Полунощная Чудь
Шрифт:
Наконец и Джайал был вынужден признаться, что нет никаких ворот, скрытых под поверхностью воды, и его глаза устремились вдаль, к горизонту, за которым исчезало озеро. Возможно отец имел в виду, что дорога продолжается на той стороне?
— Я иду на север, — сказал он.
Уртред взглянул на него. — Дорога не приведет тебя в Лорн, вспомни слова Аланды, — сказал он. — Это магические ворота.
Джайал неохотно кивнул. — Помню. — Был поздний полдень, и бледный диск луны уже видел низко над горизонтом. — Но до полнолуния еще много дней. Я должен что-то делать.
— Пускай тебе поможет Ре. Приглядывай за Двойником. А я позабочусь о Талассе, — ответил Уртред.
Не
В умирающем свете дня гудела мошкара, а листья деревьев казались высохшими и желтыми, как если бы наконец наступила осень. Насколько он мог видеть, непроходимый лес, без единой тропинки или дороги, простирался во все стороны. Пришло чувство бесполезности: цель поиска исчезала вместе со светом. Внезапно пришло двойное зрение: похожая на пугало фигура с Зубом Дракона в руке стоит на берегу озера, глядя на юг. Он сам.
Двойник здесь. Глядит на него. Почему не вышел из леса и не набросился на него, пока он шел в тумане? Потому что эта тварь не собирается сражаться с ним, сообразил Джайал. У нее другая цель: свести его с ума. Давить и давить на его рассудок, пока зло не войдет в него, и тогда завладеть его сознанием.
Он должен идти дальше: чем дольше он стоит на одном месте, тем больше власти будет у Двойника над ним. И он пошел на север, пробиваясь через лес, и шел еще день. Там, дальше, Искьярд, но насколько далеко? Лес никак не кончался. Над ним висел воздух старой тайны, секрета, давным-давно скрытого от человеческих глаз. Ничего не шевелилось в сердца леса, здесь не было ни одного животного: голод начал грызть его внутренности, в рюкзаке осталось только несколько черствых кусочков хлеба. И никак не избавиться об бесконечной зелени, о проходящем времени говорило только чередование дня и ночи. Постепенно, на третий день пути, он почувствовал, как тепло озера удаляется от него; чем дальше он уходил от берега, тем больше менялся цвет деревьев.
И каждый день с ним был Двойник; его непрошеный голос звенел в сознание Джайала: отчетливый, уверенный в победе. Уговаривающий поддаться отчаянию, отбросить надежду. Но где же он сам? Близко или далеко? Он постоянно поворачивался, надеясь найти Двойника, дышащего ему в спину, но каждый раз видел только темные стволы и зеленые ветки.
Рассвет третьего дня: солнце, пурпурное и неяркое, поднимается над лесом, его первые лучи пробиваются через красноватый туман и умирающие растения, рисуя оранжевые и светло-зеленые дорожки на лесном полу, устланном мхом и упавшими листьями. Порыв ветра открыл белую обратную сторону листьев на тех деревьях, которые все еще были зелеными, закрутил их волной, поднял в воздух. Потом он увидел птиц, вспышка зелено-красных перьев: дятлы. Они летели как-то странно, опустив хвосты вниз, и быстро исчезли в сердце леса. Хоть какая-то жизнь. Могут ли они привести его в Лорн? Или в Искьярд? Он пошел по их следу, не заботясь о направлении.
Он кружил все шире и шире по лесу, будучи уверенным, что птицы — это знак, который приведет его к воротам отца.
В конце концов он достиг края леса: Сверкающая Равнина, он глядит на Сверкающую Равнину, снег стелется по ее слюдяной поверхности. То самое место, где когда-то жили боги, а теперь слюдяная пустыня, выжженный камень и снег, снег, и еще раз снег. Северный ветер намел снег на кряжи и равнины, ледяные дюны протянулись до горизонта. Земля стонала и вздрагивала под его ногами, он чувствовал ее трепет, как если бы под ней лежит связанный Гигант Древних Времен, который старается высвободиться из своих уз. Из трещин в снегу с шипением вырывался пар, образуя разломы длиной в пятьдесят ярдов. Никто не смог бы пройти там. Не было никакой дороги, по которой мог бы пройти его отец. Далеко впереди, где, как он думал, мир должен был бы загибаться, в воздух поднимались огромные колонны дыма: место последней битвы Богов. Аланда была права: это было покинутое всеми место, такое же, как и любое другое в этом умирающем мире.
И теперь он был далеко от озера. Придет полнолуние, и он останется один, наедине с видениями, которые пожирают его сознание.
СОРОК ТРЕТЬЯ ГЛАВА. Лихорадка
Уртред построил две грубые деревянные хижины: одну для себя и одну для Талассы. Ни Гарадас, ни двое других горцев не только не помогали ему, но даже не подходили к Талассе или к нему. Они увидели, кем она стала, хотя никто из южан не сказал им об этом ни одного слова. Они просто увидели, что она постоянно находится в темноте, избегает света солнца и даже луны.
Джайал исчез. Гарадас и остальные держались на расстоянии, разбив свой лагерь в ста ярдах от хижин, на берегу озера, и в течении дня Уртред иногда слышал их голоса. Таласса почти все время оставалась в своей хижине. Он в основном находился на берегу, пытаясь разгадать тайну озера. Что имела в виду Аланда, когда сказала, что луна — ключ к тайне? Быть может есть какая-то магическая формула? Но он не знаком с тем разделом магии, которая занимается обнаружением невидимых путей между этим планом реальности и другими. У него нет ни заклинания, ни молитвы, которые могли бы открыть то, что ему нужно знать. А время бежит. Чудь придет, и очень скоро.
Однажды, когда Гарадас и остальные горцы спали, Имуни скользнула через ночь к их хижинам. Уртред проснулся от ее голоса, тихо зовущего Талассу. Ничего не видя, он напряженно слушал, спрашивая себя, ответит ли она. Ни единого звука, и спустя несколько минут он услышал тихие всхлипывания девочки. Как он хотел выйти и успокоить ее! Но что в нем хорошего? Покрытый шрамами жрец. Как только она увидит его, то тут же закричит и помчится обратно к отцу. По крайней мере в одном отношении он и Таласса теперь едины: они оба стали изгнанниками.
Настал вечер седьмого дня, и на темно-фиолетовое небо начала всходить новая луна. Уртред вышел из своей хижины и пошел к Талассе. Она должна поесть, пускай кровь, иначе сойдет с ума. За несколько дней до этого он поставил крепкий деревянный брусок на дверь, ненавидя себя за то, что делает это, ненавидя ее за то, кем она стала.
Он осторожно опустил брусок вниз. Внутри хижины было холодно, пахло сырой землей с берега озера. Он прищурился, ослепленный внезапной темнотой. Постепенно глаза привыкли, и он увидел белое пятно у дальней стены хижины. Лицо Талассы: оно, казалось, висело в воздухе, отдельно от грубой койки, на которой она лежала.