Полуночное танго
Шрифт:
— Ясно, ясно. Черт побери, хитрит эта баба. Ой вижу — хитрит, а на чистую воду вывести не могу.
— Вы о ком?
— Да о фельдшерице. Она божится, что не договаривалась в ту ночь с Михаилом ни о какой встрече. Саранцев же сказал, что Михаил наведывался в Дорофеевку только из-за Марьяны Фоминичны.
— Я тоже так думаю. Кстати, он был у Царьковых за десять минут до выстрела. Лиза… Елизавета Васильевна мне рассказала. Приходил за двустволкой, а ее на месте не оказалось.
— Так-так… — Ермаков встал из-за стола, подошел к
— Стал невольным свидетелем преступления.
Ермаков смотрел во двор, откуда раздавался захлебывающийся рев мотоцикла.
— Словом, поживем — увидим. Главное — докопаться до правды, какой бы она ни оказалась. Верно?
— А моторка главврача нашлась? — спросил Плетнев уже возле двери.
— Пока нет. Обычная кража. В нашем районе за лето бесследно исчезает десятка два, а то и больше лодок. Перекрасят, перегонят вверх или вниз по реке и, как вы выражаетесь, концы в воду. — Ермаков невесело улыбнулся. — А вас это дело с какого боку заинтересовало?
— Вчера на Царькову-младшую чуть моторка не наехала. Средь бела дня.
Он вкратце рассказал Ермакову о случившемся.
Георгий Кузьмич сделал пометку у себя в блокноте.
— Сергей Михайлович, не хочу, чтобы у вас создалось неблагоприятное впечатление о нашей работе. Ведь мы всего-навсего районная милиция. Стараемся в меру своих возможностей, да только они у нас, как я вам уже говорил, весьма ограниченные. Ну, до завтра. Женя подбросит вас домой.
Он широко распахнул перед Плетневым дверь.
Плетнев попросил шофера высадить его возле почты и спустился проулком к дому Царьковых. За день он несколько раз вспоминал о Лизе, но как-то вскользь и неопределенно. Он мог представить ее загорелое лицо с крупным, слегка вздернутым носом, высокий гладкий лоб, тонкие губы… А вот его выражение ему представить не удавалось.
Лиза вышла ему навстречу из сада, хотя он даже не успел ее позвать. Она куталась в большую клетчатую шаль, такую, какая была у его матери, хотя клонящееся к закату солнце еще не растеряло свое щедрое тепло. Плетнев кивнул ей и, не дожидаясь приглашения, сел на скамейку под вишней.
— Где Марьяна? — спросил он, сам не зная почему.
— Понятия не имею. Когда я вернулась, ее дома не было.
— Ты у Ларисы Фоминичны была?
— Я с утра к ней поехала. На молоковозе. Еще до того, как… — Она поежилась и еще плотней закуталась в шаль. — Мне про Михаила в райцентре сказали. Вся больница о нем горюет. Он был добрый, хоть и слабохарактерный.
Плетнев рассеянно кивнул головой.
— Ларисе Фоминичне получше?
— Она ужасно разнервничалась, когда про Михаила узнала. Ей даже укол сердечный сделали.
Они вошли в дом. Лиза включила в зале свет, приблизив и без того быстро надвигающиеся сумерки, села с ним рядом.
Плетнев вспомнил, что после смерти матери долгое время сторонился людей, даже закрывался от жены и дочери и сидел, не зажигая света, за своим столом. Теперь же он знал наверняка — не вынести ему гостиничного одиночества, наполненного душной тьмой и равнодушным стрекотом невидимых цикад. Неужели, неужели его наивного, прямодушного брата уже нет на свете?! Лиза не докучала ему своими утешениями. С ней, с Лизой, ему не нужно притворяться, подыскивая приличествующие моменту слова. Нет, в гостиницу он ни за что не пойдет — лучше просидит всю ночь под этим зеленым абажуром, пусть молча, даже не глядя на Лизу. Только чтоб она была рядом…
— Оставайся у нас, — просто предложила она. — Я постелю тебе на веранде. А хочешь, можем вообще не ложиться.
— Спасибо… спасибо, Лиза. Но что про тебя в станице подумают? Ведь ты же учительница.
— Пусть что хотят думают. Это мама молвы боится. У нее даже присказка есть: «От людей неудобно». Она всю жизнь ею руководствуется.
— Так уж и всю жизнь! А ты откуда на свет взялась?
Она задумалась на секунду.
— Знаешь, я и по сей день удивляюсь, как моя мама влюбиться смогла. Слишком уж… без огня в крови, что ли. Понимаешь, о чем я?
— Понимаю. В кого же тогда ты?
— В бабушку. Бабушка много чего в жизни испытала, перечувствовала. Она если любила кого, то до самозабвения. А еще она не делила людей раз и навсегда на плохих и хороших. Ведь если таким образом людей делить, жить неинтересно станет. Как ты думаешь?
— Может, ты и права. Но мне всегда казалось, что и Лариса Фоминична старается в плохом человеке что-нибудь хорошее отыскать.
— Все дело в том, что маме всегда стоило больших усилий в никудышнем, с ее точки зрения, человеке увидеть хорошие качества. И прощает она тяжело, одним разумом. А бабушка без натуги это делала. С радостью. И зла никогда в душе не носила.
— Это замечательный дар, Лиза. Редкостный дар.
Свет погас мгновением раньше, чем над их головами раздались раскаты грома. В наступившей темноте, вздрагивающей частыми вспышками молний, Плетнев отыскал Лизину руку, крепко, до хруста, сжал в своей. Сегодня он потерял брата. Хотя нет, не сегодня, — он потерял Михаила давно, много лет назад, но лишь сейчас ощутил эту потерю. И тут в его жизнь вдруг вошла Лиза… Лиза, Лиза, что будет с тобой, со мной, с нами обоими завтра? через неделю? через год?..
— Мне сейчас так хорошо… Я ничего с собой поделать не могу. Пусть завтра меня предадут, убьют, плюнут мне в лицо, но сегодня я буду с тобой. Слышишь — с тобой… — громко шептала Лиза.
Плетнев проснулся от какого-то шороха. Прислушался. По дому вроде кто-то ходил. Лиза лежала рядом, но не касалась его. В окно светила большая круглая луна.
Дождь уже перестал, лишь с куста сирени под окном тяжело падали на землю крупные капли.
Плетнев приподнял от подушки голову. Шаги были легкие и осторожные.