоверчиво вскинул голову, видимо не привыкший к похвале. — А это что у нас… Курица. Очень похоже. А тут? Собака. Да ты у нас будущий мастер. Тебе бы подучиться… Что, рисовать нравиться?
Ваха, так звали парнишку, рисовал, сколько себя помнил. Говорит, тянет с дикой силой. Рисует везде, где только может. За это, собственно, его и с занятия выгнали.
— Ладно. Сиди здесь и жди меня. Рисовать обязательно будешь. Это я, имама Шамиль, тебе обещаю, — у пацана при этом имени глаза от удивления расширились. — Я же пока пойду посмотрю, чему у вас здесь учат…
Он подошел к незакрытой двери сакли и осторожно заглянул туда. Его взгляду предстала довольно большая комната, где на полу, близко друг к другу, сидело десятка полтора мальчишек. Словно близнецы похожие друг на друга, они слушали бормочущего что-то муллу.
– …Вы, похожие на ишаков прыщи, внимайте мне, как своему родителю. Я для вас источник великой мудрости Всевышнего. Вы же, ишаки, недостойны даже находится здесь, — в голосе прохаживавшегося от стенки к стенке муллы звучали визгливые неприятные обертоны. — Как я уже говорил, есть угодные Аллаху растения, а есть неугодные. Угодные растения Всевышний послал нам для нашей пользы. Это пшеница, гречка, лук и чеснок. Они растут и славят тем самым милость и могущество Аллаха. Запоминайте, тупейшие из тупейших, мои слова. И не дай Всевышний меня не слушать! Буду сечь.
Ринат, как и детки, слушал его очень внимательно. Несколько раз он дико хотел ворваться внутрь, повалить муллу на землю и всыпать ему самому десятка два плетей для вразумления. Лишь с большим трудом ему удавалось сдерживаться. Тот рассказывал детям такого, что уши нейтральнейшим образом вяли. Перлы про угодные и неугодные Всевышнему растения оказались самыми слабыми из произнесенного им. Что за знания получали дети на этих занятиях, спрашивал сам себя Ринат. Правда, позже он немного успокоился. Ведь ничему другому мулла и не мог научить детей, так как он и сам был продуктом своего времени.
— Хорошо, старик. Учи, учи, как можешь. Главное, чтобы они писать и читать умели… А вот за будущего художника тебе всыпать надо бы. Вдруг он нового да Винчи с урока выгнал? — бурчал себе под нос Ринат, ожидая окончания занятия.
Наконец, урок закончился. Детишки прочитали молитву и гурьбой вырвались наружу, едва не снеся со своего пути Рината. Следом вышел мулла. Лицо его тут же вытянулось сначала от удивления, а потом и от испуга. Видимо, Ринат выглядел слишком недовольным.
— Я тебе, старый пенек, за что плачу деньги?! Заметь, огромные деньги. Первое — учить детишек грамотности, — недовольно загибал пальцы Ринат перед лицом присмиревшего муллы. — Второе — искать таланты! Помнишь это?! Любые таланты! Ты местный, всех знаешь, все видишь! Должен, как пес, вынюхивать, кто и чем живет! — все сильнее и сильнее горячился он. — Кто хорошо считает, у кого память отличная, у кого зрение супер, кто плавает, как рыба. Понимаешь меня? Все должен подмечать и записывать! А ты?! Пацана выгнал, отругал его при всех. Дал бы тебе… — Ринат замахнулся было, но вовремя остановился.